Джульетт М. Энгель - СПАРКИ: Выживание в сексуальной магии (полный перевод книги на рус. яз. )

Глава первая
Сиэтл, 1955 год
Я потеряла папу. Я оставила его в парке Сьюард, читающим журнал "Лайф". Туман покрывал озеро Вашингтон. Туман окутывал деревья. Я скакала галопом и скулила. От моего дыхания шел пар. Когда я вернулась, все вокруг было серым. "Папочка? Где ты?" Я услышала, как он чиркнул спичкой. Его сигарета засветилась. " Испугалась небольшого тумана, толстушка?" С облегчением я вдохнула его дым. Глупая я. "Будь хорошей морячкой. Иди и найди озеро", - сказал он. Я помчалась вслепую вниз по склону, пока мои ноги не заплескали воду. Я бежала вдоль берега до волнореза и обратно, пока не пришлось остановиться, чтобы отдышаться. Тогда я задрожала. Что-то было не так. Шаги приближались - фигура, окутанная туманом. "Папа?" Я понюхала воздух. Мой отец пользовался "Old Spice". Этот мужчина пах по-другому, но знакомо. У меня заболел живот. Я хотела бежать, но ноги затекли. Все это было неправильно. Вито не мог быть здесь. Я сдержала свое обещание. Я забыла его, когда мы уехали из Иллинойса. Я пошла в первый класс в Сиэтле, как новенькая из ниоткуда. "Где мой приятель Джимми?" Вито прошел мимо меня. Я затаила дыхание, пока он не исчез. "Боцман!" воскликнул папа. "Привет, шкипер", - засмеялся Вито. Он пожал папе руку. Я задохнулась. Папа не мог знать этого ужасного человека. Это было невозможно. Я последовала за их голосами в туман. Они говорили о каком-то эсминце под названием "Дортч". Они знали друг друга по флоту. Папа заметил меня. "Давай." Он помахал бутылкой кока-колы. "Боцман принес тебе угощение". Я никогда не пила кока-колу. Я приблизилась к папе, не сводя глаз с Вито. Я схватила бутылку и отпила глоток. Мое зрение затуманилось. Я почувствовал легкое головокружение. Папа похлопал себя по коленям. "Поднимайся на борт, соня".
Я проснулась на кровати лицом вниз. Я попыталась поднять голову, но комната закружилась. Я была голая. Мои руки и ноги были привязаны к столбикам кровати. Подушка под животом подталкивала меня снизу вверх. Я услышала голоса. В поле зрения попали двое мужчин. Я почувствовала запах Old Spice. Я была спасена. "Папочка, папочка, папочка..." закричала я. Он стоял ко мне спиной. Он не смотрел, но смотрел Вито. Вито отсчитывал деньги в руку моего отца. Он подмигнул мне. "Надо платить". Я в панике закричала. "Папа, помоги мне!" "Заткнись, толстушка". Папа говорил невнятно. "Вот для чего я тебя растил". Я действительно замолчала, задохнувшись от безнадежности, с кляпом на сердце. Вито воткнул иглу мне в бедро. Комната заискрилась и взорвалась. Меня пронесло сквозь рой жужжащих божьих коровок, и я приземлилась на черного коня с широко расставленными ногами. Я поскакала голым галопом по Великим равнинам. Боль пронзала мой позвоночник с каждым ударом. Я умоляла коня остановиться, но он бешено рвался вперед. Пальцы Вито схватили меня за горло. Я не могла дышать. Он бил меня все быстрее и быстрее. Он кричала. Я потеряла сознание. Очнулась я на заднем сиденье "Плимута". Моя попа болела. Я попыталась пошевелиться. Болело все, но больше всего сердце. Оно было горячим шаром в моем горле. Я хотела заплакать, но у меня все пересохло. Мой отец был за рулем. Я смотрела на его темные волосы, жаждала прикоснуться к ним, тосковала по комфорту его рук и безопасности, в которой я была уверена в теплом изгибе его шеи. Я была обречена. Я приподнялась на заднем сиденье и прижалась лицом к окну. Холодное стекло очистило мою голову. Мой мозг включился. Мы мчались на скорости по плавучему мосту. Один из тех огней над озером Вашингтон был моим домом. Я должна была все выяснить до того, как мы вернемся домой. Мой отец продал меня. Я больше никогда не смогу называть его папой. "Отец", - прохрипела я, пробуя новое имя. Он не ответил. Между нами опустилась стеклянная стена толщиной в тысячу футов.
Впереди мигали желтые огни. Я знала, что они означают: Внимание! Сбавьте скорость. У этого моста большая выпуклость посередине. Машина завибрировала и понеслась быстрее. Шины визжали. Я была прижата к двери. Она не была заперта. Она даже не была закрыта как следует. Я попыталась вернуться на сиденье, но не смогла. Что, если я потяну защелку? Люди умирали в "Выпуклости" каждый день. Будет ли мне лучше, если я умру? Я схватилась за ручку и дернула. Дверь распахнулась, выпустив меня в замедленной съемке. Я передумала, пока не отскочила раз, два, три раза на тротуар. Потом ничего не болело. Я пронеслась над теплыми, ватными облаками, задевая их рукой, ногой, лицом. Моя одежда трещала и рвалась. Мультяшные птицы щебетали под желтым солнцем. Меня облепили божьи коровки, которые были похожи на дождь. Я очнулась на спине с широко раскинутыми руками. Отец сидел надо мной на корточках. Я пытался дышать. Он ущипнул меня за ребра. Я втянула воздух, потом закашлялась и выплюнула кровь. Чиркнула спичка. Отец зажег сигарету. Он прищурился сквозь дым. "Ты в порядке. Поехали домой".
Остановилась другая машина. Люди побежали к нам. Отец помахал своей "Лаки Страйк". "Все в порядке, ребята. Это всего лишь мой ребенок". Он укутал меня в свою куртку. Вернувшись в машину, я выпустила поток горячих соплей и слез. Мои зубы прорезали губы. Кровавые слюни пропитали его меховой воротник и покрыли обивку. Отец отнес меня наверх. Я сидела на кровати и дрожала. Мать вытирала меня холодной мочалкой. "Ты пьян, идиот", - кричала она на отца. "Что теперь скажут в школе?" "Это она виновата", - ныл отец. "Ребенок прыгнул. Она сделала все это, когда сбила его с дороги". Я пускала кровавые пузыри и пела под нос: "Пока, пока, Малыш... пора в дорогу, в страну грез". Мама встряхнула мою ночнушку и подняла ее над головой. "Ты забыла запереть дверь, да? Как ты могла быть такой глупой? Теперь какой-нибудь недоброжелатель снова вызовет полицию. Ты готова к новым социальным работникам?"
Отец осмотрел мою спину. "По крайней мере, Вито не оставил на ней следов". "Вито? Вито в Сиэтле?" Мама задохнулась. "Ты обещал, что мы покончили с этим уродом". "Какая тебе разница, кто занимается ребенком?" Он протянул матери пачку банкнот. "Вито платит". Мать разрыдалась. Отец обнял ее. "Ну же, Уизи. Жирушка крепкая. Многие девушки так поступают. С ней все в порядке". Отец был неправ. Я не была в порядке. Кроме того, мама плакала не из-за меня. Вито поступил с ней так же, как только что поступил со мной. Он заставил меня смотреть. Я пыталась не смотреть, но не могла перестать смотреть на его странный красный мешок, подпрыгивающий на маминой попе. Мама заплакала, когда Вито натянул штаны. Мой младший брат стоял в своей кроватке и плакал. Мне было три года - слишком большая, чтобы плакать. Вито схватил меня за руку и затряс. "Забудь, что я был здесь, или это отродье умрет". Он толкнул моего младшего брата на задницу. Он закричал еще громче, его лицо стало ярко-красным. Мать схватила меня за волосы и шлепала, пока я тоже не заплакала. "Ни слова отцу, иначе ты пожалеешь, что появилась на свет". Ей не нужно было беспокоиться. Я была искусной забывчивой. Прежде чем за Вито захлопнулась входная дверь, я отправила свои маленькие пылесосы высасывать воспоминания из моего мозга. Я разбила его воспоминания на миллион миллиардов кусочков и разнесла их по свету. Я вычистила его запах из своих ноздрей. Я выполнила свою часть сделки, но он вернулся. Мама натянула одеяло до моего подбородка. Отец погасил свет. Я подождала, пока они уйдут, и снова включила свет. Я поклялась, что больше никогда не усну.
Глава вторая 
Антенна Бога 
В моем кошмаре железные шипы пронзили матрас и вонзились в меня сзади. Я закричала: "Папа, помоги мне!". Отец стоял с Вито и пересчитывал его деньги. "Вот для чего я тебя растил", - смеялся он. Шип вошел мне в попу. Комната горела. Кровь потекла у меня изо рта. Кровать загорелась. Я проснулась, когда мама сунула мне под язык градусник. "Она вся горит". "Кровоточит, как поросенок", - отец осмотрел мои простыни. "Я лучше возьму машину". В больнице были обычные иглы, рентген и врачи. Они прощупывали меня в неприятных местах, бормоча: "Больно?". "Не знаю", - сказала я, борясь со слезами. "Кто это с тобой сделал?" "Не знаю". На губе у меня теперь были швы, так что это звучало как "Думмо".
Я пыталась рассказать им о Вито, но сдалась. "Полиция не нужна", - сказал отец. "Глупый ребенок всегда падает на голову. Что было в последний раз, Уизи?". "Упала с лестницы в Уитоне, штат Иллинойс", - сказала мать. "Кто этот Вито, о котором она все время говорит?" - спросил доктор. "Мы не знаем никакого Вито", - сказала мама. "Он ее дядя", - сказал отец. Доктор посмотрел на них и покачал головой. "Мы обязаны сообщить об этом в службу опеки. Полиция опросит вас и ребенка. Вы говорите, Вито - ее дядя? Кому из вас он приходится родственником?" "Он не ее настоящий дядя, как таковой", - сказал отец. "Он старый приятель из военно-морского флота. Теперь он работает на правительство. Совершенно секретно. Вы знаете, как это бывает". "Не совсем, нет. Вот социальный работник". Она выглядела милой женщиной, но я по опыту знала, что полиция или служба по делам детей мало чем могут мне помочь.
Кроме того, мне нужны были родители, потому что я была слишком мала, чтобы жить самостоятельно. Я несколько раз безуспешно пыталась это сделать. Однажды, когда мне было четыре года, я убежала до закусочной "Уитон". Там мне дали сэндвич с сыром, и я сидела на ступеньках и ела его, пока не пришел полицейский, чтобы отвезти меня домой. Тогда мама дала мне "повод поплакать". Так она сказала, прежде чем ударить меня. Теперь она сидела рядом со мной в больнице и сжимала мою руку до боли. Я знала, чего она хочет, поэтому я солгала. Я сказала социальному работнику, что вылезла из постели, украла велосипед, перевернула его и упала на голову. Я всегда делала такие глупости - хаха. Глупый ребенок. Ложь извергалась из моего распухшего рта в виде розовой пены. Я еще даже не умела ездить на велосипеде. Через несколько недель я вернулась в школу. Класс упорно занимался математикой, а я ерзала на своем месте. Я не могла дождаться перемены, но не для того, чтобы играть. У меня были планы. Я собиралась передать послание Богу. Я хотела, чтобы Он забрал меня на небеса. Я хотела, чтобы Он стал моим новым папой.
Я закончила контрольную работу по сложению и уставилась в окно. Флагшток взмывал в небо с детской площадки. Это была моя антенна к Богу. Я знала все об антеннах. Когда мама выбросила старый ламповый радиоприемник своего отца, Мепы, я вытащила его из мусорного ведра, вычистила и спрятала под кроватью. Ночью я ложилась спать и притворялась, что сплю. Когда я слышала, как родители включали телевизор внизу, я подсоединяла радио и включала его. У него была выдвижная антенна, которая была очень хрупкой. Мне приходилось настраивать ее и экспериментировать с пищащими циферблатами, крутя их туда-сюда, пока я не услышала органную музыку. Затем раздался голос: "Услышь вопль мой, Боже. Внимай молитве моей. От края земли взываю к Тебе, когда сердце мое переполнено. Приведи меня к скале, которая выше меня". Библейский час розенкрейцеров был единственной программой, которую я могла принимать по радио Мепа. Я засыпала каждую ночь, слушая страшные истории о змеях в Эдемском саду или о том, как людей засасывали в сухую шелуху гигантские пауки, потому что они разгневали Бога.
Иногда я разговаривала с радио, представляя, что внутри находится Бог. Он не отвечал. Тогда я поняла, что Он, должно быть, на небесах, которые очень далеко. Он не мог услышать меня из Сиэтла. Мне нужна была более мощная антенна. Я провела несколько дней, нанизывая друг на друга вешалки для одежды и роясь в подвале. Я нашла старую лыжную палку, которая выглядела довольно неплохо. Я обмотала ее еще одной вешалкой и прикрепила к радиоприемнику. Бог по-прежнему не отвечал мне. Тогда я поняла, что мне не нужно радио, чтобы позвать Его. У меня была самая большая антенна в мире прямо здесь, в начальной школе Джона Мюира, - флагшток. Я могла решать вопросы с Богом на игровой площадке. Я просила Его забрать меня на небеса. На перемене я игнорировала своих друзей, которые хотели играть в ковбоев. Вместо этого я прижалась   головой к флагштоку. Как только могла, я повторяла: "Услышь мой крик, Боже... От края земли... приведи меня к скале, которая выше меня". Ветер усилился. Большая антенна гудела. Она всасывала мои мысли и отправляла их на небеса. У меня заскрипели зубы. Я стиснула челюсти и закатила глаза к небу, ожидая ответа - ничего. Услышал ли меня Бог? Я не была уверена. Я не могла видеть Его. Но это не означало, что Его там нет. Дети стояли вокруг флагштока, наблюдая за мной. Я была рада, когда начался дождь, потому что он скрыл мои слезы. Я услышала дыхание. Марк и Томми тоже прислонили свои головы к флагштоку. Я не обращала внимания на подражателей. Перемена почти закончилась, а я так и не заключила сделку с Богом. Очевидно, если бы Он собирался забрать меня, я бы уже исчезала. Мне нужна была другая стратегия - компромисс. Я взглянула на Небеса и пересмотрела свое предложение. "Если ты позволишь мне жить, Бог... Если ты позволишь мне вырасти... Я никогда больше не буду пытаться убить себя... и никогда не буду ни о чем тебя просить. Я буду идеальной. Я обещаю". Звонок испугал меня, и я подпрыгнула, мое сердце бешено забилось. Неужели это был настоящий ответ? Миссис Томпсон, моя учительница, оттолкнула мальчиков. Ее лицо оказалось на одном уровне с моим. "Ты промокла", - сказала она и потянула меня под свой зонтик. Мы вернулись в класс. Я сидела за партой и дрожала, мое лицо горело от жара. Я кашляла и вытирала сопли о свитер. Неужели Бог позволит мне умереть от двойной пневмонии именно тогда, когда я решила жить? "Смотри, как Спот бежит. Беги, Спот, беги", - повторял класс. Я молчала, наблюдая в окно, как расходятся облака. Молния ударила в флагшток. Я задохнулась и огляделась - никто, кроме меня, этого не видел.
Глава третья 
Роршах 
"Это самолет", - сказала я. "Это очень хорошо", - сказала миссис Томпсон. "Хммм", - записал мистер Кэллоуэй. Он специально приехал в Джон Мьюир, чтобы провести этот тест. Мы втроем сидели в кабинете директора. Я думала, что он спросит о моих швах или о моих разговорах с Богом. Вместо этого он показал чернильные кляксы. "Это аэроплан Поли", - добавил я. "Хммм..." Его незаинтересованность подстегнула меня. "Он викинг. Он ничего не боится. Он летал на войне. А теперь он убирает пыль с полей". Я вспомнила, как машина Поли грохотала по нашей дороге в Уитоне, штат Иллинойс. У нее не было ни крыльев, ни задней двери, ни пола. Мама называла его "этот берсеркер". Когда он брал меня с собой на прогулку, он разбивал пивные бутылки о дорогу и выл как волк. Я издала волчий вой для мистера Кэллоуэя. "Боже, - сказала миссис Томпсон. Я сжалась. Не слишком ли я много говорю? Родители предупреждали меня, чтобы я никому ничего не говорила в школе. Я полагала, что они имели в виду, что я не должна говорить о них. Что плохого в том, чтобы вспомнить кузена отца Поли? Он часто приходил мне на ум с тех пор, как мама сказала, что он разбился на Великих равнинах. Я вскинула на мистера Кэллоуэя злобный взгляд и решила взять себя в руки. Он протянул мне еще одну чернильную кляксу. "Что ты здесь видишь?" "Красивые цветы", - ухмыльнулась я. Он поднял другую. "Это котенок". Это было слишком просто. Я зевнула, желая, чтобы мистер Кэллоуэй ушел. Но он не ушел. У него была большая куча чернильных клякс. Они переходили от черно-белых к цветным. Вот появился яркий мазок основных цветов. "Самолет разбился!" закричала я. Красный мазок был похож на кровь. Зазубренные кусочки желтого цвета были смятыми крыльями. Я разрыдалась. Я слышала, как родители шептались об огненной катастрофе, закрытом гробу и "сгоревшем до неузнаваемости" самолете. Но никто не говорил, что Поли умер. В своих мечтах я летала на желтом биплане над Великими равнинами, разыскивая его. "Как насчет этого?" "Глупая курица", - огрызнулась я, оправившись от своего ужасающего промаха. "Глупая корова... Коровьи какашки... Лошадиные какашки... Свиной навоз..." Вверху промелькнул еще один всплеск крови. В центре я увидел кошку. "Пу-пу-пу", - закричала я. "Достаточно какашек, юная леди", - сказала миссис Томпсон. "Пу-пу, мой кот умер", - завопила я. Крест на моем лбу горел. Конечно, они могли видеть, как он горит. Кровь бросилась мне в глаза. Я закинула руки за голову, раскачиваясь и стоная, но кровь продолжала течь. "Мепа разрезал его. Мепа порезал и меня". Я ударилась лбом о стол, чтобы кровь остановилась. Миссис Томпсон обняла меня, и я упала в ее запах детской присыпки. "Видишь?"  
Я указала на шрам, который отец матери прорезал на моем лбу. Мепа глубоко порезал меня, и кровотечение не останавливалось. Я убегала и споткнулась о бедного Пу-Пу. Желтый табби был таким же большим, как я. Его горло было красным, но он мурлыкал. Я взяла его на руки. Он пытался лизнуть меня в лицо. Пол был скользким от крови. Я вытащила его на улицу, крича о помощи. Из соседнего дома прибежала миссис Андерсон. Приехала полиция с сиренами, потом скорая помощь. Они не могли понять, кто истекает кровью сильнее - Пупу или я. Его глаза закатились, и он больше не мурлыкал. Я не отпускала его, пока миссис Андерсон не положила его в коробку поверх его одеяла. "Это для специальной кошачьей скорой помощи", - сказала она. "Ты должна ехать в машине скорой помощи для людей". Полиция надела на Мепу наручники. Они отвезли его в психушку. Я больше никогда не видел ни его, ни Пу-пу. "Мепу кремировали", - сказала я из надежных объятий миссис Томпсон. "Они спустили его в огромный унитаз. Он выходит из моих стен по ночам...". Прозвенел звонок. Я моргнула. Кровь исчезла. "Ты можешь идти играть", - сказала миссис Томпсон. Я выбежала из комнаты и полетела на желтом биплане по коридору, как камикадзе, пикируя и обстреливая мальчишек на детской площадке. Рат-а-тат-тат - я расстреливала их из пулемета. Они отбивались. У нас была хорошая перестрелка, пока учителя не сказали нам успокоиться и не заставили сесть на скамейку.
Я следила за флагштоком. Он выглядел разочарованным. Он даже немного поник. Я надеялась, что он не собирается сообщать Богу об этих плохих воспоминаниях. Мне придется пропылесосить голову, прежде чем я снова воспользуюсь антенной. Были вещи, о которых я не хотела, чтобы Он знал - например, крест над моим левым глазом. Мепа сказал, что это знак дьявола. Я не хотела, чтобы Бог думал, что это правда.

