речь Майкла Хадсона на конференции по общественным наукам

Может показаться странным приглашать экономиста выступить с программной речью на конференции по общественным наукам. Популярная пресса не зря характеризует экономистов как аутистов и антисоциальных людей. Они приучены думать, что может показаться странным приглашать экономиста выступить с программной речью на конференции по социальным наукам. Популярная пресса не зря характеризует экономистов как аутистов и антисоциальных людей. Их учат мыслить абстрактно и использовать априорную дедукцию, основанную на том, как, по их мнению, должно развиваться общество. Сегодняшние ведущие экономисты рассматривают неолиберальную приватизацию и идеалы свободного рынка как ведущие к установлению оптимального равновесия доходов и богатства общества без какой-либо необходимости в государственном регулировании – особенно в отношении кредитов и долгов.
Единственная роль, признанная за правительством, заключается в обеспечении “святости контрактов” и “безопасности собственности”. Под этим они подразумевают принудительное исполнение долговых контрактов, даже когда их принудительное исполнение приводит к экспроприации большого числа задолжавших домовладельцев и других владельцев недвижимости. Такова история Рима. Сегодня мы наблюдаем ту же динамику задолженности. Тем не менее, этот базовый подход привел к тому, что ведущие экономисты настаивают на том, что цивилизация могла и должна была следовать этой политике поддержки кредиторов с самого начала.
Реальность такова, что цивилизация никогда не смогла бы взлететь, если бы какой-нибудь экономист свободного рынка сел в машину времени и отправился на пять тысяч лет назад, в неолит и бронзовый век. Предположим, что он убедил бы древних вождей или правителей в том, как организовать свою торговлю, деньги и землевладение на основе принципа “жадность - это хорошо”, а любое государственное регулирование - плохо.
Если бы какой-нибудь Милтон Фридман или Маргарет Тэтчер убедили шумерских, вавилонских или других древних правителей следовать сегодняшней неолиберальной философии, цивилизация не смогла бы развиться. Экономики поляризовались бы – как это было в Риме и как это происходит в сегодняшних западных экономиках. Граждане разбежались бы или поддержали местного реформатора или революционера, чтобы свергнуть правителя, который прислушался к таким экономическим советам. Или же они перешли бы на сторону соперничающих злоумышленников, которые обещали аннулировать их долги, освободить рабов и перераспределить землю.
Тем не менее, многие поколения лингвистов, историков и даже антропологов впитали антисоциальный индивидуалистический взгляд на мир экономической дисциплины и воображают, что мир всегда должен был быть таким. Многие из этих неэкономистов невольно переняли свои предубеждения и предвзято подходят как к древней, так и к современной истории. Наш повседневный дискурс настолько засыпан настойчивыми утверждениями недавних американских политиков о том, что мир делится на “демократию” со “свободными рынками” и “автократию” с государственным регулированием, что существует много фантазий о ранней цивилизации.
Дэвид Гребер и я стремились расширить понимание того, насколько другим был мир до того, как западная цивилизация пошла по римскому пути олигархии, поддерживающей кредиторов, вместо   экономики, защищающей интересы задолжавшего населения в целом. В то время, когда он опубликовал свою книгу "Долг: первые пять тысяч лет" в 2011 году, моя гарвардская группа ассириологов, египтологов и археологов все еще находилась в процессе написания экономической истории древнего Ближнего Востока, которая радикально отличалась от того образа, как это представляла себе большая часть общественности. В то время мы с Дэвидом все еще не верили в то, что царские "чистые листы", отменяющие долги, освобождающие рабов и перераспределяющие землю, были нормальной и ожидаемой ролью месопотамских правителей и египетских фараонов. Казалось невероятным, что именно такие "чистые листы" сохраняли свободу для граждан.
В книге Дэвида Гребера обобщен мой обзор аннулирования царских долгов на древнем Ближнем Востоке, чтобы показать, что долг под проценты изначально был принят со сдержками и противовесами,  чтобы предотвратить поляризацию общества между кредиторами и должниками. Фактически, он указал, что напряжение, вызванное появлением денежного богатства в личных руках, привело к экономическому и социальному кризису, который сформировал появление великих религиозных и социальных реформаторов. Как он резюмировал, “основной период осевой эпохи Ясперса ... почти точно соответствует периоду, в который была изобретена чеканка монет. Более того, три части света, где впервые были изобретены монеты, были также теми самыми частями света, где жили эти мудрецы; фактически, они стали эпицентрами религиозного и философского творчества Осевой эпохи”.[1] Будда, Лао-цзы и Конфуций - все они стремились создать социальный контекст, в который можно было бы встроить экономику. Не существовало концепции, позволяющей “рынкам работать” для распределения богатства и дохода без какого-либо представления о том, как будут расходоваться богатство и доход.