Глава четвертая 
Дьявольские кошки 
"Три евнуха повалили ее... ее кровь брызнула на стену... он растоптал ее ногами... Они не нашли от нее ничего, кроме черепа, ступней и ладоней". Я лежала на полу, широко раскрыв глаза, слушая последние звуки органной музыки в конце библейского часа Розенкрейцеров. Но как я могла заснуть? Что такое евнух? Почему собаки съели Иезавель? Я дрожала, но не могла лечь в постель. Там не было места для меня. Я взяла все игрушки и книги, которые смогла найти, и сложила их под одеялом. Я даже добавила туда мусор из подвала. Мой план заключался в том, чтобы обмануть дьявольских кошек, заснув под кроватью.  Отец начал надевать халат Мепы и пробираться ночью в мою комнату. Он ложился на меня, угрожая, что дьявольские кошки вылезут из стен и съедят меня, если я не буду держать рот на замке. Это пугало меня каждый раз. Я ненавидела эту блестящую фиолетовую мантию, от которой пахло пылью. Когда он меня порезал, Мепа надел ее вместе со своей феской Шрайнера. На нем все еще была моя кровь. Я забыла о нем, пока он не умер. Родители взяли меня на его похороны в приют. Они думали, что если показать мне тело бородатого старика в коробке, то шрам на лбу перестанет болеть. Мне наложили двенадцать швов. Они заставили меня смотреть, как гроб Мепы вдвигается в стену, пока мама плакала и говорила, что они мажут кремом ее отца. Я могла защищаться от отца, пока оставалась в сознании. Но как бы я ни старалась - свет, радио, гора игрушек - я засыпала и просыпалась лицом вниз от его веса, давящего меня. Он сжимал мою шею, пока я не переставала дышать, и шептал что-то вроде: "Если ты не хочешь, чтобы тебя съели дьявольские кошки, ты все забудешь". Как я могла забыть, когда он постоянно напоминал мне об этом? Каждое утро мне приходилось заново пылесосить голову. Я все еще отчаянно любила запах его дыхания, тепло его рук. Мне хотелось кричать: "Папа, я сделаю все, что ты захочешь". Я хотела поцеловать его. "Ты испорченный товар", - говорил он. "Ты психически ненормальная. Все так говорят". Однажды утром я ела серединку от своего тоста, когда мама сказала то же самое: "Ты психически больная. Все так говорят". Должно быть, мои родители разговаривали с мистером Кэллоуэем. Мой последний сеанс с чернильными кляксами был катастрофой. Я так хорошо отвечала на такие вопросы, как Бэмби, Питер Пэн и Джимини Крикет, что мне стало скучно, и я потеряла бдительность. Тогда он меня подловил. Он перевернул карточку, на которой было изображено, как собаки вырывают внутренности у женщины. Повсюду была кровь. "Розенкрейцеры!" закричала я. "Что?" Мистер Кэллоуэй уставился на меня. "Что вы сказали?" "Боже правый, - воскликнула миссис Томпсон. Беда! Я попыталась отступить, но мой рот опередил мой мозг.
"Они выгнали Иезавель из ее замка, и собаки съели ее голову... нет, все, кроме головы... Я слышала это по радио". "По радио?" Он что, оглох? "Что ты слушаешь?" Я не могла перестать говорить. "Розенкрейцеры держат подальше кошек-дьяволов. Они живут в стенах вместе с Мепой. Я видела, как его спустили в унитаз после того, как он был кремом. Они обещали мне, что он умер. Теперь он выходит по ночам под видом отца и душит меня. Вот почему я держу свет включенным..." Я не упомянула ни Вито, ни кучи игрушек. Это было хорошо. Мистер Кэллоуэй убрал чернильные кляксы. "Пришло время поговорить с родителями", - сказал он. "Я позвоню им", - кивнула миссис Томпсон. Должно быть, они сразу же позвонили матери и отцу с этой историей с психическими отклонениями. " Ешь свои хрустики", - сказала мать. "Сегодня мы едем в университет".
"На автобусе?" Меня завораживал грохочущий гигант, который останавливался напротив нашего дома на бульваре Хантер. Каждое утро он забирал всех отцов, отвозил их на работу, а вечером снова привозил домой. Где они пропадали весь день? Когда автобус с визгом останавливался и двери с шипением открывались, я бежала впереди мамы, чтобы занять место у окна.
Глава пятая 
Annex/Приложение 
"A -N-N-N-E-X", - произнесла я буквы. "Что это значит?" Мама позвонила в звонок и проигнорировала мой вопрос. "Заткнись и веди себя хорошо". Мужчина в очках с черной оправой открыл дверь и направил нас по длинному коридору с белыми стенами и черно-белой плиткой на полу. В конце его ждал другой человек в белом халате. На его бейджике было написано: "Доктор Грин". "Уизи", - улыбнулся он, целуя маму в щеку. Он не посмотрел на меня, когда сказал: "Так это ваша дочь". Он подвел нас к стульям перед своим столом и усадил. "Если у этой девочки есть половина мозгов твоего брата, она станет звездой". Я забралась на стул рядом с маминым, силясь понять, откуда эти двое знают друг друга. У матери был один брат - дядя Уолли. Он жил в большом доме в Англии.
Какое отношение он может иметь ко мне? "Я сомневаюсь, что она станет звездой", - сказала мама. "Она слишком свинья на половину". Я ерзала, поворачивая шею, чтобы осмотреть стол доктора Грина. Я искала его стопку чернильных клякс. Я репетировала свои ответы в автобусе, повторяя такие слова, как велосипед... грузовик... светофор. Я должна была ответить правильно, иначе мама отшлепает меня. Мама прочитала мои мысли: "Сиди спокойно, или я тебя отшлепаю". "Она очень молода". Доктор Грин улыбнулся мне. Я бросила на него злой взгляд. "Вызывающе, не так ли? Доктор Уайт говорит, что физически она достаточно сильна для программы. Психически? Ну, время покажет, не так ли? А теперь вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов: выпрыгнула ли она из машины на плавучем мосту или это был несчастный случай?" "Я не знаю. Джимми был пьян. Он всегда забывает запирать двери машины". Мама наклонилась достаточно близко, чтобы ущипнуть меня. "Ты прыгнула?" "Не знаю", - пробормотала я, отпрянув от нее. "Не могу вспомнить". Мама нахмурилась. "Школа все вынюхивает".
"Так, мы слышали. Это тот новый психолог, Кэллоуэй. Он видел некоторых других наших девочек из "Синей птицы". Мы пытаемся получить его документы из Департамента образования, но они пока не согласны с программой. Что она ему сказала?" "Она болтала о Розенкрейцерах", - сказала мама. "Что?" "Ребенок выкопал из мусора старое радио моего отца, посвященное розенкрейцерам. У него только одна станция. Она слушала этот ужасный "Библейский час"". "О боже." "А теперь она устраивает из себя зрелище, пытаясь призвать Бога на школьном флагштоке". Я уставилась на маму. В пространстве между нами плясали видения: авиакатастрофы, Мепа с ножом, коты-дьяволы, Пуппу, умирающий у меня на руках, и я с головой, прижатой к флагштоку, посылающая свои мысли Богу. Мне было интересно, видит ли она их тоже.
"Воображение - хорошая вещь для шестилетнего ребенка", - сказал доктор Грин. "При достаточной травме ее личность разделится на несколько частей, которые мы сможем использовать". Он наклонился вперед на своем столе и улыбнулся мне. "Розенкрейцеры — это большое слово для такой маленькой девочки, как ты. Ты знаешь, что оно означает?" "Не знаю", - пожала я плечами, глядя на свои туфли. Я надела один розовый носок и один желтый. Получилось довольно красиво. Доктор Грин положил передо мной маленькую белую коробочку. "Не хотите ли вы вступить в наш особый клуб, юная леди? Хотите стать тайной Синей Птицей?". "Конечно". Я хотела когда-нибудь стать девушкой из лагеря "Огонь", но я была слишком молода. Некоторые из старших девочек в школе уже носили форму. Может быть, это был какой-то путь для особенных детей? Я открыла коробку и уставилась на серебряные крылья. Должна же быть какая-то ошибка. "Это бабочка". "Другие люди скажут, что это бабочка. Ты будешь знать, что это тайная Синяя птица. Но если ты кому-нибудь расскажешь, мы ее заберем. Поняла?" "А я заставлю тебя пожалеть, что ты родилась, - пригрозила мама. Я буду такой, какой они захотят меня видеть. У булавки был один сверкающий бриллиантовый глаз, и я хотела его. Доктор Грин улыбнулся. "Ты очень особенная девочка". Я почувствовала теплый отблеск гордости. Мне нравилось быть особенной. Я потрогала булавку, делая вид, что мне все равно. Она выглядела как настоящее серебро. Мама сказала: "На следующей неделе к нам в дом придет социальный работник. Мне не нравится, что полиция вмешивается так скоро". "У нас нет полиции Сиэтла. У нас есть несколько судей, но этого недостаточно. Возможно, пришло время перевести вас в другое место". Доктор Грин нажал кнопку на своем столе. "Соедините меня с доктором Уайтом". "Я бы хотела вернуться в Лагуна-Бич", - сказала мама. "Твоя тетя живет там, не так ли? Давай посмотрим, что можно устроить. Вам придется отвезти ребенка в приложение в Сан-Луис-Обиспо. Мы начали там программу "Монарх" для Южной Калифорнии". В горле у меня встал комок. Я не хотела уезжать из Сиэтла. У меня были друзья. Мне нравилась моя школа. Я знала дорогу в этом районе. У меня был сберегательный счет в Washington Mutual и читательский билет. Неужели все это из-за чернильных клякс? Неужели я нарушила свое обещание Богу и навлекла на себя новые неприятности? "А, - сказал доктор Грин. "А вот и доктор Уайт". Дверь открылась. Вошел Вито, и я потеряла дар речи. Я закричала и бросилась на шею матери. Она пыталась оттолкнуть меня, но я не отпускала. "Возьми меня домой... возьми меня домой...." всхлипывала я. Я лежала лицом вниз у нее на коленях, цепляясь за ее юбку, когда игла вонзилась мне в зад.
Глава шестая 
Няня Блэк 
Я проснулась в своей кровати, зажатая под грудой игрушек. Я не помнила, как пришла домой. Свет был включен. Голова раскалывалась. Горло горело. Я с трудом села. Я была в ночной рубашке. Мои брюки и свитер были сложены на комоде. Я натянула их поверх ночной рубашки, затем застегнула ботинки. Это было похоже на мою комнату, но что-то было не так. На моих обоях были желтые розы, а эти были розовыми. Я откинула покрывало, чтобы посмотреть на свои игрушки. Там был мой плюшевый мишка, мои золотые книги и кукла-молочник. Я подняла свою кукольную кровать и стул. Мои были розовыми. Эти были голубые. Я попробовала дверь. Она была заперта. Я подбежала к окну и подняла штору. Окно было ненастоящим, стекла не было. Ничто не имело смысла. Возможно, я была ненормальной, потому что это должна была быть моя спальня. Какое еще может быть объяснение? Или, может быть, меня собирались высосать гигантские пауки, как, по словам розенкрейцеров, случается с плохими людьми. Я сделала паузу, представив себя в виде человеческой шелухи, и вспомнила о рации. Я упала на колени и заглянула под кровать. Рации не было. Там было что-то другое, я увидел ручку. Я просунула руку как можно дальше и вытащил побитый чемодан. Он выглядел знакомым - как что-то, что я оставила в Иллинойсе. Я защелкнула защелки. Один взгляд внутрь, и я вскочила на ноги. Это был проигрыватель пластинок Мепы. Я играла на нем много раз еще в Уитоне, хотя мне не разрешали. Неужели это мое наказание за то, что я поцарапал "Щелкунчика"? Я начала потеть. Стены надвигались на меня. Пауки скоро будут здесь. Я слышала, как они шуршат. "Ей нужно научиться дуальности". Голос звучал как у доктора Грина. "Когда мы приложим достаточно усилий, она раздвоится. Они все так делают". "Мы можем закончить? Я бы хотела попасть на автобус в 4:10". Это был голос матери, доносившийся из зеркала, которое висело на одной стене. Я подошла и уставилась на свое испуганное лицо. Я выглядела как сумасшедший ребенок. Я прижала ухо к своему отражению. "Она нас видит?" - спросила мама. "Она выглядела так, будто видит меня". "Она может нас слышать. Нам нужно более толстое стекло", - сказал Вито. "Пришлите няню Блэк". Зазвенели ключи. Огромная женщина в черном платье внесла поднос с молоком и тарелку шоколадного печенья. Я была голодна, и они пахли восхитительно. Мне было все равно, что у няни Блэк волосатые руки и усы. Печенье было теплым из духовки. Я слопала их все. Я снова проснулась в своей кровати. Свет был включен. Я лежала под кучей игрушек. Неужели на этот раз я действительно была дома? Я поискала свою кукольную кровать и стул. На этот раз они были розовыми. Я побежала к двери. Она открывалась в темный коридор нашего дома. В ванной комнате горел ночник. Я подбежала к окну и открыла штору. Там было настоящее стекло. Уличные фонари светили сквозь безлистные деревья на бульваре Хантер.
С облегчением я села на кровать. На стене теперь не было зеркала - только обои. Но что-то все равно было не так. Мои розы должны были быть желтыми. Эти были розовыми. Я перелезла через кровать, чтобы поискать картинки, которые я нарисовала на стене мелками. Я видела их, но они были тусклыми, их закрывала свежая бумага. Я потрогала стену. Она была влажной. Я понюхала свои пальцы - паста? Отец поменял мои обои? Почему? Мне нравились желтые розы. Я не хотела розовых. Как я могла доказать, что не сплю? Мое радио. Я опустилась на пол и поискала под кроватью. Радио не было. Вместо этого я вытащила проигрыватель пластинок Мепы. Я застыла в замешательстве. Сверху лежало что-то еще - большой альбом с пластинками внутри. Это были любимые пластинки Мепы. Я уставилась на красочную обложку с изображением мужчин на лошадях, размахивающих мечами. Я услышала название "Донские казаки" и подняла обложку. Мне никогда не разрешалось трогать эти особые пластинки, которые Мепа привез из России, но вот они лежали у меня под кроватью в коричневых бумажных рукавах.
Я вытащила одну и поставила ее на проигрыватель. Я поставила иглу на пластинку и нажала на единственную кнопку, которую смогла найти. Ничего не происходило. Тогда я вспомнила, что нужно включить его в розетку. Я нашла шнур, намотанный сзади, и протянула его к стене. Проигрыватель зажужжал. Зазвучала дикая русская казачья музыка. Били копыта, гремели пушки, а я нажимала и крутила каждую кнопку и ручку, пытаясь уменьшить громкость. Ничего не помогало. Я бегала по комнате в панике, пока не додумалась выдернуть вилку из розетки. Я захлопнула крышку и нырнула под игрушки. Слишком поздно - родители стояли у моей двери. Отец сказал: "Я могу выдержать только столько". Я зажмурила глаза, притворяясь, что храплю. Отец открыл проигрыватель и стал возиться с ручками. "Так-то лучше". "Я знаю, что ты не спишь, чертова вредительница", - сказала мать. "Еще один писк от тебя сегодня, и я тебя отшлепаю".

Глава седьмая 
48 мелков 
Миссис Томпсон потрогала мой воротник. "Это прекрасная маленькая брошь". Попалась! Я не должна была носить в школе свою тайную булавку с Синей птицей. Мистер Кэллоуэй прищурился на булавку. "Где ты ее взяла?" - спросил он. "Ты слышала о Синих птицах?". "Нет, никогда!" сказала я, вычищая слово "Синяя птица" из своего мозга, чтобы он не смог прочитать мои мысли. "Это просто глупая бабочка", - солгала я. Он больше не казался заинтересованным, но я знала, что это не так. Он открыл коробку с сорока восемью карандашами Crayolas всех цветов, о которых я всегда мечтала. "Ты можешь нарисовать свою картинку?" - спросил он. "Да", - сказала я. Конечно, я могла нарисовать себя. Я была лучшей рисовальщицей в классе. Я перевернула коробку и не спеша разложила мелки по цветам, наслаждаясь их восковым запахом, пока они грелись в моих руках.
Большой лист белой бумаги покрывал парту. Я взяла персиковый карандаш и принялась за работу. Это было слишком легко. Я нарисовала девочку в красивом голубом платье и с черными локонами. Маме надоели мои косы, и она заплела мне волосы и сделала перманентную волну на мой седьмой день рождения. На ночь я должна была носить заколки. Я отказалась. Мистер Кэллоуэй спросил: "Есть ли у тебя домашние животные?". Я нарисовала черепаху Тину. "У меня тоже есть брат", - добавила я маленькую фигурку с песочными волосами. Он расправил свежий лист бумаги. "Давай нарисуем всю твою семью". Я нарисовала наш дом на бульваре Хантер с живой изгородью из красных ягод огненного куста. Я нарисовала голову брата в окне и маму на крыльце в шляпе. Себя я нарисовала примерно такого же размера, как деревья на парковой дорожке. Я и представить себе не могла, что мистер Кэллоуэй покажет это маме, иначе я бы сделала ее больше и красивее. В тот вечер за ужином она пожаловалась, что я нарисовала себя великаном, а ее - карликом.
"А как же я?" спросил отец. "Тебя даже нет на фотографии". "Он в автобусе", - сказал я в быстром спасении. "Он пошел на работу с другими отцами". В субботу утром мы с матерью ехали в автобусе в Приложение. Мать хрипела и возилась всю дорогу, превратившись к тому времени, как мы приехали, в вулкан с красным лицом. Мой желудок горел. Ничего хорошего из этого не выйдет. "Она чертова душевнобольная", - ворчала она доктору Грину. "Она думает, что все крутится вокруг нее". Мой рисунок с моим изображением лежал на его столе. Меня предали. "У ребенка здоровое эго, вот и все", - успокоил он ее. "Это то, что мы хотим видеть в любом предмете в этом возрасте". "Ты видела, как мало она меня нарисовала?" Мама устремила на меня свои безумные серые глаза. "Да, на это стоит обратить внимание", - доктор Грин положил руку на кнопку зуммера. "И она воровка". Мама ударила меня по лицу, выбив меня из кресла. Я упала на пол, закрыв голову руками. "Ты украла мои серьги, проклятая маленькая бродяжка. Не лги об этом - я нашла их под твоей подушкой". Я знала, что лучше не спорить и даже не открывать рот, когда она была так зла. Я увидел, как она закапывает бумажный пакет на заднем дворе, и раскопал его. Внутри были серьги и булавка. Я не могла поверить, что она выбросила свои специальные серьги "инь/ян" - подарок дяди Уолли, ее брата. Я думала, что когда-нибудь она захочет их вернуть. Я спрятала серьги в наволочку, но она их нашла. Булавка все еще была в моем кармане. Я не хотела, чтобы она нашла и ее. "Иди сюда, маленькая сучка", - кричала мама, надвигаясь на меня. Появился Нэнни Блэк, и я заползла за его черную юбку, подальше от маминой хватки: Нэнни передал шприц доктору Грину. Двое мужчин в белых брюках и пиджаках удерживали мать, пока доктор Грин делал ей укол в шею. Няня Блэк поспешила вывести меня за дверь. Каждую неделю у меня была разная няня Блэк - некоторые были мужчинами, некоторые, возможно, женщинами, я не могу сказать. У этой была лысая голова под белым кружевным чепчиком. Все они были добры ко мне. Теперь я не боялась ложиться спать в розовой комнате, так как могла определить, где нахожусь, когда проснусь. Я съела два няниных печенья и легла на кровать, гадая, что скрывается под розовыми розами в этой комнате - скорее всего, больше зеркал. Няня сняла с меня туфли, пока я ковырялась в газете. Я начала парить. Горячий растопленный шоколад растекался по моему телу, делая меня легкой как воздух. Я улетела вместе с синими птицами. Я проснулась, щурясь от света прожектора. Я была голой и не могла пошевелиться. Я извивалась, но не могла освободиться. Мои глаза адаптировались, и я увидела свое отражение в зеркальном потолке. Я оглядела зеркальные стены. Я была привязана к круглому столу, который был похож на мамины серьги инь/ян - две большие рыбы, обернутые друг вокруг друга, одна была черная, другая белая. В комнату вошли старики в фиолетовых одеждах, похожие на Мепу, и обступили меня. Некоторые носили желтые тюрбаны, а некоторые - красные фески. Стол начал поворачиваться. Я боролась, но мои руки и ноги были растянуты в стороны и удерживались наручниками. Он вращался все быстрее и быстрее. Старики скандировали: "Инь - ян... черное - белое... белое - черное... нет добра... нет зла... нет жизни... нет  смерти... нет Бога... есть только зеленый...". Все быстрее и быстрее - пока зеленый цвет не стал всем, что я видел. Я закрыла глаза и сдалась.
Глава восьмая 
Инь/Ян 
"На второй линии". Я испуганно проснулась, когда водитель тронул меня за плечо. "Бульвар Хантер, юная леди. Вы должны сойти". Мне потребовалось мгновение, чтобы осознать, что я в автобусе. Я села и уставилась на все пустые сиденья. Он выглядел обеспокоенным. "Вы заблудились?" Я не заблудилась. Я никогда раньше не ездила на автобусе одна, но я могла видеть свой дом на другой стороне улицы. Я потерла глаза, пытаясь вспомнить, как я вообще попала в автобус. "Я в порядке", - сказала я и вышла за дверь. Я шла по травянистой дорожке, любуясь зелеными листьями. Когда я уходила, ветки были голыми, земля грязной. Разве не тем же утром я ходила с мамой в Приложение? Сейчас была весна. Как долго меня не было? Я поискала глазами детей, которые играли в парке. Где они были?
Время было обеденное - они ушли домой? Я сняла пальто, вспотела от жары, меня одолевало головокружение. Я прислонилась к дереву, чтобы сориентироваться. В окнах людей горел свет, но не в моем доме. Я перешла улицу и поднялась по ступенькам. Я толкнула дверь и позвала: "Мама?". Мой голос отозвался эхом. Мебели не было. Дом был пуст, до голых стен. Я осмотрела кухню - ни в холодильнике, ни в кладовке ничего не было. Я попыталась попить воды, но кран был выключен. Я поднялась по лестнице в свою комнату, зовя: "Мама? Отец?" Никто не ответил. Я вошла в свою комнату. Где моя мебель, одежда и игрушки? Я опустилась на пол, борясь с паникой, мой мозг был в беспорядке. Я грызла пальцы. Должно быть, я все еще в Приложении. Мой желудок заурчал. Наверняка няня Блэк вошла бы в дверь с печеньем и молоком или тарелкой спагетти. Комната накренилась. Я легла, чтобы остановить вращение. Мне нужно было отдохнуть несколько минут, а потом я пошла бы за помощью к соседям. Моя лучшая подруга Энни жила через дорогу. Ее мама давала мне ужин. Мне оставалось только закрыть глаза. Я проснулась в темноте, нащупала выключатель - никакого ответа. Единственный свет исходил от уличных фонарей, светивших в голые окна. Неужели моя семья уехала и бросила меня? Что мне делать? Как я буду жить? Я пробиралась по лестничной площадке, когда услышала звук входной двери. "Черт побери!" ругался отец, спотыкаясь на лестнице. " Толстуха? Ты там наверху? Пойдем." Мать ждала в "Плимуте". Мой брат спал, растянувшись на заднем сиденье, поэтому я забралась на выступ заднего окна. Отец завел машину, и бульвар Хантер исчез позади нас. Комок в моем горле взорвался рыдающим воем: "Неееет...". закричала я. "Я не хочу ехать". "Мы едем в Калифорнию, так что заткнись", - мать слепо замахала руками позади себя. Она ударила моего брата. Он проснулся и начал плакать. "Посмотри, что ты наделала. Всегда все дело в тебе, не так ли?".
Я задыхалась и всхлипывала. Я пыталась остановиться, но не могла. Все слезы, которые я сдерживала, залили машину. Глубоко из живота я оплакивала Поли и Пу-Пу. Я оплакивала Мепу со смесью любви и ужаса. Я оплакивала потерю папы и всех моих друзей в Иллинойсе, а теперь и в Сиэтле. Я плакала до тех пор, пока меня не стошнило на брата. Потом его вырвало на маму. Она замахнулась на меня кулаками с криком: "Ты за это заплатишь". Я лежала, свернувшись калачиком, вне пределов ее досягаемости на оконном карнизе. "Мой флагшток", - причитала я, когда мы проезжали мимо начальной школы Джона Мюира по дороге к шоссе 99.
 
Глава девятая 
Исчезнувшая девушка 
"...нет меня... нет тебя... нет Бога... только Темное Солнце... Великий Творец..." Колесо инь/ян вращало меня в одном Приложении за другим - и я пропала. Я исчезала из школы за школой в Калифорнии, посещая всего несколько дней, чтобы перейти в следующий класс. Это не имело значения, потому что я всегда была одной из самых умных детей. В школах думали, что я часто болею дома, но это было не так. Я так часто уезжала из дома, что моей фотографии больше не было на нашей семейной рождественской открытке. Там было пустое место, где я должна была стоять с мамой, отцом и братом. Когда я спросила маму, почему меня там нет, она ответила: "У тебя слабое сердце. Тебе не суждено прожить до окончания школы". То же самое она говорила директорам, учителям и медсестрам. Меня
осмотрели школьные врачи, которые признали меня анемичной, но вполне здоровой. Они спрашивали о следах от уколов на моих руках. Они спрашивали, где я останавливалась и что ела. Они хотели знать, кто заботился обо мне. Я смотрела на фиолетовые синяки на моей белой коже и бормотала: "Не знаю... не помню". В Аннексе/Приложении мне дали наркотики, чтобы я забыла. Они крутили меня на колесе, пока голоса твердили: "...нет правды... нет лжи... нет добра... нет зла...". В мире тайной Синей птицы выживание означало забыть до такой степени, что ложь становилась правдой. Я не показывала школьным врачам ожоги на груди. Я не знала, как они у меня появились, а врачи не могли заставить меня снять нижнюю рубашку, когда я отказывалась. Они действительно отправляли меня делать чернильные кляксы с психологами, и социальные работники приходили на дом. Я умела давать правильные ответы. В любом случае, это не имело значения. Скоро мы переехали бы на новое место и начнем все сначала. Неужели все дело во мне, как говорила мама? Это из-за меня столько проблем? Тогда Бог должен быть разочарован. Когда я перешла в третий класс в начальной школе Алисо в Лагуна-Бич, я широко расставила флагшток. Я не хотела, чтобы Бог заглядывал в мой разум, пока я не очищу его от всего ужасного, что там было. Мое новое Приложение/Annex находилось в подвале церкви испанской миссии в Сан-Хуан-Капистрано. Отец отвез нас с мамой на машине по прибрежному шоссе и подождал, пока мама проведет меня внутрь. Хотя на двери кабинета была табличка с надписью "Доктор Грин", как и в Сиэтле, я никогда раньше не видела человека за столом. В каждом Аннекс/приложении был свой доктор Грин. Он определенно знал маму. Он тепло поприветствовал ее: "Уизи. Прошло слишком много времени". Я сидела рядом с ней, пока он открывал манильскую папку и тасовал бумаги. Наконец, он оглядел меня. "У нее призрачные глаза, не так ли? Она будет красавицей, как ее мать". Я закатила глаза. Я не хотела быть похожей на мать, но я была похожа. Все так говорили. По крайней мере, мой цвет глаз был уникальным. У матери глаза были бледно-серые, а у отца - бледно-голубые. Мои были орехово-зелеными с вкраплениями коричневого. Я надеялась, что это означает, что меня удочерили. "Я не знаю", - сказала мама. "Она какая-то большая. Посмотри на эти ноги". Мои пальцы на ногах прорывались сквозь концы моих мокасин. "Я не могу постоянно покупать новую обувь. Ей придется носить сандалии, пока она не перестанет расти". Доктор Грин наклонился ко мне. "У нас есть специальная программа для таких красивых девушек, как вы". Я смотрела, как он превращается в карикатурного волка с выпученными глазами и слюнявым языком. Он чмокнул свои красные губы и ударил по интеркому. На этот раз няня Блэк была женщиной со шприцем вместо тарелки с печеньем. Мама схватила меня за руки и отстранила, чтобы Няня могла всадить мне иглу в задницу. Комната закружилась. Я зашаталась и упала. Очнулась я с руками и ногами, привязанными к знакомому колесу инь/ян. Оно начало вращаться, а голоса скандировали: "Нет никакого дня... нет никакой ночи... нет правых... нет виноватых... есть только принц воздуха...". В том году мы переезжали три раза. Я пошла в четвертый класс в Чула Виста. Следующее Аннекс/приложение, которое я посетила, находилось на Lookout Mountain, где была киностудия и много маленьких девочек с призрачными глазами. Следующий доктор Грин был намного моложе. У него были черные усы и фальшивые зубы. Он дал мне имя Арабелла - кинозвезда. Студия была оживленным местом. Она кипела светом, микрофонами и декорациями, которые привозили на грузовиках из голливудских фильмов, таких как "Годзилла" и "Бен Хур". Я носила парики, белую пудру и больше ничего. Няня Блэк дала мне таблетку, от которой у меня заложило уши, и я танцевала перед камерами с другими голыми детьми, пока камеры передвигались вокруг нас на тележках. "Сделай это сексуально", - кричал доктор Грин, и взрослая кинозвезда сбрасывала халат и садилась на меня сзади, тыкая меня в попу своей большой красной штукой, пока он не вскрикивал, а доктор Грин кричал: "Снято! Это идеально! Идеально!". В некоторых фильмах мы должны были стрелять друг в друга из пистолетов. Один пистолет был заряжен. Остальные были холостыми. Мы стреляли до тех пор, пока один из детей не умирал по-настоящему. Это всегда был один из мексиканских детей. Я стреляла только в воздух, но даже так я стала ужасным человеком. Все, что я делала, было плохо. Бог, наверное, снес бы мне голову молнией, если бы я даже прикоснулся к флагштоку. Ночью нас держали в длинной белой комнате с черно-белой плиткой на полу. Она называлась "Палата". Мы спали на кроватях с решетками сверху, как в клетках, которые каждую ночь закрывали на ключ. Нам не разрешалось разговаривать. Мы могли только смотреть друг на друга, закрывая глаза и делясь своими мыслями. Я научилась читать мысли и проецировать идеи. Доктор Грин назвал это дистанционным просмотром и сказал, что я неплохо продвигаюсь. В том году моя семья дважды переезжала. С каждым переездом я становилась все более забывчивой. К концу четвертого класса я едва могла вспомнить о своем существовании. Мои родители стали жаловаться на "этого ребенка" при мне, как будто меня не было. Единственным местом, где я чувствовала себя живой, был школьный класс, где я рисовала картинки, писала рассказы и учила арифметику. В школе я завела друзей и занималась спортом. Я хихикала с девочками и играла в кикбол с мальчиками. Я подписывалась на сберегательные счета и читательские билеты. Я пела в хоре. А потом меня не стало.

Глава десятая 
Чикаго, 1959 год 
Когда мне было десять лет, я провела знойное лето с родителями отца, моими бабушкой и дедушкой, в их чикагской квартире. Отец и мать были в отпуске в Индиане или где-то еще. В течение нескольких месяцев я наслаждалась роскошью заботливых бабушки и дедушки. Я пыталась рассказать им о докторе Грине и Аннексе, но они только улыбались и кивали, не веря мне. Я сдалась, позволив пылесосам высасывать плохие воспоминания из моего мозга, пока я погружалась в скуку. Время замедлилось до горячей, ленивой струйки.
В старом кирпичном здании воздух почти не пропускал воздух. С улицы волнами доносилось тепло. Я сосала кубик льда на пожарной лестнице третьего этажа. Я вылезла в окно, чтобы свесить ноги через металлические перила и подождать Мему, мою вторую бабушку. Мамина мама жила в Лансинге, штат Мичиган, что было совсем недалеко. Она приезжала в гости, привозила свою коробку со старыми фотографиями на автобусе "Грейхаунд". Ее такси должно было подъехать с минуты на минуту. Позади меня занавески висели неровно. Я слышала, как дедушка кашлял длинным хриплым кашлем и перелистывал пультом каналы на их телевизоре "Зенит". Я не возвращалась в эту квартиру с тех пор, как мне исполнилось четыре года. Тогда дедушка тоже кашлял и курил - перемалывал окурки в пепельнице "Медведь Смоки". Я слышала щелчок его зажигалки и чувствовала запах дыма. Мне нравился запах пепла. Он покрывал журнальный столик и пачкал ковер. Бабушка что-то рубила на кухне. От запаха жарящегося лука у меня заурчало в животе. Она готовила шведские фрикадельки с картофельным пюре и подливкой - моим любимым блюдом. Бабушка решила вылечить мою анемию с помощью хорошей норвежской кухни и масла из печени акулы. Дедушка приносил домой коробки со свежими фруктами и пирожными, чтобы откормить меня. К сожалению, он также решил заставить меня есть сардины. Он очень гордился ими, потому что это был бизнес его семьи в Норвегии. У дедушки в холодильнике были все виды сардин "Кинг Оскар", выстроенные в ряд, как библиотечные книги. Попробуй это", - говорил он, передавая мне бутерброд с арахисовым маслом, из которого торчал рыбий хвост, или голову и плавники, пюре из банана на "Чудо-хлебе". Я качала головой и бросала на него злобный взгляд, но только маленький. Я не хотела, чтобы с дедушкой что-нибудь случилось. Меня беспокоило, как синели его губы, когда он кашлял. Я просто не любил сардины. На ночь мне стелили постель на большом мягком диване. Я становилась на колени, читала молитву "Отче наш" вместе с бабушкой и крепко спала, окутанная безопасным запахом их тел, который прилипал к обивке. Мой младший брат тоже был там. Он спал на двух стульях, придвинутых друг к другу, - так же, как и я, когда был маленьким. Здесь я не боялась спать с выключенным светом. К обочине подъехало желтое такси. "Мема!" крикнула я. Я была через окно и спустилась вниз, прежде чем водитель открыл багажник. Он вытащил черно-желтую шляпную коробку фирмы "Пек и Пек", Нью-Йорк. Я знала ее как волшебную коробку, полную семейных фотографий с маминой стороны. Мема взяла ее с собой, когда приезжала к нам в Сиэтл два года назад, но я была слишком мала, чтобы справиться с фотографиями. Теперь, когда мне исполнилось десять лет, я намеревалась рассмотреть каждую из них. Я была полна решимости найти себя. Мне нужны были эти фотографии, чтобы доказать, что я существую. Внутри я разрывалась на части, собирая себя по кусочкам. Доктор Грин называл это расщеплением личности и считал, что это хорошо. Я была Арабеллой, Красной Розой, Венди, Чунь Лин, Горной Красавицей — вот лишь немногие из тех, кого я еще помнила. Хуже того, мне приходилось вести одну жизнь дома и отдельную в Аннексе. Они называли это "двойственностью". Я боялась, что скоро стану просто пустотой, раздробленными кусочками, плавающими в воздухе, которые лопаются, как мыльные пузыри. Я знала, что это то, что Доктор Грин хотел. Я услышала его, когда меня привязали к колесу инь/ян и раскрутили до зеленого цвета: "...нет света... нет тьмы... нет плоти... нет крови... только принц воздуха...". Я много раз просматривала бабушкины альбомы о семье отца. Я видела фотографии отца и его двоюродного брата Поли, которые росли вместе. Там были фотографии, на которых я была маленькой, с размазанным по лицу мороженым или рассматривала грибы с лупой, ища фей. После четырех лет, когда мы переехали из Уитона в Сиэтл и отдалились от моих бабушки и дедушки, не было ничего. Может быть, тогда я подхватила болезнь сердца? Шляпная коробка Мемы была моим последним шансом найти себя, прежде чем я исчезну в колесе: "...нет жизни... нет смерти... нет ничего". "Я не ничто", - сказала я, опустошая шляпную коробку на кровать в комнате для гостей. "Когда-нибудь мне придется упорядочить эти фотографии". Мема взяла в руки коричневатую фотографию. Она выглядела старой. "Это я с твоей мамой в младенчестве. Это последний раз, когда я выступала в "Кармен"". Мема пела в Метрополитен-опера в Нью-Йорке, пока не родилась мама, потом они переехали в Калифорнию, чтобы стать богатыми христианскими учеными. Мема любила показывать мне фотографии их особняка в Беверли-Хиллз и ее друзей-кинозвезд. Я достала открытку из Чароста, семейного замка во Франции. Было много открыток из Сент-Этьена, где они проводили лето вдали от своих парижских квартир. Отец Мемы был хирургом и революционером-коммунистом. Он был ранен во время Парижской коммуны и едва успел сбежать в Америку с пулей в руке. Там были его фотографии с дядей Баратом, который руководил атеистической газетой в Париже, а позже с новой американской семьей в Musky Inn в Висконсине. Я вытащила фотографию пирамид в пустыне с верблюдами и людьми с лопатами. "Что это?" "Строительная компания моего деда копала Суэцкий канал", - сказала Мема. "Потом он потерял свою рубашку в Панаме из-за желтой лихорадки". Я уже все это знала, но мне нравились эти истории. Я продолжала копать, пока не нашла фотографию мамы, держащей на руках ребенка. "Это я?" Мема перевернула ее и пожала плечами. "Прости, милая, это твой брат". Я стала копать дальше и нашла школьные фотографии брата за несколько лет, включая последнюю. Не было ни одной моей фотографии - даже в детстве. Это было ужасно. Кто будет помнить меня, когда я умру молодой от своего изношенного сердца? "Где мои фотографии?" Я потрясла коробку вверх дном, надеясь, что что-то пропустила. "Наверное, твоя мама мне их не присылала". "Должны же быть хоть какие-то". Я пощупала внутри. Что-то было зажато на дне. "Что это?" Я вытащил часть старой книги. Обложка отсутствовала. Титульный лист был датирован 1860 годом. Мема поправила очки. "Я совсем забыла об этом. Это одна из тех тщеславных книг, которые любила издавать семья. У нас их было довольно много. Эта - о твоих шотландских предках". "Я шотландка?" "Ты МакГрегор. Это старый горный клан со стороны Мепы". Я с трудом прочитала старомодный шрифт названия. Буквы выглядели странно. Мема прочитала вслух: "Чудо-меч клана Макгрегор". Я открыла книгу и подняла кусок ткани, чтобы открыть цветной фронтиспис. Стройная женщина со струящимися каштановыми волосами парила над сверкающим бассейном. Она подняла меч за украшенную драгоценными камнями рукоять. Я вздрогнула от неожиданности, как от электрического разряда. Она была похожа на меня. "Кто это?" Мема прочитала надпись. "Это Леди из Лох-Тей". "Что она держит в руках?" Я уставилась на меч, как приклеенная, ошеломленная величиной этого открытия. Я чувствовала, как прохладный металл сжимает мои пальцы. "Это меч вождя Макгрегоров Робина Аброха. Он твой предок". В комнате потемнело. Занавески зашевелились. Мема вздрогнула и сказала: "Слава богу, я пережила эту бурю". Вдалеке загрохотал гром. Я смотрела, как оживает иллюстрация. Взмахнув мерцающими волосами, Леди из Лох-Тея заглянула мне в глаза и улыбнулась. Я вскрикнула и бросила книгу, прежде чем она успела заговорить. "Фрикадельки", - позвала бабушка из кухни. "Ужин готов". "Я пойду мыть посуду", - сказала Мема. "А ты приберись здесь". Я положила все обратно в шляпную коробку - кроме книги. Я знала, что не должна брать ее, но я должна была. От нее зависела моя жизнь. Я спрятала ее под диваном. Позже, когда все спали, я достала ее, удивляясь ее плотной, пожелтевшей бумаге и потрепанным краям. Там было двести шесть страниц. Я никак не могла понять, сколько из них пропало. Я рассматривала каждую из черно-белых иллюстраций, желая, чтобы текст раскрасил их в яркие цвета. Но напечатанные слова просто лежали там, выглядя такими же бесполезными, как и я. Несмотря на то, что в школе я всегда был лучшим читателем, я не могла прочесть этот плотный старомодный шрифт. Он покрывал страницы таким плотным клубком, что напоминал следы мыши и паутину. Я хотела попросить Бога о помощи, но я дала обещание не нуждаться в нем. Я засунула "Чудо-меч клана Макгрегор" обратно под диван. Я буду продолжать работать над ним, пока не раскрою секреты книги. Я заснула - благодарная за то, что у меня есть что-то, что доказывает мое существование. Утром я положила в шляпную коробку свой школьный портрет 5 x 7 из начальной школы Эллы Б. Аллен в Чула-Виста, Калифорния, в качестве справедливого обмена. Это была моя единственная фотография, которая у меня была.
 Глава одиннадцатая 
Атчисон, Топика и Санта-Фе 
Я уехала от дедушки и бабушки, которые махали мне из своего эркера. Не успела я поцеловать их на прощание, как дедушка заставил нас подождать, пока он заряжал цветную пленку в свой фотоаппарат. Он сфотографировал меня с бабушкой, мамой и отцом. Это была не самая лучшая моя фотография. Мои глаза были красными. Я всю ночь проплакала, потому что не хотела уезжать. Когда отец отвез нас с братом к поезду, у меня уже не было слез. Мы ехали в Калифорнию. "Хватит хныкать, толстуха. Тебе понравится Империал Бич". Отец зажег сигарету, прежде чем завести машину. "Ты будешь плавать в океане, загорать и носить маленькие бикини". Я закатила глаза. Мама встретила нас на вокзале Юнион Стейшн. Отец заплатил носильщику за погрузку чемоданов. Он крепко поцеловал маму в губы и попрощался. Он собирался лететь дальше, чтобы найти для нас жилье.