Все древние общества испытывали недоверие к богатству, прежде всего к денежному и финансовому богатству в руках кредиторов, поскольку оно обычно накапливалось за счет общества в целом. Антропологи обнаружили, что это характерно для обществ с низким уровнем дохода в целом.
Тойнби охарактеризовал историю как длительную развивающуюся динамику вызовов и ответов на основные проблемы, которые формируют цивилизации. Основная проблема носит экономический характер: кто выиграет от излишков, получаемых по мере увеличения масштабов торговли и производства и становления их все более специализированными и монетизированными. Прежде всего, как общество организует   кредиты и долги, необходимые для специализации экономической деятельности, а также между “государственными” и “частными” функциями?
Почти во всех ранних обществах существовал центральный орган, отвечающий за распределение излишков таким образом, чтобы способствовать общему экономическому благосостоянию. Главная задача состояла в том, чтобы предотвратить выплату кредитов, приводящих к обнищанию граждан, например, из–за личных долгов и ростовщичества, и не только из-за временной потери свободы (от рабства или изгнания) или прав на владение землей.
Большой проблемой, которую решил Ближний Восток бронзового века - но не решили классическая античность и западная цивилизация, - было то, как справиться с выплатой долгов - особенно под проценты - без поляризации экономики между кредиторами и должниками и, в конечном счете, обеднения экономики за счет того, что большая часть населения попала в долговую зависимость.  Купцы занимались торговлей как для себя, так и в качестве агентов дворцовых правителей. Кто будет получать прибыль? И как будет осуществляться кредитование, но чтобы оно соответствовало платежеспособности?
Общественные и частные теории возникновения землевладения
Древние общества опирались на сельскохозяйственную основу. Первая и самая основная проблема, которую предстояло решить обществу, заключалась в том, как распределить землевладение. Даже семьям, жившим в городах, которые строились вокруг храмов, гражданских церемониальных и административных центров, выделялась земля для самообеспечения - так же, как у русских есть дачи, где в советское время выращивалась большая часть продуктов питания.
При анализе истоков землевладения, как и любого экономического явления, мы находим два подхода. С одной стороны, это сценарий, в котором земля выделяется общиной в обмен на трудовые повинности и службу в армии. С другой стороны, индивидуалистический сценарий, в котором землевладение возникло в результате спонтанных действий отдельных людей, которые сами расчищали землю, делали ее своей собственностью и производили ремесленные изделия или другую продукцию (даже металл для использования в качестве денег!) для обмена друг с другом.
Этот последний индивидуалистический взгляд на землевладение был популяризирован с тех пор, как Джон Локк представил себе людей, отправляющихся расчищать землю – очевидно, пустующую лесистую землю – своим собственным трудом (и, предположительно, трудом своих жен). Эти усилия подтвердили их право собственности на землю и ее урожайность. У некоторых семей было   больше земли, чем у других, либо потому, что они были сильнее в ее расчистке, либо потому, что им помогала большая семья. И там было достаточно земли для всех, чтобы расчистить почву для посадки сельскохозяйственных культур.
С этой точки зрения нет необходимости в участии какого–либо сообщества, даже для защиты от вооруженного нападения - или для взаимной помощи во время наводнения или других проблем. И нет необходимости привлекать кредит – хотя в древности это было главным рычагом, искажающим распределение земли путем передачи ее в собственность  богатым кредиторам.
Конечно, в какой-то момент истории эта теория предполагает, что в дело вступают правительства. Возможно, они приняли форму армий вторжения, именно так нормандские предки землевладельцев во времена Джона Локка приобрели английские земли. И, как и в Англии, правители должны были заставить землевладельцев платить часть урожая в виде налогов и нести военную службу. В любом случае роль правительства была признана только как “вмешательство” в право земледельца использовать урожай по своему усмотрению – предположительно, для обмена на необходимые ему вещи, изготовленные семьями в их собственных мастерских.
Моя группа ассириологов, египтологов и археологов, спонсируемая Гарвардом, обнаружила совершенно иной генезис землевладения.[2] Права на землю, по-видимому, были распределены на стандартизированных участках с точки зрения их урожайности. Чтобы обеспечить пропитанием этих членов общины, общины позднего неолита и раннего бронзового века от Месопотамии до Египта выделяли семьям землю пропорционально тому, что им было нужно для жизни и сколько они могли передать дворцовым властям.