Вскоре поезд Атчисон, Топика и Санта-Фе загрохотал на запад. Мы устроились в нашей хижине и разложили кровати. Там была одна кровать для мамы и верхнее спальное место для нас с братом. Я свесила ноги через край, наблюдая за мамой. Я не видела ее все лето. Она выглядела как кинозвезда с новой прической и загаром. Она сгорбилась на своем сиденье, курила и смотрела в пространство. Она всегда выглядела такой грустной, когда была вдали от отца. Я хотела спросить ее о фотографиях в шляпной коробке Мемы. Я хотела узнать, почему она прислала фотографии моего брата, а не меня. Я решила не рисковать. Она могла в мгновение ока превратиться из грустной в жестокую. Кроме того, мне и самой было грустно. Мне было жарко, и меня тошнило. Мой брат играл со своей коробкой с армейскими человечками, пытаясь сбить меня с кровати. Я поняла намек и выскользнула в коридор, в безопасность незнакомцев. Под рубашкой у меня был спрятан Чудо-меч клана Макгрегор.
Я пробралась к пассажирскому вагону, останавливаясь, чтобы поглазеть на французских моряков с красными помпонами на шапках. “C’est la vie,”/" Такова жизнь", - сказала я, цитируя свою книгу про слона Бабара. Они улыбались и отдавали честь, а потом говорили что-то непонятное. Я протискивалась мимо чернокожих дам в смешных шляпах и маленьких черных детей. Я искала безопасное место для чтения. Поезд был переполнен. Мужчины стояли в проходах, читали газеты и курили. Носильщики тасовали сумки. Синий дым стелился над моей головой, смешиваясь с маслянистым запахом рыбы. От движения и жары кружилась голова. Мне нужно было найти место и сесть. Толстая женщина заняла полтора сиденья. Она была такой большой, что я не могла разглядеть ее голову, но мне хватило места, чтобы втиснуться рядом с окном. Я перебралась через ее ноги и села. Я попыталась разглядеть ее лицо над покачивающимися подбородками, но не смогла, поэтому представила, что голова у нее размером с мрамор и идеально круглая. Один из французских моряков пожал плечами и подмигнул мне. Я подмигнула в ответ. Я была хорошей подмигивальщицей. Ритм колес "чух-чух-чух" навевал сонливость. Моя голова опустилась вперед, но снова поднялась, когда кто-то прочистил горло у меня перед лицом. Шея толстухи вытянулась настолько, что ее голова размером с горошину оказалась на одном уровне с моей. Я уставилась в ее крошечные мультяшные глаза. "Кто ты, маленькая девочка?" - пискнула она. "Никто". Я фыркнула, желая, чтобы она ушла. "Ерунда. Кто ты?" "Я испорченный товар. Меня не существует". "Конечно, существуешь. Тебе просто нужен новый друг". Я огляделась. "Где она?" Поезд со свистом вошел в темный туннель. Я полностью проснулась, когда он вспыхнул солнечным светом на дальней стороне. Толстая дама сидела прямо, как и в тот момент, когда я заснула. Я совсем не видел ее головы. Я смахнула пот с окна и прижалась лицом к стеклу. Мы ехали по фермерским угодьям с пологими холмами коричневого и зеленого цвета. Вороны, сидевшие рядами на телефонных проводах, слушали партийные линии. Я слышала, как проводник сказал морякам: "Это Великие равнины". Самолеты? Я вздрогнула - Поли должен быть поблизости. Я осмотрела небо в поисках его пылесборника. Горизонт был затянут тучами, грозящими громом. "Дикий, как ветер", - называл его дедушка. Поли сжег амбар, сбежал в Цинциннати и разбил семейную машину еще до того, как ему исполнилось десять лет. Когда ему исполнилось шестнадцать, он сбежал в Канаду и вступил в RAF. Он получил медали, летая на войне над Африкой. Мне нравилось, что в моих жилах течет кровь Поли. Я искала на плоской сельскохозяйственной земле признаки того, что он не умер. Сверкала молния, дождь заливал окно, и я ничего не могла разглядеть, кроме водяной пелены. Утрата жгла мне грудь. Я тосковала по бабушке и дедушке, уверенная, что больше никогда их не увижу. Я проглотила всхлип, превратив его в кашель. Меньше всего мне хотелось разбиться и расплакаться перед французскими моряками. Дождь прекратился, и на небе появилась радуга - кусочек цвета, сияющий сквозь серые тучи. Я промокнула глаза и нос рубашкой. Чудо-меч плюхнулся мне на колени. Я расправила его и открыла на первой странице. Я пыталась расшифровать мелкий, плотный шрифт, но это было очень медленное чтение с его старомодными словами и шотландскими фразами. Я работала над этим, пока не заметила, что мама ведет моего брата по проходу. Она подала сигнал, что пора есть. Мы ели гамбургеры, окруженные шумом вагона-ресторана. Я забралась на койку рядом с братом. Поезд мчался в сумерках, но я заставила его замедлиться. Я не хотела ехать в Империал-Бич. Я хотела улететь с Поли на его биплане. Мы бы завывали, как волки, до самой Шотландии.
 
Глава двенадцатая 
Спарки Макгрегор 
После завтрака поезд остановился в Пеории. Многие люди сошли, и несколько человек сели. Я бродила по проходу с Чудо-мечом, вспоминая слова толстухи о том, что нужно найти друга. Я взяла карандаш и бумажные салфетки из вагона-ресторана. В моей голове роились картинки, которые я хотела нарисовать. Может быть, если я нарисую достаточно картинок, то в одной из них я обнаружу свою новую подругу. А может, она была в "Чудо-мече", а я просто недостаточно старалась его прочитать. В любом случае, у меня была работа, которую нужно было сделать до того, как мы прибудем в Сан-Диего. Я решила найти толстушку и спросить, не знает ли она, где моя новая подруга. Я пробралась в легковую машину, но толстушки уже не было. Вместо нее сидела маленькая девочка, которая показалась мне знакомой, хотя я не могла определить ее местонахождение. Должно быть, она села в Пеории.
Ей на вид ей было около десяти лет - столько же, сколько и мне. Мое сердце пропустило несколько ударов. Может ли она быть моей новой подругой? Увидев меня, она улыбнулась кривой ухмылкой и похлопала по пустому сиденью рядом с собой. Я села и уставилась на нее. У нее были блестящие черные волосы, как у принца Валианта, и ярко-голубые глаза, как у Поли. Я не могла перестать пялиться. Это было грубо, но я не знала, что сказать. Она была совершенна - полная противоположность мне во всех отношениях. Я была унылым, худым ребенком с анемией. Она была яркой, красочной и сильной. У меня было слабое сердце. У нее были румяные щеки и сияющая кожа. Мои брюки были слишком короткими, а пальцы ног торчали над кончиками моих старушечьих сандалий. На ней был аккуратный красно-зеленый шотландский килт с подходящей шапочкой и носками. У нее были блестящие черные мокасины с новыми медными пенни. Я старалась быть спокойной, несмотря на колотящееся сердце. Я открыла "Чудо-меч" на своей любимой иллюстрации. Клан Макгрегоров собрался вокруг костра на берегу Лох-Тей. Мужчины в тартанах держали горящие свечи, похожие на искры с праздника Четвертого июля. Из воды поднималась рука с мечом. "Это мой меч", - указала девушка. "Леди Лох-Тей делает меня следующим вождем клана Макгрегор. Меня зовут Спарклер Макгрегор. Все зовут меня Спарки. Ты читала "Чудо-меч"?" "Я не могу. Это слишком сложно". "Это тот старый шрифт. Его трудно читать, не так ли?" Она засмеялась. "Давай почитаем вместе. Я могу сказать тебе, что означают шотландские слова. Если хочешь, я научу тебя магическим заклинаниям и проклятиям - на гэльском языке". Мы наклонились друг к другу и прочитали первую страницу. Она не разочаровала. Свирепые шотландские горцы сражались в великой битве. К пятой странице у нас были схватки на мечах, засады, поля сражений, злые заклинания и тела, изрешеченные стрелами. Страницы пестрели воинами, злодеями, ведьмами, феями и прекрасными девами. Я влюбилась в своего предка, красивого, черноволосого Робина Аброша Макгрегора - легендарного разбойника и военного гения, которому было суждено стать последним вождем нашего рода. "Он принадлежит мне", - сказала Спарки. Я рассказала ей все о Поле, который принадлежал мне. Когда мы устали читать, мы расстелили бумагу на столе в вагоне-ресторане и нарисовали изображения меча. "На нем есть таинственные письмена, а на рукояти - алмазы и рубины", - сказала Спарки. Нас выгнали из закусочной в Канзас-Сити, когда пришло время накрывать на столы. Мы нарисовали картинки на всех салфетках. Поезд снова был переполнен, поэтому мы сидели на полу в нашей каюте, покрывая страницы маминой записной книжки рисунками сражений. В постели той ночью Спарки втиснулась между мной и братом, приложив палец к губам. "Тссс, я невидима", - говорила она. Она учила меня нецензурным ругательствам на гэльском языке, пока мой брат не проснулся и не пригрозил сказать маме, что я разговариваю сам с собой. На следующий день мы проехали через Додж-Сити, составляя планы доспехов и оружия. Мать курила и листала журналы, а мой брат спускал своих армейцев в унитаз одного за другим на рельсы. Я игнорировала их обоих. Мы со Спарки должны были готовиться к Империал-Бич. Я знала, что значит быть новичком в новой школе. Нам нужна была броня, чтобы защитить себя от любых угроз, подстерегающих нас. Я показала ей свои последние разработки. "Отлично", - сказала она. "Я еще сделаю из тебя шотландского воина".

Глава тринадцатая 
Сан-Диего, 1959 год 
Мы со Спарки стояли у дверей, когда поезд остановился в Сан-Диего. Носильщик пришел за нашими сумками, и мы последовали за ним через вокзал, его тележка была доверху набита чемоданами. В зале прибытия группа мариачи пела "...bailar bamba...bailar bamba...". Гитары и маракасы эхом отражались от мраморных стен. Толпы людей высыпали из поездов. Я не могла разглядеть музыкантов, пока чуть не споткнулась о большую шляпу на полу. "Это сомбреро", - сказала мама. "Можешь бросить пенни". Я покопалась в карманах. "У меня нет ни одной". Музыканты были одеты в черные бархатные костюмы с маленькими зеркальцами и белыми сомбреро на головах. Они улыбались, сверкая белыми зубами под черными усами. Я заметила на полу пенни и бросила его в шляпу. Я хотела остаться и послушать, но мама поторопила нас на улицу. Воздух был горячим и влажным, с солоноватым привкусом. "Ты чувствуешь запах океана", - сказала мама, прикуривая сигарету. Я заметила отца и помахала ему рукой. Он опирался на капот огромного горчично-желтого кабриолета, которого я никогда раньше не видела. Верх был опущен. "Джимми!" Мама бросилась к нему на руки и обняла его. "Как тебе наш новый "Меркурий", Уизи?". Он погрузил наши сумки в багажник, а мы забрались в баркас машины - мама на переднее сиденье, мы с братом сзади и Спарки посередине. Отец вел машину, обнимая мать. Она прикурила ему сигарету от своей. "Я снял квартиру в квартале от пляжа", - сказал он. Я посмотрела на Спарки. Она улыбнулась и подмигнула. Жизнь казалась идеальной. Может быть, это действительно было то новое начало, которое всегда обещал отец. У меня возникло искушение спросить, есть ли здесь Аннекс и другой доктор Грин, но я решила промолчать. Если мои родители забыли, лучше не напоминать им об этом. Кроме того, если Спарки узнает, что я испорченный товар, она может уйти. По радио гремела "Битва за Новый Орлеан". Мы проехали мимо томатного завода "Хантс", пахнущего кетчупом, и другого завода, воняющего тухлой рыбой. Недалеко от гавани над дорогой возвышался массивный корпус авианосца. "Это военно-морская верфь. Я поеду туда на ночь", - сказал отец. Он был офицером в запасе. Мы остановились у фруктового киоска, заваленного лимонами, апельсинами, грейпфрутами и лаймами. "Я слышала от папы, что Жирдяйка теперь любит фрукты". Отец выпрыгнул и купил бумажный пакет с апельсинами. "Эти мексиканские «мокрицы» украли эти фрукты". Мать нахмурилась, раздавая апельсины. "Они пробираются через границу из Тихуаны и берут их по ночам". Она была экспертом по Калифорнии. Она выросла богатой в Беверли-Хиллз. Наши родственники были богаты, даже если мы не были богаты. Ее брат, дядя Уолли, работал на правительство и жил в английском особняке.
Нашей семье приходилось жить на зарплату моего отца-архитектора, которой, по мнению мамы, никогда не хватало. Она всегда жаловалась, что не живет в большом доме со слугами и что нас с братом не воспитывают гувернантки, как моих кузин. Я была слишком занята тем, что чистила апельсин и капала соком на рубашку, чтобы обращать внимание на Сан-Диего. Я была вся в липкой грязи, когда мы въехали на парковку апартаментов Империал Бич Гарден и отец объявил: "Мы дома". Квартира С располагалась в новом комплексе деревянных зданий с травянистым внутренним двором. Навесы для машин тянулись длинными крытыми рядами до улицы под названием Каспиан Вэй. Наше парковочное место находилось в нескольких футах от кухонной двери нашего нового дома. Отец отпер ее, и мы бегали по крошечному двухэтажному таунхаусу, стуча в двери и заглядывая в шкафы, пока мама не загнала нас наверх, в наши новые комнаты. Они были пусты, за исключением детских кроваток. Мебель привезут на следующий день.
Моя спальня находилась над входной дверью и выходила во двор с бассейном. Мы со Спарки выбежали на улицу, пробежали по траве и прижались лицами к ограде из цепей. Я никогда не была в бассейне. Мне не терпелось прыгнуть в него - как только я найду свой купальник. Мы попробовали ворота. Они были заперты. На другой стороне смеялись и плескались дети, за которыми наблюдала гламурная женщина со светлыми волосами в бигуди. Она была одета в бикини и красила ногти красной помадой. На ее запястье сверкал браслет с шармами. "Ты новенькая?" - обратилась она ко мне. "Разве ты не хочешь поплавать?". Я притворилась, что не слышу ее. Я шепнула Спарки: "Я хочу один из этих браслетов". "Пойдем", - шепнула Спарки в ответ. "Нам нужно еще кое-что исследовать". Мы нашли другой двор со вторым бассейном и детской площадкой с качелями. Здесь были пальмы и цветущие кусты. В воздухе витал сладковатый запах разложения. Я подумала, что это, наверное, океан.
"Пойдем на пляж", - сказала Спарки. Мы побежали по бульвару Империал-Бич. Меньше, чем через квартал нас остановила деревянная баррикада с желтыми предупреждающими знаками, окантованными красным: "Карантин. Сточные воды". Мы слышали шум прибоя и шипение волн, набегающих на галечный песок. Мы были в нескольких ярдах от Тихого океана, но не могли его увидеть. Вместо этого к нам приближался зловещий туман. "Как ты думаешь, что это значит - канализационные стоки?" - спросила я.  "Ничего хорошего". Спарки пожала плечами. "Думаю, мы не сможем поплавать в океане". Мы возвращались назад, удрученные, когда я услышала крик матери. Она была в состоянии покоя в течение пяти дней в поезде. Это был долгий срок для того, чтобы она успокоилась. Она была готова к извержению. "Тиделэндс, моя задница!" - кричала она. "Это чертова Тихуанская канализация. О чем ты, черт возьми, думала?" Я вздрогнула и сказала: "Пойдем! Мы должны это увидеть". Мы побежали обратно через комплекс к гаражу. Мама стояла на дальней стороне Каспиан Вэй, раскинув руки, и смотрела вниз на песчаное болото, простиравшееся вдаль. Примерно в миле от него был забор с огромной вывеской "Добро пожаловать в Тихуану". Отец выбрал квартиру менее чем в пятидесяти ярдах от акров разноцветных прудов, от которых воняло дерьмом. "Мы можем кататься там на велосипедах?" спросила я ее. "Не будь дурой. Это чертова канализация", - сказала мама. "На пляже есть неочищенная канализация", - добавила я. "Там карантин". И все. Мать взорвалась, как атомная бомба, и бросилась за отцом, ругаясь и нанося ему удары. Он обнял ее за плечи. "Дай мне передохнуть, Уизи. Ты же знаешь, что у меня здесь работа. Так мне будет лучше видно границу, и я смогу оставаться дома ночью с тобой". Мы смотрели, как он успокаивает ее и ведет в квартиру. Мой брат шел следом, требуя рассказать, что такое неочищенная человеческая канализация. Мы со Спарки остались снаружи одни, чтобы поразмышлять над интригующими возможностями, которые простирались от апартаментов IB до Тихуаны.
 Мое шестое чувство трепетало. Другие дети наблюдали за происходящим из тени навеса. Я притворилась, что не замечаю. Мы со Спарки были новенькими. Школа начиналась всего через два дня. Мы должны были стать суперкрутыми детьми. Я дрожала. Туман, надвигающийся с океана, был холодным. Мы взбежали по ступенькам в квартиру С и захлопнули дверь. В ту ночь, после молитвы, я слушала, как отец храпит в коридоре. Я не могла читать "Чудо-меч", потому что не было электричества. Я раздвинула окно, чтобы впустить прохладный воздух. Полная луна освещала пейзаж, и я могла видеть весь путь до Тихуаны. Плоское приливное болото ожило. Вереницы людей шли в одном строю через лужи сточных вод, в которых отражалась луна. Многие несли детей на руках и свертки на спине. Иногда встречались группы детей, которых вели за собой мужчины. Параллельно с пешеходами проносились мотоциклы и мчались грузовики с большими колесами. Военные джипы мигали фарами. Мужчины в сомбреро варили кукурузу в початках в больших чанах и продавали бутылки пива из грузовика с надписью "TAMALES 5¢". Гремела музыка.
По другую сторону границы большой круглый стадион был освещен как маяк. Крики "Оле! Оле!" гремели в моей комнате. Кто-то начал играть хонкитонк на пианино в соседней комнате. Над крыльцом наших соседей зажегся розовый свет. На обочину выехали мотоциклы. Молодые люди с сальными утиными хвостами и в черных кожаных куртках сошли с них. Они смеялись и быстро говорили, входя в квартиру наших соседей. В окнах по всему двору загорались красные огни. Блондинки в платьях с низким разрезом задергивали жалюзи и сидели в открытых окнах. Они звенели браслетами, зазывая мужчин в матросских костюмах и армейской форме, говоря им, что они красивы и сексуальны. Неподалеку раздались выстрелы, и закричала женщина. Я посмотрела на Спарки. Она пожала плечами. Если она не боялась, то и я не боялась. Очень скоро по ту сторону моей стены начались стук, удары, хрипы и крики. Они становились все громче и быстрее, сопровождаемые стонами. Спарки, казалось, ничего не замечала. Мы натянули на себя грубое одеяло на раскладушке, и я попыталась устроиться поудобнее. Она сразу уснула, но мои глаза оставались открытыми до тех пор, пока не стихли звуки "хонкитонки" и в комнате рядом с моей не наступила тишина. Я только задремала, когда порыв теплого воздуха принес в окно вонь горячего, тихого пукания. В коридоре вскочила мама. Она бегала по квартире, захлопывая окна, хлопая дверьми, крича на моего отца, крича на меня, как будто это я создала этот ужасный запах. Она проспала все удары, стуки, смех, крики и гомон, но вонь из канализации Тихуаны победила ее.
Глава четырнадцатая 
Ардшойл... Ардшойл!
После завтрака прибыл грузовик для переезда компании ABekins. Мебель была сложена на тротуаре. Мать выглядела взволнованной. "Иди поиграй", - сказала она. "Не возвращайся, пока грузовик не уедет". Меня это устраивало. Я заметила свой велосипед J.C. Хиггинс по имени "Голубой шар", который выкатывали из грузовика. Он был старый, ржавый и помятый. Я запрыгнула на сиденье, и она пролетела у меня под ногами. На руле появилась Спарки в своем килте и мокасинах. Я крутила педали до конца навеса. "Где мы должны исследовать сначала?" спросила я ее. Спарки указала на болота. "Внизу, конечно". "Мама сказала, что нам нельзя. Это мексиканская канализация". "Ерунда. Это Шотландское нагорье. Уж я-то знаю". Я резко нажала на педали, и Голубой шар полетел по Каспианскому пути. Мы остановились на вершине длинного крутого склона и посмотрели на болото. Никого не было видно. Солнечный свет окрасил пруды в розоватый оттенок с пенящимися полосами оранжевого, желтого и голубого цвета. Пешеходов, мотоциклов и грузовиков с прошлой ночи уже не было. Голые участки песка между зарослями камыша были захламлены мусором. На месте грузовика TAMALE валялись початки кукурузы и пивные бутылки. Стая чаек скреблась над мусором. "При дневном свете все выглядит совсем по-другому", - сказала я. "Обычно все так и выглядит. Смотри вниз". Она указала на узкую грунтовую дамбу между прудами со сточными водами. "Так ходоки пересекают канализацию. Пойдем." "Ты хочешь, чтобы я проехала по ней?" Я осторожно спустила педали с холма, остановившись недалеко от прудов. "Он всего два фута в ширину". Я уставилась на бурлящее варево с каждой стороны. Вблизи оно пахло еще хуже. "Это кал. Если мы упадем туда, мы умрем". Она бросила на меня язвительный взгляд. Но я все равно колебалась. Она наклонилась к моему уху и прошептала: "Не смотри сейчас, но мы не одни". Я посмотрела вверх по холму. Вдоль обочины Каспианского пути показалась вереница велосипедов. Я никогда не видела их так много. Я не была готова к этому. Мы оказались в ловушке под открытым небом. "Поехали домой", - шипела я сквозь зубы, мой пульс учащенно бился. "Нет". Спарки наклонилась к моему лицу, пока мы не оказались нос к носу на руле. "Мы с тобой МакГрегоры. Мы не убегаем". Я увидела в ней дикую храбрость, так похожую на храбрость Поли. Была ли она и во мне? Наши глаза встретились. "Давай пойдем и узнаем, из чего ты сделана", - сказала она. "Давай покажем им, как мы делаем это в Шотландии". Я глубоко вздохнула, развернула велосипед и поехала вверх по склону к детям, пока не увидела их глаза. Они возвышались над нами, выглядели большими и злыми. Спарки спросила: "Ты помнишь наш боевой клич?". "Конечно, помню". Мы практиковали его каждый день в поезде. Повернув велосипед вниз по склону, я встала на педали и полетела, как биплан, подняв руки вверх. "Ардшойл! Ардшойл! Ардшойл!" кричала я. Зерно щипало мне глаза, но я держала их открытыми, упираясь коленями в Голубой шар на дамбе. Это был рискованный маневр, но мы перемахнули через следующую насыпь и спустились на ровный мокрый песок. Вот это да! Это было так здорово, что я откинула голову назад и издала волчий вой. Я совсем забыла о других детях, пока не добралась до мелкой, вонючей струйки реки Тихуана. Я услышала, что они идут так быстро, что некоторые, должно быть, пересекли дамбу прямо за мной. Я оглянулась через плечо - большинство ехало по дороге, которую я раньше не видела. Они тоже завывали. То ли моя смелость заинтриговала их, то ли они намеревались убить меня. Трудно было сказать. Я крутила педали до самой реки, изо всех сил стараясь не опрокинуться в грязную воду. Некоторые дети последовали за мной, но большинство остановилось. Переведя дыхание, я повернулся лицом к трем мальчикам, которые переходили реку. Ближайший из них был крупнее меня, с голубыми глазами и рыжей стрижкой. Мы смотрели друг на друга, задыхаясь. Он выглядел злым.
Что мне делать? "Позволь мне с этим разобраться", - сказала Спарки. Она спрыгнула с Голубого шара и подошла к мальчику. Я стала невидимой и позволила ей говорить. "Я Спарки Макгрегор. Я из Шотландии". "А где находится Шотландия?" Высокий мальчик сморщил нос. Другие мальчики подошли ближе. "Это остров в Северном море. Скоро я туда вернусь". "Я Патрик Макдональд. Это Гэри и Рок. Мы отсюда". "Эй, Патрик", - крикнула девушка со светлыми косами с другого берега реки. "Возвращайся. У тебя будут неприятности". "Это моя сестра Тереза. У нее лейкемия, и ей нельзя здесь находиться, но она везде следует за мной. Я должен быть с ней вежлив, потому что она может истечь кровью". "Патриик..." - ныла она. "Я на тебя донесу". Патрик закатил глаза. "Она всегда добивается своего. Мне пора возвращаться." Спарки запрыгнула обратно на руль Голубого Шарика. Я поехала через реку за Патриком и мальчиками. На берегу вокруг собрались остальные дети. Вблизи они выглядели как милые дети - примерно моего возраста или младше. Вероятно, завтра мы все будем в начальной школе Империал-Бич, где начнутся занятия. "Это Спарки Макгрегор. Она новенькая", - сказал Патрик. "Спарки из Шотландии", - объявил Гэри. "Не хотите ли вы прийти и посмотреть на наш клубный дом?" - спросила Тереза. "Конечно", - сказала Спарки. "Ты не знаешь, где я могу найти немного алюминия, например, старые банки из-под пирогов и подносы для телевизионных обедов? Мне нужно сделать броню. Если мы собираемся сражаться в Горных Землях, тебе тоже понадобятся доспехи". "На помойках всегда есть всякая всячина", - сказал мальчик с темными вьющимися волосами. "Мы находим там всякие классные вещи. Мы можем сделать все в здании клуба. Я Альберт. Это моя сестра Линда".
"Пойдемте", - сказал Патрик, ведя нас вверх по склону к Каспиану. На этот раз мы пошли по подъездной дороге, которая все равно была длинным, тяжелым подъемом. Клубный дом оказался местом за мусорными контейнерами в гараже, где был припаркован наш "Меркурий". Дети прятали там свои велосипеды и проводили жаркие летние дни на прохладном, тенистом участке бетона. Сокровища, которые они выкапывали из мусорных контейнеров, были сложены в углу. Альберт вытащил старый радиоприемник с трубками в задней части, как у радиоприемника Мепы Розенкрейцера. Он вставил вилку в розетку, хрустнул костяшками пальцев и включил его. Радио завизжало и завизжало, пока он умелыми пальцами настраивал циферблаты. Запищало: "Якети-як, не переговаривайся... Вынеси бумаги и мусор... Или не получишь денег на расходы...". "Работает неплохо", - с гордостью сказал Альберт. "Это Радио КГБ", - сказал Рок. "Это наше любимое". "Когда машин нет, все это место наше", - Гэри махнул рукой в сторону навеса. Было воскресенье, и машины были в доме. Грузовик "Бекинс все еще был припаркован возле нашей кухни. Диван и стулья загораживали тротуар. "Когда приезжают Лос Лобос, мы прячемся за мусорными контейнерами. В основном, они оставляют нас в покое". "Что такое Лос Лобос?" спросила я. "Мексиканские смазчики/ Гризеры* на мотоциклах", - ответила Линда. "Мы держимся от них подальше". Я кивнул, вспомнив мужчин в кожаных куртках и с утиными хвостами, которые вчера вечером навестили моего соседа. "Расскажите нам о Шотландии", - сказала Тереза. У нее шла кровь из носа. Патрик сбегал домой и принес ей кубики льда в мочалке. "Да, Спарки. Расскажи нам о Шотландии". Пока я потела, вокруг толпились нетерпеливые лица. Я застряла, как жук, в паутине собственной лжи. Я никогда не была в Шотландии. Все, что я знал о Высокогорье, — это то, что я прочла на первых десяти страницах "Чудо-меча". Остальное я воображала. Как я могла перевести то, что видела в своем воображении в мир, который могут видеть другие дети?
(Гризеры* Молодёжная субкультура, получившая популярность в 1950-е годы в Соединённых Штатах, в основном на северо-востоке и юге страны, и существующая по сей день. Стиль бриолинщиков был популярен среди многих людей как выражение молодёжного бунта. В основном бриолинщиками являлись представители рабочего класса, отставные военные, музыканты и безработные.)
"Эммм... эммм", - заикнулась я, паника нарастала. "С дороги", - сказала Спарки, отодвигая меня в сторону, - "Я разберусь с этим". Она забралась на капот голубого "Шевроле" 53-го года. Размашистыми жестами она начала рассказывать историю клана Чудо о том, как у великих и храбрых Макгрегоров их земли украл злой клан Кэмпбелл. Она рассказала о том, как жестоко Макгрегоры были объявлены вне закона. Любого, кто был пойман за использованием этого имени, приговаривали к смерти на месте. "Макгрегоры участвовали во многих знаменитых битвах". Пока все хорошо, но что теперь? Это все, что я успела прочитать. Мне хотелось убежать в свою комнату и хлопнуть дверью, но храбрая Спарки еще не закончила. Она создала мысленную кисть, которая заплясала по навесу, превращая бетон, мусорные контейнеры и машины в высокий зеленый лес и заколдованную каменную деревню. "Однажды ночью отряд Макгрегоров попал в засаду на берегу Лох-Тей. Макгрегоры были загнаны в угол. Кэмпбеллы собирались изрубить их на мелкие кусочки и скормить своим свиньям. Вдруг из воды появилась рука. В ней был волшебный меч. Это была Леди Лох-Тей. Она спросила: "Где Робин Аброх?". "Я здесь, миледи", - ответил Робин. "Я объявляю тебя следующим вождем клана Макгрегор. Вот твой меч. Возьми его, и ты будешь убивать своих врагов, не пролив ни капли крови Макгрегоров". "В этот момент Кэмпбеллы напали. Робин поднял меч над головой, и большинство из них упали замертво. Остальные убежали". Спарки сделала паузу. Дети были так увлечены рассказом, что никто не ерзал и не разговаривал. "Теперь это мой меч. Я вернусь за ним в Шотландию". Она спрыгнула с капота машины, торжествуя. Мы все вспотели. День стал намного жарче. Патрик сказал: "Пойдем в бассейн".
Я спрятала Голубой шар за мусорным контейнером и, уворачиваясь от мужчин из Bekins, вошла в нашу квартиру. В своей комнате я нашла коробку с одеждой и достала купальник. Мама Патрика и Терезы пришла посмотреть, как мы играем в воде. Миссис Макдональд была гламурной блондинкой, которую мы со Спарки видели раньше. Мы плескались и визжали, делали пушечные ядра и сальто-мортале, потом играли в Марко Поло и в новую игру, которую Спарки придумала, под названием "huzzbees" про морских чудовищ из Шотландии, которые скользили по воде, издавая звук "huzz...huzz", и тянули жертв вниз за лодыжки.
Глава пятнадцатая 
Слияние 
Я с ужасом думала о том, что придется начинать еще одну новую школу. Мы со Спарки встали рано, чтобы подготовиться. На мне было то же слишком короткое платье, что и в прошлом году, и новые, слишком большие сандалии Dr. Scholl's, которые мама купила в аптеке. Я спрятала Чудо-меч в глубине шкафа под сумкой со старыми комиксами, съела миску кукурузных хлопьев и стала ждать Патрика и Терезу у бассейна. К нам присоединились другие дети, которые несли коробки с обедом и носили блестящие новые туфли. Школа находилась в двух кварталах от квартир. Мы пересекли бульвар Империал-Бич и пошли через поля средней школы Мар-Виста, присоединяясь к другим по пути. Спарки шла рядом со мной, выглядя чопорно и нарядно в своей отглаженной белой блузке и килте. Ее черные волосы были расчесаны до блеска. Она носила пенни мокасины, которые я так хотела. Вскоре мы увидели классные комнаты начальной школы IB. "Вот он", - сказал Патрик. Мы с ним будем учиться в пятом классе, вместе с Альбертом, Гэри, Роком и Донной. Я только что познакомился с Кенни Смитом, мальчиком, который жил по соседству в квартире с розовым фонарем на крыльце и пианино "хонкитонг". Он тоже был пятиклассником. Банда ускорилась, когда они заметили детей с военно-морской базы, выходящих из школьного автобуса. Они выкрикивали приветствия и поднимали тучи пыли, торопясь встретить старых друзей. Я отставала, глядя на свои грязные белые носки и ненавидя свои дурацкие сандалии. Мои эмоции были в беспорядке. Мне не хотелось нравиться этим новым ребятам, потому что я скоро уеду, как всегда. Я уже заботилась о Спарки, и это было глупо. Я никогда не смогу удержать ее. Она бросит меня, как только мы придем в школу. Зачем такой девушке оставаться с такой неудачницей, как я, если она может играть с этими милыми девчонками из военно-морского флота в их пышных юбках с изображением пуделя и белых блузках? Мне пришлось усилием воли заставлять свои ноги идти дальше. Моя голова висела низко. Я не хотела, чтобы кто-то видел мою грусть и то, что каждый шаг по грязи становился все тяжелее. Когда я подняла голову, Спарки была рядом со мной, идя вровень с моим медленным шагом и трясясь от смеха. "Хватит жалеть себя, дурочка". Она протянула руку. "Возьми меня за руку". Я колебалась несколько секунд, но потом взяла ее. Это был первый раз, когда мы соприкоснулись кожа к коже. Ощущение было электрическим. Энергия пронеслась через меня. В ушах гудело, зубы стучали. Я боялась прижаться к ней, но не хотела отпускать. Неужели это мой конец? Неужели доктор Грин победил? "Я распадаюсь на части?" вздохнула я. "Совсем наоборот", - засияла она. "Мы сливаемся. Держись крепче". Мой дух выскользнул из моего тела и, извиваясь, спустился по моей руке в лучшее, более крепкое тело Спарки. Прежняя я сдулась, как воздушный шарик, и я выдохнула последние остатки своего робкого, побежденного "я" в виде искрящихся пузырьков. Спарки стряхнула с себя пыль и сказала: "Это будет намного проще". Я была вынуждена согласиться. Ее причудливая улыбка теперь была моей улыбкой. Я посмотрела в ее ярко-голубые глаза, так похожие на глаза Поли, и рассмеялась из глубины живота. Галопом, как дикая лошадь, я побежала догонять своих новых друзей, поднимая облако пыли. Мы нашли наш класс и расселись в алфавитном порядке. Мне, как моему старому "я" или Спарки, досталась парта за Патриком Макдональдом. Наша учительница, симпатичная блондинка с хвостиком, поприветствовала нас. "Я мисс Фитч. В прошлом году я была здесь учителем, поэтому некоторых из вас я помню с четвертого класса. В этом году у нас интересная учебная программа....", - и дальше она рассказывала о математике и биологии. Путаница возникла, когда мы проводили перекличку. Мы должны были встать друг за другом и назвать свои имена. Когда мы дошли до М, встал Патрик. "Патрик Макдональд". Затем настала моя очередь. Я встала и сказал: "Спарки МакГрегор". "Подождите, подождите, подождите", - сказала мисс Фитч. "Это место для другой девочки". Она назвала мое старое имя и спросила, здесь ли я.
"Да, я здесь. Но меня зовут Спарки МакГрегор". Мисс Фитч погрызла металлический конец карандаша и просмотрела список посещаемости. "У меня нет в списке Спарки МакГрегор". "Но я здесь, и меня так зовут". "Она из Шотландии", - сказал Гэри. "У нее есть меч, и она знает Леди Лох-Тей", - сказал Альберт. Мисс Фитч пропустила это мимо ушей и продолжила перекличку. Затем она
раздала листы писчей бумаги и мелки. Первым заданием было нарисовать то, о чем мы мечтали летом. Я нарисовала красного пегаса, летающего жеребца с пылающими ноздрями, изрыгающего огонь. Получилось очень хорошо - нечто среднее между летающей лошадью компании Mobil Oil и песней " Призрачные всадники в небе". Полеты были тем, о чем я постоянно мечтала. Искусство было тем способом, которым я ломала лед со всеми моими новыми учителями. Я вздохнула с облегчением, когда мисс Фитч посмотрела на мои работы и сказала, что я талантливая художница. Она прикрепила моего красного коня на доску для демонстрации в передней части класса. Однако я не была полностью спокойна. Когда пришло время перемены, мисс Фитч сказала: "Спарки Макгрегор, не могла бы ты остаться? Нам нужно встретиться с директором". Мы заняли места перед столом мистера Миллера. Я сидела смирно, надеясь, что он увидит симпатичную шотландскую девочку, а не оборванного ребенка с черными кругами под глазами и уродливыми сандалиями с грязными носками. Больше всего на свете я не хотела, чтобы из школы звонили маме. Она никогда не должна узнать о Спарки. "Насколько я понимаю ситуацию, - сказала мисс Фитч, - эта ученица сменила имя на Спарки Макгрегор". Затем она произнесла роковые слова: "Как вы думаете, мы должны позвонить ее родителям?". "Нет!" Я разрыдалась. Не очень смело - я должна была сделать это лучше. Я рыдала, как четырехлетний ребенок. Мистер Миллер потер подбородок и посмотрел на меня. "У нас правильный ребенок?" Мисс Фитч заглянула в папку. "Да, у меня есть ее фотография и прописка из последней школы, а также отчеты из службы опеки и полиции штата. Это она". Мисс Фитч еще немного погрызла карандаш. Я чувствовала, что это доброжелательные люди, стремящиеся поступить правильно, но не желающие нарушать никаких правил. Я должна была решить это для них.
"Это мое прозвище", - сказал я с гениальным видом. "Другие дети используют свои прозвища в школе. Почему я не могу?" "Ну", - размышлял мистер Миллер. "Я не вижу ничего плохого в прозвище. А вы, мисс Фитч?" "Не совсем. Мы можем попробовать какое-то время и посмотреть, что из этого выйдет. Ты не против, Спарки?". Я могла бы поцеловать их обоих. Спарки была в безопасности от моих родителей. Дом и школа никогда не должны смешиваться. Я поспешила на улицу, чтобы сыграть в злобную игру в кикбол.

Глава шестнадцатая 
Подросток Ангел 
К середине дня что-то было не так. Дети засыпали за партами. Те, что с базы ВМС, были в порядке, но мои друзья из апартаментов IB были вялыми. Потом Патрик повернулся и его вырвало на пол возле моего стола. Его рвота была красного цвета. Я подумала, может быть, у него лейкемия, как у Терезы. Мисс Фитч послала Донну за школьной медсестрой, миссис Липски. Она пришла в шапочке медсестры и осмотрела детей. Она ушла с Патриком, пока уборщица наводила порядок. Мне поручили стереть доску, чтобы я не мешала. Из передней части класса я слышала, как миссис Липски спрашивала Патрика, дает ли ему мама каждый вечер восемь таблеток аспирина, чтобы он заснул. "Ага", - ответил он. "А Терезе она тоже дает?".
"Думаю, да". "А другим детям? Их матери дают им лекарства от бессонницы из Мексики?" "Да". "Иди в мой кабинет и приляг, дорогая. Я приду через несколько минут". Между мисс Фитч и миссис Липски состоялся торопливый разговор. "Что мы можем сделать?" спросила мисс Фитч. "Мы даже не знаем, что они дают детям. В прошлом году это был героин". "Мы ничего не можем сделать, кроме как следить за тем, чтобы дети ели и пили много воды", - ответила миссис Липски. "После выходных, когда работают все бордели, всегда становится хуже. Иногда я думаю, что этим женщинам нельзя разрешать иметь детей". "Они делают все возможное. Миссис Макдональд тратит все свои деньги на медицинские счета Терезы. Поэтому она дает Патрику аспирин. Он дешевый". "Это опасное лекарство. От него у него внутреннее кровотечение. Если она дает его Терезе с ее лейкемией, это может убить ее". Разговор ушел в сторону. Через некоторое время Патрик вернулся в класс. Он выглядел нормально. Было уже почти время идти домой, когда в класс вошел мистер Миллер. Он шепнул мисс Фитч, которая стояла нахмурившись. Она постукивала линейкой по своему столу. "Класс? Мистер Миллер пришел сообщить нам, что в средней школе Мар Виста произошла стрельба. Был убит мальчик по имени Билли Браун". "Черт", - крикнул Гэри, с грохотом захлопнув свой рабочий стол. Класс вскочил, все заговорили одновременно. "Что случилось?" "Кто стрелял в Билли?" "Почему?" "Поймали ли они парня?" Вопросы рикошетом разлетались по комнате, а я сидела в ошеломленном молчании. Мисс Фитч снова постучала своей линейкой. "Класс... класс. Успокойтесь. Давайте послушаем, что скажет мистер Миллер". "Я знаю Билли с детского сада. Это трагедия", - сказал директор. "Они еще не поймали стрелка. Они думают, что он прячется в болотах у границы. Вам нужно держаться подальше оттуда. Избегайте средней школы и держитесь вместе по дороге домой - особенно те дети, которые направляются к Каспиан Вэй. Идите прямо домой и запирайте двери". Мисс Фитч добавила. "Полицейский сообщит вам, когда можно будет вернуться на улицу". Наша группа прошла долгий путь домой по бульвару Империал Бич. Мы не спеша прошли мимо места преступления. Полицейские машины, машины скорой помощи и пожарные машины стояли у Мар Виста. Мигали фары и пищали рации. Ученики средней школы ждали за желтой криминальной лентой, пока учителя выведут их с территории школы. Мы стояли на тротуаре в ста футах или около того от того места, где Билли неподвижно лежал под синим брезентом. Смерть преследовала нас всю дорогу домой. Мы говорили о самообороне, оружии и броне. Мы решили собрать весь алюминий, который сможем найти, и принести его в здание клуба, как только полицейский сказал, что это безопасно.