Этот налоговый доход, передаваемый дворцовым сборщикам, был первоначальной экономической рентой. Землевладение стало частью quid pro quo – с налоговым обязательством предоставлять трудовые услуги в определенное время года и служить в армии. Таким образом, именно налогообложение создало права землевладения, а не наоборот. Земля была социальной по своему характеру, а не индивидуалистической. И роль правительства была ролью координатора, организатора и перспективного планировщика, а не просто хищнической и добывающей.
Государственное и частное происхождение денег
Как ранние общества организовывали обмен урожая на продукты – и, что самое важное, для уплаты налогов и долгов? Был ли это просто спонтанный мир людей, "занимающихся грузоперевозками и бартером", как выразился Адам Смит? Цены, без сомнения, радикально изменились бы, поскольку у людей не было базовой привязки к себестоимости продукции или степени нужды. Что произошло, когда некоторые люди стали торговцами, забирая то, что они произвели (или товары других людей на консигнацию), чтобы получить прибыль. Если они путешествовали на большие расстояния, нужны ли были караваны или корабли – и защита больших групп? Были бы такие группы защищены их общинами? Сыграли ли свою роль спрос и предложение? И самое главное, как появились деньги в качестве общего знаменателя для установления цен на то, что было продано, или для уплаты налогов и погашения долгов?
Столетие спустя после Адама Смита австрийский экономист Антон Менгер развил фантазию о том, как и почему древние люди, возможно, предпочитали хранить свои сбережения в форме металлов – в основном серебра, но также меди, бронзы или золота. Говорили, что преимущество металла в том, что он не портится (в отличие, например, от зерна, которое носят в кармане). Предполагалось также, что он будет однородного качества. Таким образом, кусочки металлических денег постепенно стали средством измерения других товаров, поскольку они обменивались в обмен – на рынках, на которых правительства вообще не играли никакой роли!
Тот факт, что эта австрийская теория преподается уже почти полтора столетия, свидетельствует о том, насколько легковерные экономисты готовы принять фантазию, противоречащую всем историческим записям отовсюду в записанной мировой истории. Начнем с того, что серебро и другие металлы вовсе не одинакового качества. Подделка существует уже много лет, но индивидуалистические теории игнорируют роль мошенничества – и, следовательно, необходимость государственной власти в его предотвращении. Это слепое пятно - вот почему США Председатель Федеральной резервной системы Алан Гринспен был настолько не готов справиться с масштабным банковским кризисом, связанным с плохими ипотечными кредитами, пик которого пришелся на 2008 год. Везде, где речь идет о деньгах, мошенничество вездесуще.
Это то, что происходит на нерегулируемых рынках – как мы можем видеть из сегодняшних банковских махинаций, уклонения от уплаты налогов и преступлений, которые окупаются очень и очень хорошо. Без сильного правительства, способного защитить общество от мошенничества, нарушения закона, применения силы и эксплуатации, общество поляризуется и становится беднее. По очевидным причинам бенефициары этих захватов стремятся ослабить регулирующую власть и способность предотвращать такую захватническую деятельность.
Чтобы избежать денежных махинаций, серебряные, а затем и золотые монеты от Месопотамии бронзового века до классической Греции и Рима чеканились в храмах, чтобы освятить их стандартизированное качество. Вот почему наше слово, обозначающее деньги, происходит от римского храма Юноны Монеты, где чеканились римские монеты. За тысячи лет до того, как были отчеканены слитки, они выпускались в виде металлических полос, браслетов и других форм, отчеканенных в храмах, в стандартных пропорциях сплава.
Чистота металлов - не единственная проблема, связанная с использованием слитковых денег. Непосредственная проблема, с которой столкнулся бы любой, кто обменивал товары на серебро, заключается в том, как взвесить и измерить то, что покупалось и продавалось, а также заплатить налоги и долги. От Вавилонии до Библии мы находим доносы на торговцев, использующих фальшивые меры и весы. Налоги предполагают определенную роль правительства, и во всех архаичных обществах именно храмы следили за мерами и весами, а также за чистотой металлов. А обозначения мер и весов указывают на их происхождение в государственном секторе: дроби, разделенные на 60 частей в Месопотамии и 12 частей в Риме.
Торговля предметами первой необходимости стандартизировала обычные цены или платежи дворцам или храмам. Налоги и долги были самым важным средством получения денег. Это отражает тот факт, что “деньги” в виде определенных товаров были необходимы главным образом для уплаты налогов или покупки продуктов во дворцах или храмах, а в конце сезона сбора урожая - для погашения долгов, необходимых для оплаты таких покупок.