Полиция поймала стрелка. Это было в новостях в тот же вечер. В болотах произошла перестрелка, и кубинский контрабандист наркотиков был мертв. "Проклятые кубинцы". Отец хлопнул ладонью по обеденному столу, заставив посуду подпрыгнуть. Это испугало мать, которая уронила на пол мексиканский ужин из телевизора "Розарита" лицом вниз. Я никогда не слышала о кубинцах, но сейчас был не тот момент, чтобы задавать вопросы. Позже полицейский постучал в нашу дверь, чтобы сказать, что утром можно идти в школу. Все чисто. Жизнь продолжалась без Билли. Никто в моей семье не говорил о погибшем мальчике, но его смерть окружала меня. Он жил со своей матерью-тусовщицей в квартире «А» по другую сторону бассейна. Его похороны вылились в центральный двор, где было много плача. Я стояла на своей ступеньке, когда закрытый гроб проехал мимо к ожидающему катафалку. Я видела Кенни, Патрика и Альберта на ступеньках. Тереза смотрела вниз из окна своей спальни. Другие дети знали Билли довольно хорошо, описывая его как хорошего парня, который попал в плохую компанию, когда перешел в старшую школу. На следующий день после похорон в школе было устроено поминальное собрание. Когда мы потом собрались в клубе, атмосфера была тяжелой. Я смотрела на своих новых друзей, думая о том, что с кем-то из нас в следующий раз может случиться то же самое. Мы должны были держать нос востро - держаться подальше от неприятностей. А что еще мы могли сделать? Мы оказались в ловушке: на юге - граница, на западе - блокпост и знаки "карантин канализационных стоков", на севере - криминальный район Мар-Виста, на востоке - бульвар Империал-Бич с его барами и мотоциклетными бандами. Наш единственный выход был на юг, в болотистую топь - мексиканскую канализацию, где ждали кубинцы. Даже "Радио KGB", казалось, застряло на "Ангеле-подростке" и других депрессивных мелодиях о детях, погибших молодыми. Дух был настолько подавлен, что никто не разговаривал. Я не могла этого выносить - надо было что-то делать. Нам нужен был квест, что-то важное, чем мы могли бы заняться вместе. Я поспешила в свою квартиру и достала из шкафа Чудо-меч. Я никогда не собиралась показывать детям свою книгу, но мы попали в беду. Машины, кроме "Шевроле" 53-го года, были убраны из гаража. Я открыла "Чудо-меч" на капоте, небрежно листая страницы. Прошло совсем немного времени, прежде чем другие дети стали проявлять любопытство. Они собрались вокруг меня, отталкивая друг друга с дороги, чтобы посмотреть, что я делаю. Я открыла страницу с рисунком битвы при Гленфруне. "Круто", - сказала я себе. Я еще не успела прочитать, но рисунок был впечатляющим. "Посмотри на эти великолепные доспехи. Пули даже не смогут коснуться тебя, когда ты их наденешь". Я слышала их дыхание, когда они прижимались поближе, чтобы посмотреть на доспехи. Я завладела их вниманием. "Я должна сделать что-нибудь из этого. Кто хочет помочь?" "Я могу сделать несколько мечей", - сказал находчивый Альберт, - "и я хочу шлем". "Давайте сделаем луки и стрелы. У меня есть несколько наконечников для стрел", - сказал Гэри, отталкивая своего лучшего друга Альберта с дороги. "Нам нужна обычная бумага, если мы собираемся рисовать карты", - сказала Тереза. Она была права. Нам нужен был доступ к огромным рулонам писчей бумаги, которые были в кабинете художественных принадлежностей в каждой школе. А до тех пор нам придется использовать что-то другое. "Мы будем использовать грязь", - сказала я. "У нас ее много". Настроение поднялось. С тех пор мы проводили перемены, рисуя на пыльной игровой площадке эскизы доспехов и планы сражений. Как только мы приходили домой из школы, мы направляли свои силы на сбор алюминиевых подносов для телевизора и тарелок для пирогов с помойки. Замороженные пирожки с курицей явно были большими фаворитами в квартирах IB. Вскоре у нас был большой запас металла, и мы начали строить броню. Резка алюминия оказалась жесткой, потому что ножницы из школы были недостаточно прочными. Я принесла из дома кухонные ножи. Они работали неплохо, но мне приходилось возвращать их в ящик каждый вечер, прежде чем мама приступала к ужину. Она жаловалась отцу на то, что ножи тупые, и заставляла его точить их точильным камнем.
Мы начинали с простых вещей - ножных браслетов и наручных браслетов - и резали пальцы об острые края. Потом мы сделали кинжалы из телевизионных подносов и щиты из жестянок из-под пирожков "Свонсон". Некоторые из нас, кому посчастливилось найти сковороды для чизкейков Sara Lee, сделали короны. Мы украсили наши ржавые велосипеды щитами и цепями, превратив их в мощных боевых коней с " волнистыми боками и ниспадающими гривами", которые скакали прямо из "Чудо-меча". Надев доспехи, мы были готовы отправиться в великий поход. Мы сели на коней, перепрыгнули через Каспианский путь и галопом помчались в Горные земли, крича: " Ардшойл! Ардшойл!" Мы больше не были беззащитными детьми. Мы были свирепым и могущественным кланом МакГрегор, скачущим по долинам и лесам, подгоняющим своих резвых коней, ослабляющим поводья и пускающим их вскачь. Даже река Тихуана превратилась в чистый, холодный горный поток с зеленым лесом, поднимающимся от берегов, а над головой трепетали крылья куропаток и перепелов.
Чары были разрушены, когда Патрик крикнул: "Черт, это копы". Два желто-коричневых открытых джипа с установленными сзади пушками направлялись в нашу сторону, завывая сиренами. Джипы были направлены прямо на нас. "Черт, черт, черт", - сказал Гэри. "Давайте бежать". "Никакой надежды", - сказал Альберт. "Они нас поймали". "Стойте на своем", - сказала я. Я чувствовала себя непобедимой в своих новых доспехах. "Я разберусь с этим". Из каждой машины вышел мексиканец в коричневой форме с короткими рукавами. Они стояли вместе, скрестив руки, и смотрели на нас. "Вы, дети, не должны быть здесь". "Граница вон там", - сказала я, указывая на забор Тихуаны. "С нами все в порядке. Мы шотландцы". "Я имею в виду, что эта река полна мочи и дерьма из Тихуаны. Вы заболеете тифом. Единственные, кто достаточно безумен, чтобы пройти через эту воду, это сумасшедшие мокрощелки, и они заболевают, умирают с раздутыми животами, крича от боли. Это некрасиво. А теперь, дети, езжайте обратно через реку, пока мы не отобрали у вас велосипеды. Я встречу вас там, потому что у меня есть деловое предложение. Лучше посадите этих малышей в джипы. Не хочу, чтобы они упали и погибли". Мы с детьми покрупнее переправлялись через реку, а Тереза и малыши ехали в джипах с велосипедами на багажнике.
На другой стороне выгрузили детей и велосипеды, и один из джипов уехал. "Как тебя зовут, чикита?" - спросил мужчина. "Я Спарки МакГрегор, а это мои лейтенанты - Патрик, Рок и Гэри. Мы из Шотландии. Я вождь клана МакГрегор". "Можешь звать меня Педро. Я из Мексики. Я не вождь ничего. Мы сделаем небольшой бизнес, хорошо? Вы, детишки, хотите заработать немного легких денег?" "Ну да", - закатила я глаза. Остальные кивнули. "Тогда вот в чем дело. Я дам вам несколько бумажных пакетов с адресами, а вы доставите их в апартаменты IB. Там много больных людей, плачущих о своих особых лекарствах. Сможете это сделать?" Мы кивнули. "Я дам вам по десять центов за доставку каждого пакета. Хорошие деньги за легкую работу, да? Приходите завтра и возьмите больше пакетов. Приведите еще детей. Но не переходите всю эту вонючую реку. Я буду на этой стороне. Не беспокойтесь о времени, я увижу, как вы придете". Мы выстроились в ряд, с нетерпением ожидая начала наших походов. Что может быть лучше? Мы будем помогать больным людям и получать за это деньги. Педро раздал пакеты и десятицентовики. Он сказал: "Вы выглядите как хорошие дети. Последний парень, Билли - он вроде как прилег на работу". Он имел в виду Билли Брауна?
Я хотела спросить, но с деньгами в кармане я забыла. Мы поскакали прочь. "Берегитесь этих МакКубинцев", - крикнул Педро нам вслед. Доставка была быстрой и легкой. Мы просто стучали в дверь, и выходила рука, чтобы взять бумажный пакет. Иногда они даже оставляли пенни. Группа преобразилась после нашей миссии милосердия. Сгущались сумерки, но мы были во власти приключений и не хотели возвращаться домой. Скоро должно было наступить время ужина. Некоторые матери уже звонили. Отцы возвращались домой. Их машины заполнили навес для автомобилей. Первый из вечерних мокрощелок прошел мимо нас, бросив на нас косой взгляд и прошептав: "Hola, bambinos". Мы смотрели, как он скрылся в тени двора. Скоро за ним последуют другие. Мы собрались в помещении клуба, чтобы пересчитать монеты и решить, что делать с таким количеством денег. Наша миссия должна была остаться тайной, чтобы маккубинцы или наши родители не украли наши монеты. Так я рассказала эту историю в пространстве за мусорными контейнерами. За годы работы "новым ребенком" я знала, что ничто так не воодушевляет других детей, как секретная миссия. Особенно хорошо это действовало на мальчиков - и еще присвоение им званий лейтенанта и принца. Мы решили положить нашу прибыль в банк десятицентовых монет, который случайно оказался у меня, и по очереди прятать его в разных квартирах. Я буду первой, так как у меня уже был банк в шкафу дома.
Уладив это, я настояла на том, чтобы деньги были использованы для помощи тем, кому повезло меньше, чем нам. Патрик сказал, что его церковь Сент-Джеймс каждый год на Рождество покупала одеяла для приюта в Тихуане. — Значит, сироты зимой не мерзнут, — сказал он. Ветер переменился, посылая холод с океана. Я вздрогнула. Легко было представить сирот, сбившихся в кучу без теплого места для ночлега. Группа единогласно проголосовала за то, чтобы пожертвовать все, что мы заработали, на покупку одеял для сирот. Затем группа проголосовала за то, чтобы назвать нас «Kitty Queen Club», так назывался корм для кошек. Это была идея Терезы. Никто не хотел спорить с Терезой, иначе она могла истечь кровью.
Глава семнадцатая 
Воскресная школа 
Смерть Билли Брауна и мое слабое сердце тяготили меня. Мне нужно было поговорить с Богом. В начальной школе IB Elementary был флагшток, но это было для маленьких детей. Взрослые ходили в церковь. Лютеранская церковь Святого Джеймса находилась через дорогу от начальной школы IB и в нескольких кварталах от квартир IB. Патрик и Тереза ходили туда в воскресную школу вместе со многими детьми из школы. Я тоже хотела пойти. Я никогда не была в церкви - или не помню. Однажды я пыталась пробраться в католическую церковь в Лагуна-Бич, но монахиня схватила меня за руку и сказала, что я должна надеть шляпу. У меня ее не было, поэтому я осталась дома. Миссис Макдональд сказала, что мне не нужна шляпа, чтобы быть лютеранкой, и я пошла в Сент-Джеймс в воскресенье с Макдональдами. Вскоре я обнаружил, что не могу попасть в воскресную школу без разрешения от родителей. Я прибежала домой с бланком и отдала его на подпись маме. "Не будь глупой". Она скомкала бумагу. "Мы не христиане". Это было новостью для меня. "А кто же мы тогда?" "Мы атеисты", - сказала она. "Мы не верим в Бога". Я закатила глаза. Я верила в Бога, но я не собиралась спорить с матерью, которая пылала, как Везувий после ночи борьбы с зловонием. Она прикурила сигарету, выдыхая дым. "Мы верим в науку и разум. Разве ты не научилась этому у доктора Грина?" Смущенная, я побежала обратно в церковь и села на скамью со взрослыми. В основном это были семьи военнослужащих ВМС с большим количеством военной формы. В церкви было прохладно и уютно после бега по жаре. Она была довольно новой - построена как корабль, с арками деревянных ребер, и пахла краской и стружкой. Я слушала, как пастор Джон рассказывал о Евангелии, а миссис пастор Джон играла на органе. Я не слышала Бога в его словах, пока он не рассказал об их ежегодной акции по сбору одеял для детского дома в Тихуане. Бог давал Свое благословение на наши усилия.
В следующую субботу я пошла с Макдональдами на блинный завтрак в Сент-Джеймс. Церковные дамы заполняли деревянный универсал коробками с теплой одеждой, чтобы отвезти ее в Тихуану. Люди отдавали свитера и старую одежду. Если бы у меня что-то было, я бы отдала. Но каждый раз, когда мы переезжали, я оставалась без одной детской коробки и пары ботинок на ногах. Патрик познакомил меня с пастором Джоном и миссис Пастор Джон. Она дала нам по овсяному печенью с изюмом и маленькую белую Библию. Я забыла спрятать свою, когда пришла домой. В тот вечер мама помахала ею перед моим лицом. "Ты был в той церкви. Я говорила тебе не ходить туда". Формально она говорила мне не ходить в воскресную школу. Я бросила на нее злой взгляд, но она не закончила: "Вот почему ты боишься темноты. Этот чертов пастор набил твою голову дьяволами". Она удивила меня, протянув маленького бронзового идола. Он был похож на пузатого мужчину с зонтиком на голове. "Это мой гонитель дьявола. Теперь ты можешь погасить свет и лечь спать, как все остальные". Она поставила его на мой комод. Я ничего не сказала, ожидая, что она уйдет, но она села на мою кровать и зажгла свежую сигарету. Я увидела слезы в ее глазах. "Черт возьми. Почему ты такая свинья? Почему ты не можешь просто следовать указаниям доктора Грина? Мы все страдаем из-за тебя". Я напряглась. Я не знала, что она имела в виду. Возможно, это как-то связано с моим последним визитом в студию "Lookout Mountain", когда я отказался стрелять в другого ребенка для одного из их дурацких фильмов. Они наказали меня за это, хотя я уже забыла как. Так вот почему мы жили в канализации Тихуаны? Я хотела спросить, но в нашем доме вопросы были под запретом. Я уже тонула в бездонном бассейне маминого гнева, но мне нужно было знать гораздо больше. Я проболталась: "Почему я должна быть Синей птицей? Я ненавижу это. Я хочу уйти". Она дала мне пощечину, прежде чем я успела поднять руки, чтобы защитить себя. "Ты маленькая эгоистичная сучка. У тебя есть все, а ты только берешь, берешь, берешь. Я желаю тебе скорее умереть". Она выбежала и хлопнула дверью. Я застыла на кровати, боясь пошевелиться. Я знала, что она вернется, и она вернулась. Она била меня кулаками, крича: "Ты проклятое чудовище... Я убью тебя... Привыкай к темноте". Она выкрутила мою лампочку и выскочила за дверь. Я выдохнула, дрожа, оцепенев от побоев. Я слышала, как отец успокаивал ее. "Уизи, Уизи... иди сюда, детка..." "Она дурное семя... Она чудовище... Я ненавижу это место". В конце концов, мать замолчала. Когда я услышала храп отца, я встала на кровати и вкрутила новую лампочку, которую украла из прачечной. Я хранила их под кроватью как раз для таких случаев. Я подняла странную фигурку, недоумевая, о чем говорит мама, - действительно, дьявольский гонец. Я хотела выбросить ее в окно, но мама назвала ее своей дьявольской погоней. Это означало, что она ожидала получить ее обратно в хорошем состоянии.
Вблизи у него были большие губы и уши. Возможно, это была обезьяна в шляпе. От его жутких глаз у меня по коже побежали мурашки, и я засунула его в ящик. Я достала Чудо-меч и забралась в кровать. Я смотрела на фотографии битвы при Гленфруне, представляя, каково это - получить стрелу в сердце.
Глава восемнадцатая 
Олененок 
"Скоро будет дождь", - сказал отец на следующее утро. "Дождь очистит воздух. Избавит от этой ужасной жары". Он был прав насчет ужасной части. Не было ни малейшего дуновения ветра. Даже бассейн был слишком теплым, чтобы в нем играть. У нас был один электрический вентилятор, поэтому мы собирались в гостиной с открытыми окнами, пытаясь уловить хоть немного облегчения. Мои родители сидели на своих обычных воскресных местах по обе стороны дивана. Отец курил и перелистывал учебное пособие для военно-морского резерва о Хиросиме и Нагасаки. Я уже смотрела на фотографии людей, сожженных в пепел. Мама застыла, как кошка, готовая к действию при первом же запахе "Вонь". Я решила вычистить грязь с ковра в гостиной ножом и обнаружила, что, проведя им по ворсу, блохи начинают прыгать. Я заставила их бежать. "Это будет как смыв в большом туалете", - успокоил отец маму. "Оно смоет все это мексиканское дерьмо в море - больше никакой вони. Мы пойдем на пляж. Как насчет этого, а, детка?" Он бросил в меня окурок. "Хочешь поплавать в океане? Чтобы твою уродливую задницу съела акула? Ха-ха." "Вот дерьмо." Мама вскочила на ноги. "Сегодня воскресенье. Ты должна одеться. Ты опоздаешь в школу". "Что?" Я задохнулась. Она говорила со мной? "Ты слышала меня. Одевайся... сейчас же! Джимми, бери машину". Я надела свое школьное платье. Я даже почистила зубы. Отец ехал слишком быстро по бульвару Империал Бич, прямо мимо церкви Святого Джеймса. Это вызывало беспокойство. Я постаралась быть непринужденной, когда спросила: "Так куда я пойду в воскресную школу?". "В Художественный музей", - сказал он. Мое сердце упало. Должно быть, так называется местное  Annex/Приложение с моим новым доктором Грином. Рано или поздно это должно было случиться. К моему удивлению, отец поехал в Бальбоа-парк, бормоча всю дорогу о мисс Фитч и этом проклятом вмешательстве родительского комитета. Он высадил меня у задней двери Художественного музея Сан-Диего и умчался. Я стояла на ступеньках, размышляя, что делать. Я постучала в дверь, и мне открыла женщина с планшетом. Она подала знак, чтобы я вошла внутрь. "А вас зовут...?" "Я Спарки Макгрегор", - сказала я. "Ах да... Лиза Фитч рассказала мне о вас. Я миссис Пендрейк. Я познакомилась с вашей мамой. Вы готовы рисовать?" "Конечно", - сказала я. Откуда она знает маму? Рисовать? Я думала, что иду в церковь. "Я что, должна рисовать Бога или что-то в этом роде?" "Если кто-то и сможет, я уверена, что это будешь ты", - улыбнулась она. Я не знала, шутит ли она. Я последовала за ней вниз по лестнице в коридор, вдоль которого располагались классы и студии. Дети были на занятиях - рисовали, танцевали, шили и даже пели. Если это и была воскресная школа, то выглядела она великолепно. Она привела меня в студию, где было еще около двадцати детей. Каждый из них сидел за мольбертом с большим листом белой бумаги. "Заходите", - сказала миссис Робертс. Я знала ее имя, потому что оно было напечатано на доске рядом с меловым кругом, разделенным на разноцветные кусочки пирога. "Мы изучаем цветовой круг. Вы узнаете, как смешивать краски. Затем мы начнем делать эскизы для ваших картин. Лучшая картина из каждого класса будет выставлена в Художественном музее и продана с аукциона на Вечере покровителей в следующем месяце. Победители будут приглашены вместе со своими семьями. А теперь уделите несколько минут и подумайте, что вы хотите нарисовать". Я уставилась на свою бумагу. Я не знала, как нарисовать Бога, поэтому решила нарисовать олененка в высокогорье - новорожденного олененка, наполовину скрытого листьями. Я начала делать наброски. Затем я экспериментировала со смешиванием красок на деревянной палитре, используя цветовой круг. Мои краски быстро превратились в грязь". Миссис Робертс перемещалась по студии, комментируя каждую композицию. "Не надо так стараться с красками", - сказала она мне в плечо. "Думайте об этом как об изучении света и тени. Ваш олененок находится в тени и впервые смотрит на дневной свет. Научитесь смотреть на цвет ее новыми глазами - как это волнительно и страшно для маленького олененка". "Куда бы вы ни пошли на этой неделе, наблюдайте за тем, как солнечный свет меняет листву в разное время суток. Посмотрите, как погода влияет на цвет и свет. Лист может выглядеть зеленым, но, если присмотреться, на нем есть прожилки фиолетового и красного цвета - нарисуйте их". Когда мы чистили кисти в конце урока, миссис Робертс напомнила нам: "Вы можете включить цвет в любое время и в любом месте".
Отец приехал за мной на час позже, но мне было все равно. Я сидела на ступеньках музея, изучая, как солнечный свет падает на горшок с геранью. На следующий день я удивлялась всем цветам в грязи, которую я разбросала по дороге в школу. В классе я включила цвет и наблюдала в окно, как облака пересекают солнце, меняя цвет неба с голубого до зеленовато-серого.
На детской площадке я смотрела на одуванчики, пробивающиеся сквозь асфальт. Я думала о бесцветном колесе инь/ян, которое крутилось в моей голове. "...нет жизни... нет смерти... нет белого... нет черного... нет добра... нет зла... нет Бога...". Как мама могла ожидать, что я поверю в эту чушь? Как я могла смотреть на удивительные цвета обычных вещей и не верить в Бога? От мисс Фитч я узнала, что родительский комитет начальной школы IB договорился о том, чтобы отправить меня в музей на ускоренную программу по искусству. Всех детей отправили их школы, потому что они были хорошими художниками, актерами или танцорами и не могли позволить себе уроки. После этого миссис Пендрейк возила меня и еще нескольких детей каждое воскресенье. Я вставала рано и ждала ее коричневый Caddy на Каспиан Драйв. Она угощала нас пончиками и рассказывала истории о том, как она была судьей в военно-морском корпусе JAG. "Вам стоит подумать о том, чтобы стать адвокатом, мисс Спарки". "Я собираюсь стать художником", - сказала я. Мой художественный талант завел меня дальше, чем что-либо другое. Почему бы не стать всемирно известным художником? Миссис Пендрейк смотрела вперед, когда мы свернули на Коронадо-авеню. Ее молчание казалось зловещим. Я напряглась. "Ты должна быть реалисткой, дорогая. Искусство может быть только хобби для таких людей, как ты. Наслаждайся им, пока ты молода. Тебе понадобится настоящая карьера, чтобы выбраться из этого места". Я закатила глаза, потому что знала лучше. По почте пришло шикарное тисненое приглашение, адресованное мне. Оно было напечатано на плотной белой бумаге и сообщало, что мой олененок был выбран для аукциона "Вечеринка покровителей". Оно гласило: "Вы и ваша семья приглашены на ежегодную гала-выставку и аукцион детских работ в Музей искусств Сан-Диего". Мама была вынуждена купить мне новое платье и пару настоящих туфель. Платье мы заказали по каталогу Sears. Оно было красивым - желтый полированный хлопок с маленькими розовыми цветочками. Туфли были коричневые мокасины, которые мы купили у уличного торговца. Мама купила коктейльное платье. Отец надел свой костюм и заставил моего брата надеть галстук-бабочку. Я так гордилась своей семьей - и собой. В тот торжественный вечер я впервые воспользовалась главным входом в музей. Раньше я всегда ходила через черный ход. Музей был похож на замок, светящийся в темноте. Мы припарковались вместе с остальными семьями и пошли через сады, освещенные сказочными огнями. Я увидела других детей, которых знала. Они тоже были нарядно одеты. Мы поднялись по длинной лестнице к высоким стеклянным дверям со скульптурными арками, где статуи старых испанских художников смотрели на парк Бальбоа. С одной стороны висел баннер, гласивший: "Музей искусств Сан-Диего", а на другой стороне - "Добро пожаловать молодым художникам - 1959". Это был я - молодой художник 1959 года. Мисс Фитч и мистер Миллер встретили нас у дверей с бейджиками. На моей было написано "Спарки". Я выбросила ее в мусорное ведро, пока родители не увидели. Арочный вестибюль с красной плиткой был полон болтающих, счастливых людей в модной одежде. Я никогда не видела столько красивых платьев и причесок.
На столе стоял лебедь, изваянный изо льда. Я должна была прикоснуться к нему, чтобы поверить в это. Началась музыка. Дети из оркестрового класса играли классическую музыку на балконе. Официанты в белых фартуках разносили подносы с маленькими закусками. Для взрослых были мартини, а для детей - кока-кола со льдом. Танцоры из балетного класса исполнили "Жар-птицу" на площадке наверху лестницы. Я смотрела как завороженная. Девочки в туфлях и пачках выглядели как настоящие балерины. Они принадлежали к этому прекрасному миру искусства, и я тоже. Я угощалась канапе с креветками и маленькими сладкими пирожными petit fours, сколько хотела. После танца миссис Робертс пригласила всех подняться наверх, чтобы посмотреть работы студентов перед главным событием - аукционом. Я поднялась по лестнице впереди своей семьи. Мой взгляд остановился на олененке, который был обрамлен рамкой и освещен сверху. Я стояла, затаив дыхание, среди восхищенной толпы, наблюдая, как ветер шелестит листьями, которые я нарисовала. Я любовалась светом, отражающимся от зеленых поверхностей и улавливающим их фиолетовые прожилки. Маленький олененок увидел меня. Ее ноздри раздувались. Она принюхалась и прижала уши, испугавшись толпы. "Ты в порядке", - прошептала я. Она была надежно замаскирована своим окрасом и пятнами, которые я с такой любовью смешивала. Я была единственной в комнате, кто знал, что она шотландка. "Вы сделали это, мисс Спарки". Миссис Пендрейк покрутила бокал с мартини. "Вы нарисовали Бога". Она повернулась к матери. "Вы должны гордиться своей дочерью". Мать тоже выпила мартини. Ее нос был ярко-красным. Она уставилась на моего олененка, пока миссис Пендрейк переходила к восхищению работой следующего ученика. "Что она имела в виду, говоря: "Ты нарисовала Бога"?" Я пожала плечами. "Может быть, это как-то связано с цветами". "Почему она назвала тебя Спарки?" Мой желудок скрутило. Мой разум стал пустым. "Не знаю". "Не будь такой самодовольной", - шипела мама. "Я знаю, что ты что-то задумала. За это придется расплачиваться в аду".
Я чувствовала себя так, будто меня ударили молотком. Она собиралась испортить мне вечер, и я ничего не могла сделать, чтобы остановить ее. Я поспешила прочь, стараясь слиться с другими родителями, надеясь, что мама забудет обо мне. Я хотела посмотреть на работы других учеников - всех. Здесь были работы маслом и акварелью, керамика и мобили, резьба по дереву и что-то под названием "текстиль". Возможности для будущих проектов казались безграничными. Моя решимость стать художником укрепилась. Раздался удар молотка. Аукцион вот-вот должен был начаться. Мой пульс учащенно бился. За сколько продадут моего олененка? Я надеялась, что много. Как известный художник, я должна была знать о стоимости произведений искусства. Я вошла в аукционный зал и уже направилась к креслу, когда отец впился пальцами в мои плечи. "Мы едем домой - сейчас же!" Я пыталась вырваться из его хватки, но он схватил меня сзади. "Аукцион... Я не могу уйти сейчас". Он подтолкнул меня к лестнице. "Видишь, что ты наделала?"

Мать стояла внизу, сопя в платок. "Ты расстроила свою мать. Теперь будут проблемы".

Глава девятнадцатая 
Гранатовая роза 
Отец не ошибся в матери. "Ты думаешь, что ты такая крутая штучка", - кричала она. "У меня была стипендия в Чикагском институте искусств, когда мне было шестнадцать. Это была большая удача. Сан-Диего — это захолустье, так что не надо возвышаться и думать, что ты какая-то особенная". Она перерыла всю мою спальню в поисках всего, что когда-либо было у нее украдено в течение жизни - масляных красок, кистей, холстов. Она была убеждена, что вор — это я. Я успела выбросить в окно Патрика Чудо-меч и банк десятицентовиков, прежде чем она начала рыться в моем шкафу. "Все пропало", - причитала она, не найдя ничего, кроме грязных носков и трусов. "Каждый раз, когда мы переезжаем, все мои вещи исчезают". Она порылась в моих ящиках и нашла дьявольский чейзер, держа его, чтобы доказать, что я вор. Я скрючилась на кровати, закинув руки за голову, готовая к ее ударам. Я думала о том, что миссис Пендрейк говорила о необходимости серьезной карьеры. Если мама была художницей, то мне пора подумать о том, чтобы стать кем-то другим - юристом или, может быть, врачом. Отец ошибся насчет погоды. Дождя не было. Вместо этого с пустыни Мохаве налетел обжигающе горячий ветер Санта-Ана, который выжег из воздуха всю влагу. Ветер высушил грязь вокруг прудов, грунтовых дорожек и игровых площадок, превратив ее в пушистый коричневый порошок, который покрывал наши волосы и ресницы. Она прилипала к нашей одежде и обуви, делая все серым, включая потрескавшиеся губы. Пыль залетала мне в нос, в глаза и уши. Когда я умывалась, на лице оставались грязные разводы. С моими черными волосами я стал выглядеть как мокрица. Когда порывы ветра превышали сорок миль в час, школа закрылась. Я со своей семьей оставалась в квартире и смотрела в окно на летящую пыль. Никто не мог ездить на велосипеде в такую бурю. Я хотела посмотреть, как выглядят болота во время песчаной бури, поэтому я выскользнула через заднюю дверь и пробилась к навесу для машин. Клубный дом был погребен. Голубой шар исчез под футом грязи. Я на ощупь добралась до конца навеса. Оттуда ничего не было видно, даже своих ног. Я споткнулась о бордюр и меня развернуло. Я запаниковала, застыв на месте. Если бы я пошла не туда, я могла бы упасть с насыпи в пруд, полный сточных вод. Педро нашел бы меня мертвой, когда закончилась бы буря. Это может занять несколько недель. Позади меня раздался гудок. Я проследила за слабым светом фар автомобиля и вернулась в безопасное место навеса. Это была моя соседка, миссис Смит - мать Кенни. "Они устраивают вечеринки каждую ночь", - сказал мне Кенни, когда я спросила о пианино "хонкитонк" и странных звуках, доносящихся из комнаты рядом с моей. Он сказал, что эта комната принадлежит его четырем сестрам, и у них каждый вечер разные парни. "Старик держит бейсбольную биту на пианино, а старушка знает, как ею пользоваться, когда эти Смазчики выходят из-под контроля".
 "Здравствуйте, миссис Смит", - постучала я в ее окно.                                 
 Обычно я не разговаривала с миссис Смит, но я была рада ее видеть. Она припарковала свой розовый "Кадиллак" и помахала мне рукой. У нее были розовые волосы и миниатюрный пудель, выкрашенный в соответствующий цвет. Похоже, она тоже была рада меня видеть. Она уложила маленькую собачку в огромную розовую сумочку и открыла дверь машины. "Это просто ужасно. Я не думала, что найду дорогу домой, а я ходила только в магазин. Проходи на мою кухню. Я сделаю девочкам лимонад". Она раскрыла розовый зонтик. Ветер выдул его наизнанку. Она крепко прижала меня к себе, и мы побежали к ее задней двери, соседней с нашей. Мы влетели в ее кухню в облаке пыли и грязи. Ветер захлопнул за нами дверь. Это был первый раз, когда я была в их квартире. Она была зеркальным отражением нашей, за исключением розовой мебели и мексиканских девушек в халатах, работающих за швейными машинками. Девушка, которую Кенни однажды представил мне как свою сестру Риту, была там, только миссис Смит называла ее Мэри. "Держи, дорогая, стакан холодного лимонада". Она протянула мне морозный бокал, звенящий кубиками льда. "Мэри, налейте, пожалуйста, мартини для мистера Смита". Это был первый раз, когда я увидела мистера Смита, хотя я слышала его каждый вечер на пианино. Он растянулся на диване в помятой одежде и храпел. Мария поставила матовый стакан на журнальный столик, не пытаясь его разбудить. "Ты такая красивая девушка", - сказала миссис Смит, глядя на меня. "Ты когда-нибудь принимала пенную ванну?" "Конечно, много раз", - солгала я. "У нас есть жасмин, сандаловое дерево, гранат, манго... девочки принимают ванну каждый вечер, не так ли, девочки? И шампунь у нас соответствующий. Вы же не хотите, чтобы ваша кожа и ваши волосы пахли по-разному. Мальчикам это не нравится". Сама мысль о принятии ванны должна была вызвать тревогу, но я была очарована идеей душистых пузырьков. Я ослабила бдительность.
"Кэнди", - обратилась миссис Смит к другой мексиканской девочке. "Милая, нарисуй Спарки ванну с пузырьками, побольше пузырьков. Посмотрим, какая у нее кожа под всей этой грязью. Мне кажется, она очень белая, не так ли? Затем мы накрасим ее ногти на руках и ногах страстным розовым цветом. Девочки, покажите Спарки свои пальчики". Все они были одинакового ярко-розового оттенка. "Я могу даже подровнять твои волосы". Она провела пальцами по моим волосам. "Тебя когда-нибудь профессионально стригли?" Я пожала плечами. Я мало думала о своих волосах. "Хммм..." Миссис Смит посмотрела на мой стакан. Я сделала не больше глотка лимонада. У него был горький вкус, и мне он не нравился. "Я сделала его слишком крепким?" "Нет, все в порядке. Можно я возьму его с собой в ванную?" "Конечно, можешь, дорогая". Кэнди позвонила вниз по лестнице, что все готово. Миссис Смит привела меня в ванную комнату, которая выглядела как мечта любой девочки - розовая ванна, розовый унитаз и раковина, розовые стены и плитка. Там были куклы Барби и мягкие игрушки. Радио KGB играло "Приворотное зелье № 9". Но главным украшением была гора розовых пузырьков. Я могла бы зарыться в них. Я никогда не видела таких пузырьков, разве что в фильмах про Сандру Ди, а каждая девочка хотела быть Сандрой Ди. "Теперь у тебя хорошая ванна. Когда закончишь, надень один из этих чистых халатов, и мы сделаем тебе маникюр". С крючка на задней стороне двери свисали три симпатичных цветочных халата. Она закрыла ее, и я повернула замок. Я сняла свою грязную одежду, с нетерпением ожидая прыжка в пузырьки. Я не знала, что это за аромат, но там был подходящий шампунь под названием "Гранатовая роза". Я намазала им волосы. Я играла в пузырьках, пока вода не остыла, потом спустила немного и включила горячий кран. Дважды миссис Смит стучала, чтобы узнать, не нужна ли мне помощь. "Я в порядке", - ответила я, возвращаясь к своей игре в "Леди Лох-Тей встречает принца Хазби". "Как лимонад? Хочешь еще?"
"Нет, спасибо". Когда горячая вода закончилась и пузырьки почти исчезли, я вылезла из ванны. Мое тело все еще было покрыто пеной, и я вытерла пар с зеркала, чтобы посмотреть на себя. Я не проводила так много времени обнаженной с тех пор, как себя помню, и впервые заметила, что мои соски стали более заметными, чем раньше. Когда я их потрогала, они оказались твердыми и нежными маленькими комочками. Я быстро вытерлась пушистым розовым полотенцем. Я раздумывала, пить ли лимонад или нет. Я хотела пить, но у меня было плохое предчувствие, поэтому я вылила его в раковину. Я натянула халат и спустилась вниз. "Как я и думала, у тебя прекрасная кожа, очень белая", - сказала миссис Смит. Пока Мэри делала мне маникюр, миссис Смит подстригла мои волосы, уложив их в красивые волны. Храп прекратился. Мистер Смит не спал. Он смотрел на меня, и мне это не нравилось. Я скрестила ноги, жалея, что не надела трусы. Он проглотил свой мартини и налил еще из мексиканского стеклянного кувшина, похожего на тот, которым пользовался отец. Миссис Смит распушила мои волосы и отступила назад, чтобы осмотреть меня. "Ты выглядишь прекрасно, дорогая. Ты, наверное, уже хочешь спать. Не хочешь прилечь?". Она собрала мою грязную одежду и положила ее в бумажный пакет, который отдала Мэри. "Отведи Спарки наверх и покажи ей свою комнату". Я не хотела ложиться, но Мэри поднималась по лестнице с моей одеждой. Я поспешила за ней, придерживая свою майку, чтобы мистер Смит не смог заглянуть мне под юбку. Я была в состоянии повышенной готовности, надеясь, что он начнет играть на пианино. У меня было ужасное чувство, что он охотится за мной. Я ожидала, что в спальне, которая находилась в одной стене с моей, будет беспорядок, но там было светло и чисто. Там стояли четыре кровати с розовыми покрывалами с рюшами. На каждой подушке сидело розовое чучело пуделя. Ковер был белым и пушистым. Я отвлеклась на его мягкое ощущение под босыми ногами ровно настолько, чтобы мистер Смит схватил меня сзади, прижав к себе. Он прижался ко мне всем телом, поглаживая кожу большими пальцами. "Такая красивая кожа... такая белая..." Он толкнул меня лицом вниз на кровать и зажал свое колено между моих ног, чтобы я не могла пинаться.
Я задыхалась, уткнувшись лицом в розового пуделя. Мистер Смит задрал мою юбку и провел рукой по бедру, затем по боку, ущипнув за сосок. Я с трудом подняла голову, с трудом глотая воздух. Я мельком увидела Кенни, стоящего в дверном проеме. "Такая белая... такая мягкая...". Мистер Смит отлетел в сторону. Миссис Смит снова ударила его бейсбольной битой. "Ты извращенец", - кричала она. "Она не для тебя. Кико Агилар даст нам сто баксов за такую тугую девственную беленькую, как эта". Она готовилась нанести еще один удар, когда мне удалось вывернуться, схватить свою одежду и броситься прямо на Кенни. Его руки были протянуты через отверстие, как будто он блокировал его. "Кенни, хватай ее!" - крикнула миссис Смит. Я толкнула Кенни, который был примерно моего роста, но он не сдвинулся с места. "Это лучшее, что у тебя есть?" - прорычал он, и я почувствовала, как закипает моя кровь. Я ударила его ногой в колено и оттолкнула с такой силой, что он упал на спину. Я побежала вниз по лестнице и вышла через заднюю дверь на ветер Санта-Ана. Песок жалил мое лицо и тело, раздувая мое одеяние. Я была босой, практически голой, спотыкалась пальцами ног о камни, пробираясь вдоль внешней стены гаража и попадая в безопасное помещение клуба, но оно было заполнено мокрощелками. Они смотрели на меня с усталыми, грязными лицами. Они звали меня укрыться с ними, но я покачала головой. Мне нужно было где-то переодеться, и это было не то место. Я нащупала путь к "Меркурию" отца. Он не был заперт. Я забралась на заднее сиденье и сбросила халат, натягивая свою одежду, пока ветер завывал, а песок сыпался на стекла, как крошечные пули. Я подумала о том, чтобы заплакать, но как это было бы глупо. Вместо этого я представила, как лечу над пустыней в желтом биплане, подгоняемая воющим ветром и клубящимся песком. Вдруг дверь машины открылась. Кенни сел внутрь. Я начала бить его. "Пригнись", - сказал он, потянув меня на сиденье. "Ш-ш-ш!"
"Кенни, возьми ее". Миссис Смит была рядом, кричала. "Приведи ее обратно за хорошим розовым лимонадом". Мы могли слышать и мистера Смита. Мы с Кенни лежали голова к голове - наши волосы соприкасались. "Я знал, что ты сбежишь", - сказал он. "Я должен был устроить шоу для этих двоих". "Конечно, ты это сделала". Я нахмурилась на него. "Это для тебя". Он протянул мне крышку от бутылки, которая изменила все. Это был новый Dr. Pepper, который я так долго искала. "У меня их две. Ты можешь взять эту. Она лишняя". Дети в IB собирали бутылочные крышки, и Кенни был бесспорным королем бутылочных крышек. Больше там было нечего собирать. "Этот человек - не мой отец", - сказал он. "А ведьма с розовыми волосами - не моя мать". "Где твои родители?" "Кто знает? Эти двое нашли меня в Тихуане. Я выгляжу довольно белым, и вы слышали, что они говорили о том, что мексиканские Смазчики любят таких тугодумов, как я - и ты". Мы больше ничего не говорили в течение долгого времени.