Сегодняшний неолиберальный экономический мейнстрим создал сказку о цивилизации, существующей без какого-либо регулирующего надзора или производственной роли правительства, и без какой-либо необходимости взимать налоги для предоставления основных социальных услуг, таких как общественное строительство или даже служба в армии. Нет необходимости предотвращать мошенничество или насильственный захват собственности – или конфискацию прав владения землей кредиторами в результате долгов. Но, как заметил Бальзак, большинство крупных семейных состояний были результатом какой-то крупной кражи, затерянной в тумане времени и узаконенной на протяжении веков, как будто все это было естественно.
Эти слепые зоны необходимы для защиты идеи “свободных рынков”, контролируемых богатыми, прежде всего кредиторами. Утверждается, что это к лучшему, и так должно управляться общество. Вот почему сегодняшняя Новая холодная война ведется неолибералами против социализма – ведется с применением насилия и путем исключения изучения истории из академической экономической программы и, следовательно, из сознания широкой общественности. Как выразилась Роза Люксембург, борьба идет между социализмом и варварством.
Государственное и частное происхождение процентного долга
Процентные ставки были регулируемыми и стабильными в течение многих столетий подряд. Ключевым моментом была простота расчета: 10-е, 12-е или 60-е.
Вавилонские писцы были обучены вычислять любую процентную ставку как время удвоения. Долги росли в геометрической прогрессии; но студентов-переписчиков также учили, что стада крупного рогатого скота и другие материальные экономические показатели уменьшались по S-образной кривой. Вот почему сложные проценты были запрещены. Это также было причиной того, почему необходимо было периодически списывать долги.
Если бы правители не аннулировали долги, взлет древнего мира преждевременно пережил бы упадок и падение, которые привели к обнищанию граждан Рима и привели к упадку и падению его Республики, оставив правовую систему законов, поддерживающих кредиторов, для формирования последующей западной цивилизации.
Что делает западную цивилизацию отчетливо западной? Неужели все это было обходным путем?
Цивилизация не смогла бы развиться, если бы современный Милтон Фридман или лауреат Нобелевской премии по экономике отправились в прошлое и убедили Хаммурапи или египетского фараона просто позволить отдельным людям действовать самостоятельно и позволить богатым кредиторам превратить должников в рабов, а затем использовать их труд в качестве армии, чтобы свергнуть царей и захватить власть в свои руки, создав олигархию в римском стиле.  Именно это пытались сделать византийские семьи  IX-X веках.
Если бы мальчики из “свободного предпринимательства” добились своего, не было бы ни храмовой чеканки монет, ни надзора за мерами и весами. Земля принадлежала бы тому, кто сможет ее захватить, лишить права собственности или завоевать. Проценты отражали бы всё, что богатый торговец мог заставить заплатить нуждающегося земледельца. Но для экономистов всё, что происходит, является вопросом “выбора”. Как будто нет прямой необходимости – кушать или платить.
Нобелевская премия по экономике была присуждена Дугласу Норту за утверждение, что экономический прогресс сегодня, да и на протяжении всей истории, был основан на “безопасности контрактов” и правах собственности. Под этим он подразумевает приоритет требований кредиторов о взыскании на имущество должников. Это права собственности на создание латифундий и превращение населения в долгового раба.
Ни одна архаичная цивилизация не смогла бы долго просуществовать, следуя по этому пути. И Рим не выжил, установив то, что стало отличительной чертой западной цивилизации: передачу контроля над правительством и его законотворчеством богатому классу кредиторов, монополизировавшему землю и собственность.
Если бы древнее общество поступило так, экономическая жизнь обнищала бы.  Большая часть населения сбежала бы. В противном случае элита Тэтчеритов/Чикагской школы была бы свергнута. Богатые семьи, которые спонсировали это ограбление, были бы изгнаны, как это произошло во многих греческих городах в 7-6 веках до нашей эры. Или недовольное население вышло бы и / или пригрозило перейти на сторону иностранных войск, обещая освободить рабов, аннулировать их долги и перераспределить землю, как это произошло с римскими отделениями плебеев в 5-м и 4-м веках до нашей эры.
Итак, мы возвращаемся к мысли Дэвида Гребера о том, что великие реформаторы Евразии выросли в то же время, когда экономика становилась монетизированной и все более приватизированной – в эпоху, когда богатые семьи усиливали свое влияние на управление городами-государствами. Не только великие религиозные реформаторы, но и ведущие греческие философы, поэты и драматурги объясняли, как богатство вызывает зависимость и ведет к высокомерию, которое заставляет их стремиться к богатству способами, наносящими вред другим.
Оглядываясь на древнюю историю, мы видим, что главной целью правителей от Вавилонии до Южной и Восточной Азии было не допустить возникновения торговой и кредиторской олигархии и сосредоточения собственности на землю в своих руках. Их скрытый бизнес-план состоял в том, чтобы превратить население в целом в клиентуру, долговую кабалу и крепостное право.
Именно это и произошло на Западе, в Риме. И мы все еще живем в условиях последствий. Сегодня на всем Западе наша правовая система остается ориентированной на кредиторов, а не на население в целом, находящееся в долгах. Вот почему личные долги, корпоративные долги, государственные долги и международные долги стран Глобального Юга выросли до кризисных условий, угрожающих погрузить экономику в длительную долговую дефляцию и депрессию.
Именно в знак протеста против этого Дэвид помог организовать "Оккупируй Уолл-стрит". Очевидно, что мы имеем дело не только со все более агрессивным финансовым сектором, но и с тем, что он создал ложную историю, ложное сознание, призванное сдерживать восстание, утверждая, что альтернативы нет (TINA).
Где западная цивилизация пошла не так, как надо
У нас есть два диаметрально противоположных сценария, описывающих, как возникли самые основные экономические отношения. С одной стороны, мы видим ближневосточные и азиатские общества, организованные для поддержания социального баланса путем подчинения долговых отношений и коммерческого богатства общественному благосостоянию. Эта цель характерна для архаичного общества и незападных обществ.
Но на западной периферии, в Эгейском и Средиземноморском регионах, отсутствовали ближневосточные традиции “божественного царствования” и азиатские религиозные традиции. Этот вакуум позволил богатой олигархии-кредитору захватить власть и сосредоточить владение землей и собственностью в своих руках. В целях связей с общественностью она утверждала, что является “демократией”, и осуждала любое защитное государственное регулирование как являющееся, по определению, “автократией”.
В западной традиции действительно отсутствует политика подчинения богатства общему экономическому росту. На Западе нет сильных государственных сдержек, которые могли бы помешать появлению олигархии, зависимой от богатства, и превращение ее в наследственную аристократию.  Превращение должников и клиентов в наследственный класс, зависящий от богатых кредиторов, - это то, что сегодняшние экономисты называют “свободным рынком”. Это система без государственных сдержек и противовесов против неравенства, мошенничества или приватизации общественного достояния.
Какому–нибудь будущему историку может показаться удивительным, что политические и интеллектуальные лидеры современного мира придерживаются таких индивидуалистических неолиберальных фантазий о том, что архаическое общество “должно” развиваться таким образом, не признавая, что именно так действительно развивалась Римская олигархическая Республика, что привело к ее неизбежному упадку и падению.
Списание долгов Бронзового века и современный когнитивный диссонанс
Итак, мы возвращаемся к тому, почему меня пригласили выступить здесь сегодня. Дэвид Гребер написал в своей книге о долгах, что он стремился популяризировать документацию моей гарвардской группы о том, что аннулирование долгов действительно существует и не является просто литературными утопическими упражнениями. Его книга помогла сделать долг публичной проблемой, как и его усилия в движении "Оккупируй Уолл-стрит".
Администрация Обамы поддержала полицию, разгоняющую лагеря беженцев, и сделала все возможное, чтобы уничтожить осведомленность о долговых проблемах, от которых страдают экономики США и других стран. И не только основные средства массовой информации, но и академические ортодоксы выступили против даже мысли о том, что долги могут быть списаны и действительно должны быть списаны, чтобы предотвратить падение экономики в депрессию.
Эта неолиберальная прокредиторская этика лежит в основе сегодняшней Новой холодной войны. Когда президент Байден описывает этот великий мировой конфликт, направленный на изоляцию Китая, России, Индии, Ирана и их евразийских торговых партнеров, он характеризует это как экзистенциальную борьбу между “демократией” и “автократией”.
Под “демократией” он подразумевает олигархию. И под “автократией” он подразумевает любое правительство, достаточно сильное, чтобы помешать финансовой олигархии захватить власть и общество и навязать неолиберальные правила – силой. Идеал состоит в том, чтобы сделать остальной мир похожим на Россию Бориса Ельцина, где американские неолибералы имели полную свободу действий в лишении всей государственной собственности на землю, права на добычу полезных ископаемых и основные коммунальные услуги.