Мы просто лежали и слушали бурю. Что мы могли сказать? Мы были заперты в ветряной буре Санта-Ана, окруженные враждебными силами природы, которые пугали нас меньше, чем люди в нашей жизни. В конце концов мы поднялись, и Кенни сказал: "Я тоже хочу поехать в Шотландию". "Конечно", - ответила я. Он с трудом открыл дверь машины против ветра: "Держись подальше от этого розового лимонада. Там что-то плохое". К тому времени, как я вернулась в квартиру С, я снова была грязной. Никто не заметил ни моих розовых ногтей, ни моей стрижки, никто даже не заметил, что я была на улице, что меня вполне устраивало. Позже, когда мама нашла розовое одеяние, пахнущее гранатовой розой, в багажнике нашего "Меркурия", она с воплями бросилась на отца. Я ничего не сказала. Санта-Ана держала нас пленниками в наших квартирах в течение трех дней и ночей. Иногда мы с Кенни бегали на короткое расстояние через двор к Патрику и Терезе. Мы мастерили доспехи и играли с коллекциями бутылочных крышек. Миссис Макдональд спала весь день, так что мы могли хозяйничать в квартире, если вели себя тихо. Это было бы самое подходящее время для работы над доспехами, но алюминий был спрятан в здании клуба, и мы боялись туда идти. Мы полагали, что мексиканцы уже наверняка украли его. Им броня была нужна не меньше, чем нам. Когда ветер наконец утих, Империал-Бич превратился в бесцветный пейзаж, погребенный под футом серой пыли. "Хорошо", - подумала я вслух. "В Хайлендсе выпал снег". К закату с океана подул освежающий холодный ветер, и прибрежные земли снова ожили от мокриц. Они, должно быть, ждали на дальнем берегу реки и теперь двигались в сторону Калифорнии так быстро, как только могли. Они поднимали тучи пыли, особенно те, кто ехал на мотоциклах, в машинах и грузовиках. Снова был субботний вечер, и апартаменты IB горели красными огнями и громкой музыкой. Миссис Макдональд сидела у своего открытого окна в красном платье без бретелек и выглядела так же гламурно, как и остальные тусовщицы. Увидев меня в окне, она тряхнула своими белокурыми локонами и осыпала меня поцелуями, как Мэрилин Монро. Миссис Смит стояла под розовым фонарем на крыльце. Она приветствовала байкеров, которые заезжали на тротуар. На спине их курток я разглядел эмблему, похожую на рычащего волка. Дети называли их Лобос Локос или "Бешеные волки". Вскоре в соседней со мной спальне начался обычный шум - только на этот раз я услышал испуганный высокочастотный лай, сопровождаемый душераздирающим визгом, от которого у меня волосы встали дыбом. Мне не нужно было видеть это. Я знала, что маленький розовый пудель был растоптан до смерти. Я затаила дыхание и стала ждать. Через несколько жалобных поскуливаний по лестнице раздались шаги. Я представила себе миссис Смит с бейсбольной битой. "Ты, убийца, жирный мешок", - кричала она. Бита ударилась о что-то твердое. Я услышала долгий медленный стон боли. "Получи, мексиканская свинья. И это... и это".
Пианино не переставало играть, как будто ничего не происходило - даже когда приехала скорая помощь. Мужчину с опухшим, багровым лицом вывезли на каталке под моим окном. Я наблюдала за ним через жалюзи. Его закатившиеся глаза выглядели мертвыми. Из его ушей текла струйка крови. Позже двое полицейских стояли на крыльце с миссис Смит, пока она строила им глазки и давала деньги. Они ушли счастливые. Вскоре Лобос Локос вернулись, припарковав свои мотоциклы на тротуаре. В комнате рядом с моей снова началось ворчание. Все это время мистер Смит продолжал играть свою веселую мелодию. Я сгорбилась на кровати, дрожа, сердце бешено колотилось. Я не могла стереть из памяти ни это ужасное, окровавленное лицо, ни вой умирающего пуделя. Я надела свою полную броню и разложила на кровати свое оружие: тупые ножницы из школы, зажигалку, баллончик с лаком для волос и нож для масла. Их оказалось недостаточно. Соседняя кровать билась о тонкую стену. Что если бы она сломалась, и Лобос Локос пролезли в дыру? Я прикидывалась телеактрисой. Я говорила себе, что эта жизнь - всего лишь кино. Моя настоящая жизнь была в Шотландии, где я буду в безопасности, когда раскрою секреты Чудо-меча. Эта старая книга уже подарила мне Спарки, а я был только на шестьдесят второй странице. В конце концов, я услышала храп отца и вкрутила новую лампочку. Пару раз в неделю мне приходилось воровать новые лампочки из гаражей и прачечных. Все всегда винили мексиканцев. Я листала "Чудо-меч", ища способ сбежать из Империал-Бич. Я уснула так, как обычно засыпала - лицом вниз в книге, пуская слюни на страницы. Позже Кенни сказал мне, что мексиканец выжил - у него был проломлен череп. Миссис Смит заставила его купить ей нового пуделя. Она покрасила его в розовый цвет. Я быстро забыла о них в предвкушении начала бейсбольной лиги. Бейсбольная площадка примыкала к болотам на углу земли между апартаментами IB и средней школой Mar Vista. В дни игр граница открывалась. Мексиканские семьи любили бейсбольные игры. Они привозили грузовики с арбузами и огромные бадьи кукурузы в початках, которую они варили и солили. В "Доме хот-догов" продавали горячие тамале за 5 центов. Я сидела на трибунах, ела тамалес и слушала, как мексиканцы говорят о том дне, когда один из них выйдет на большой уровень и будет играть в профессиональный мяч. Педро приезжал смотреть игры на своем джипе. Он парковался и встречал нас под трибунами с нашими посылками. "Ты красивая девушка, чикита", - сказал он однажды, протягивая мне монету. "Почему бы тебе не смыть эту грязь, чтобы мальчики могли тебя увидеть?" Я бросила на него злой взгляд. Я не хотела, чтобы мальчики видели меня, во всяком случае, не как девочку. Чем грязнее я была, тем безопаснее себя чувствовала. Мисс Фитч прислала домой несколько записок о том, что моя личная гигиена нуждается в улучшении. Она рекомендовала мне чаще принимать ванну, но этого не было. Я не собиралась больше никогда снимать доспехи или одежду.
Ванны были опасны, они всегда были опасны. Это была реальность моего детства, которую укрепил мой опыт общения со Смитами. И в этом была проблема с пылесосом воспоминаний - я забыл об осторожности. Я пропустила предупреждающие знаки. Мне следовало знать, что лучше не поддаваться на пенные ванны, даже если они были с гранатовой розой. Ничто не было более зловещим, чем когда мне говорили принять ванну, потому что это означало, что один из "особых деловых друзей" отца придет на ужин. В эти моменты мама мыла меня щеткой с жесткой щетиной. Когда моя кожа становилась ошпаренной и розовой, она доставала из ящика комода красную пижаму из детской куклы и заставляла меня надеть ее. Я их ненавидела. Они были слишком тесные и прозрачные. Я сопротивлялась и кусалась, когда мама заталкивала меня в них, шлепая меня расческой, пока я не подчинилась. Потом она смазывала мои волосы кремом-маслом из дикой косточки и шипела мне на ухо: "Будь милой с мистером Гамболо". Она щипала меня и пихала в спальню, где толстый старик по имени Гамболо, или Изерио, или Покано, сидел в трусах и жевал сигару. Особые друзья отца были вычеркнуты из моей памяти еще до того, как я попала в Империал-Бич. Мне нужно было верить, что теперь все по-другому. После игры я запрыгнул в "Голубой шар" и помчалась "Ардшолл!" - кричали мы, летя в будущее.
 
Глава двадцатая 
Шатер чудес 
Карнавал в честь Хэллоуина в школе Мар Виста был главным событием года. До него оставался всего один день, и я не собиралась его пропускать. Мы пробирались на территорию школы со шпионскими миссиями, облачившись в доспехи. Мы наблюдали, как старшеклассники устанавливают стенды. Они дразнили нас: "Эй, дети. Хэллоуин только завтра. Хорошие костюмы, ха-ха". Мы бросали в них канализационные шары, а тренер прогонял нас. "Вы, правонарушители, убирайтесь отсюда и не выходите", - кричал он. Мы пробежали через большую дыру в ограде, где она выходила на бульвар IB. Затем мы отправились воровать карнавальные плакаты, которые расклеивали старшеклассники. Мы пригнулись, держась за кустами, и последовали за кабриолетом, на багажнике которого сидели подростки. Они спрыгнули, чтобы приклеить плакаты на телефонные столбы, автобусные остановки и заборы. Мы пробирались примерно в 100 футах позади, снимая плакаты и сворачивая их, пока клей не высох. Я подумала, что они идеально подойдут для украшения клуба "Королева Китти". Они были большими и яркими, с изображением мальчика ДжоДжо с собачьим лицом в красной форме. Но когда мы попытались развернуть их позже, они безнадежно слиплись. Когда они высохли, мы могли использовать их только как мечи. В день Хэллоуина карнавальные грузовики въехали на игровую площадку Мар Виста. Карнавальщики установили "Палатку чудес" рядом с колесом обозрения и бамперными машинками. "Только подождите, пока вы увидите это после наступления темноты", - воскликнул Патрик. "Это прекрасно". В знаменательную ночь я поспешила на ужин и направилась в клуб. Кенни, Патрик, Тереза и дюжина детей уже были одеты в свои доспехи. Педро был там, раздавал наши посылки и монетки. Мы отправились на праздник пораньше, чтобы разнести пакеты с лекарствами и получить угощения от соседей. В апартаментах IB Хэллоуин не был большим праздником. Выбор был невелик, в основном лишние пенни и никели, но мы заработали пару долларов. Монеты большего размера мы складывали в стеклянную банку, где хранили все наши чаевые. Они не пролезали в маленькую щель для десятицентового банка. Я спрятала банку в шкаф и поспешила обратно в клуб, чтобы нанести последние штрихи на свой костюм для карнавала. Тереза украла большую банку ланолинового крема для лица миссис Макдональд, в которую я добавила бутылку маминой синей краски для обуви. Мы читали главу в "Чудо-мече" о племени пиктов, которые перед битвой красили себя в синий цвет. Это отпугивало римлян, так что должно было сработать против кубинцев и жирных людей. Мы намазывали им руки и лица, когда к нам зашла семья мокрощелок. "Hola, bambinos", - сказал отец. Дети выглядывали из-за его колен. "Hola", - сказали мы. Музыка харди-гарди внезапно эхом разнеслась по гаражу, испугав всех нас.
"Que pasa?" - спросил он нервно. "Это Хэл-лоу-эн", - подсказал Рок. "Вот почему мы синие". Женщина говорила торопливо. Похоже, она хотела повернуть назад. Дети вцепились в брюки отца, выглядя испуганными. Раздался гудок, и к гаражу подкатил кабриолет, переполненный ведьмами, гоблинами и призраками - подростками. Они высыпали из машины, смеясь и свистя, танцуя вокруг нас, направляясь на карнавал. Вскоре после этого дюжина Лобос Локос пересекла Каспиан и со зловещим ревом выехала на тротуар. Они были в масках оборотней и заводили свои мотоциклы волосатыми руками с длинными окровавленными когтями. Они спрыгнули и направились через двор, издавая волчий вой. На этом мокрощелки закончили. Семья снова скрылась в тени. "Адиос", - крикнула я. "Вайя кон Диос". Я не знала, что это значит. Я слышала это в фильме "Зорро". "Давайте двигаться", - сказал Патрик. "Они открываются через десять минут". Темные трибуны бейсбольного стадиона Малой лиги были первым этап в нашем плане. Обычно они были исключительной территорией старшеклассников. Они курили, целовались и пили из бутылок в бумажных пакетах. Мальчики и девочки пробирались под трибуны, чтобы целоваться лежа, или забирались на крышу "Дома хот-догов IB". Таких школьников, как мы, обычно прогоняли, но не на Хэллоуин. Подростки уходили на вечеринку через дорогу. Мы пересекли Каспиан там, где он переходил в бульвар IB, и побежали к трибунам. Грязь вокруг ларька с хот-догами была известна как "материнская жила" для коллекционеров бутылочных крышек. Некоторые дети, такие серьезные коллекционеры, как Кенни, опускались на руки и колени, копаясь в грязи. "Давайте, идиоты", - шепотом крикнул Патрик. "Забирайтесь на крышу, пока вас не увидели смазчики". Мы вскарабкались на верхний ряд сидений и спрыгнули на крышу "Дома хот-догов". Мы стояли среди пустых пивных бутылок и окурков, глядя на среднюю школу на другом конце бульвара. Мы смотрели, как огромные толпы людей копошатся в темноте. Огни начали беспорядочно мигать розовым, желтым, оранжевым и фиолетовым. Затем зазвучала музыка, и огни слились воедино, образуя круги вокруг колеса обозрения и очерчивая минареты Шатра чудес. Патрик был прав. "Это прекрасно!" воскликнула я. Прожекторы плясали над толпой, показывая всех в костюмах. Мар Виста выглядела как Оз - лучше, чем Манчкин Лэнд и Изумрудный город вместе взятые. Колесо обозрения начало вращаться, набирая скорость, пока толпа аплодировала. Девочки-подростки закричали, когда колесо подбросило их в воздух. Микрофон завизжал. "Дамы и господа, подойдите к удивительному, ошеломляющему шатру чудес. Через мгновение мы поднимем эти дамасские занавески, и вы увидите коллекцию восточных диковин, которые выставлялись во дворцах королей". Он говорил как знаменитый человек - мировой путешественник. Я следила за каждым словом. "Если у вас хватит смелости войти в Гробницу Ужасов, вы увидите самую ужасающую коллекцию живых уродцев в мире. Да, да - эти жалкие человеческие создания живы. Но прислушайтесь к моему предупреждению!
Они чрезвычайно опасны. Подходите к ним на свой страх и риск. Поговорите с ними, если осмелитесь. Они прикованы для вашей безопасности. Если вы подойдете слишком близко, мы не будем отвечать за то, что случится". Все взгляды были прикованы к шатру, но занавески оставались закрытыми. "Вы увидите ленивую Матильду, пятисотфунтовую толстуху, самую толстую женщину в северном полушарии". "Я встретила эту толстуху в поезде", - похвасталась я. "У нее крошечная маленькая головка". "Заткнись", - сказал Патрик. "Ты встретишь русалку Белинду - полуженщину-полурыбу, пойманную у берегов Занзибара. Предупреждаю вас, не приближайтесь к этой злобной мерзости, этому творению дьявола. Матери следите за своими детьми. Цепи на месте для вашей безопасности". Я задохнулась. Золотые дамасские занавеси медленно поднимались. Толпа хлынула вперед. Янтарный свет изнутри освещал их взволнованные лица. "А если и этого недостаточно, вы увидите собаколицего мальчика ДжоДжо, воспитанного волками в дикой природе Сибири". Волчий вой испугал толпу. "Это ДжоДжо. Он становится беспокойным. Покупайте билеты, пока он не взбесился. Мы не хотим, чтобы он нападал на детей, не после того, что случилось на прошлой неделе в Сан-Исидро". Кошельки были вытащены, а сумочки открыты. Затем он сказал: "Билеты в Шатер чудес стоят всего двадцать пять центов для взрослых и пять центов для детей. По этому билету можно прокатиться на колесе обозрения. Это выгодная сделка двадцатого века". Мы были ошеломлены: "Пять центов?" "Черт", - воскликнул Гэри. "Нам нужны эти пятаки и пенни", - сказал Патрик. "Нам нужна банка с деньгами". Я пожевала губу. Ничего не поделаешь - придется вернуться в квартиру. "Я принесу. Ты жди здесь". сказала я. Я слезла с трибун и, не глядя, бросилась через Каспиан. Мне нужно было подняться в свою комнату и не попасться. Это означало пересечь гостиную комнату незаметно. Я сняла почти всю свою броню, чтобы хруст алюминия не выдал меня, и пробралась через заднюю дверь. Отец, мать и мой брат сидели на диване и смотрели "Поезд", повернувшись ко мне спиной. Я проскользнул через комнату на животе, используя технику "хузби", которую я освоила в бассейне. Никто меня не видел, и я смог проскользнуть вверх по лестнице. Я открывала дверь в свою комнату, когда мама схватила меня за волосы. "Куда, черт возьми, ты собралась?" Она встряхнула меня и дала несколько пощечин. Она посмотрела на свою руку - ладонь была синей. Затем она увидела стену. "Что, ради Бога?" Я оставила синее пятно на лестнице и на лестничной площадке. Синие полосы покрывали пол и стены везде, где я их касалась, включая один полный отпечаток руки на двери моей спальни. "Ты примешь ванну, а потом уберешь все, что здесь есть. Поняла?" Она втолкнула меня в мою комнату и закрыла дверь. Я слышала, как она набрала воду в ванну. "Даже не думай улизнуть обратно. Если я поймаю тебя снова, ты пожалеешь". И это было все. Я была в ловушке. Я не мог вылезти в окно - падать было слишком далеко. Я не могла вернуться вниз, потому что они наверняка увидят меня, и, кроме того, я легко отделалась всего несколькими пощечинами. Я стояла посреди своей комнаты, стараясь ни к чему не прикасаться. В окно попали камешки. Я раздвинул жалюзи. Над крышами и за спинами воинов, стоявших во дворе, мелькали карнавальные огни. Когда я открыла окно, заиграла музыка харди-гарди. "Где банка с деньгами?" "Я под домашним арестом". "Ты не можешь выбраться? Веревка нужна?" Я знала, что не выберусь. Все мои силы уходили на то, чтобы не захныкать. У меня была идея. "Подожди минутку". Бросившись к шкафу, я вытащила банку. Она была заполнена примерно наполовину - более чем достаточно, чтобы купить билеты и мороженое. Я положила ее в наволочку, чтобы она не разбилась.  Она с треском упала на пол и все равно разбилась. Осколки стекла и монеты разлетелись по тротуару. Дети бросились их собирать. Они ругались, резали пальцы, но никто не плакал. "Спасибо, Спарки", - крикнул Патрик.
Я смотрела, как они толпой бегут через двор, забыв о дисциплине в своей безумной гонке к Шатру Чудес. Я дала волю слезам жалости к себе в ванной, пока мама оттирала меня ненавистной щеткой. Она продолжала оттирать, но синяя краска не сходила. Я плакала, засыпая с руками и волосами, обмотанными сарановой пленкой. Было жарко и чесалось, но я боялась снять ее. Утром я все еще была синей, когда выскочила из квартиры и перешла улицу в Мар Виста. Это было типичное субботнее утро, и на улице не было ни одного человека. Стая чаек ворковала над полусъеденными хот-догами, крендельками и вощеной бумагой которые засоряли землю. Они едва отошли в сторону, когда я направилась к аттракционам. Вблизи бамперные машины выглядели усталыми. Открытые металлические части были ржавыми. Краска слезла с моих пальцев, как мел. Я сидела в одном из колес обозрения, раскачивая его, представляя, что оно вот-вот поднимет меня в воздух. Оно скрипело на ржавых шарнирах, краска потускнела и облезла. Я вспомнила декорации киностудии Lookout Mountain. На пленке они выглядели как замки, леса, пирамиды. В реальной жизни они были всего лишь крашеным картоном. Занавес палатки чудес колыхался от ветерка, и я вошла внутрь. Палатка казалась меньше, чем накануне вечером, она потускнела без музыки и света. Мне стало интересно, остались ли внутри "жалкие человеческие существа". Гробница ужасов была открыта. Там было темнее и немного страшнее. Пустая клетка ДжоДжо стояла там с приоткрытой дверцей. Вблизи я увидела, что она сделана из дерева и металлической проволоки. Я споткнулась о цепь и пошла по ней к стене. Она была пластиковой, пришитой к полотну и закрепленной черной лентой. На стене висела табличка на холсте написано: "Русалка Белинда. Осторожно!" Я потянула за хлипкую цепь. Как она могла удержать злобную тварь из глубин? Должно быть, она не очень сильная. Палатка чудес и Гробница ужасов оказались совсем не страшными. Я притворялась Белиндой, пока не услышала скрип стула по ту сторону полотна. Кто-то настраивал радио на новости. Я почувствовала запах кофе. Пора было уходить.

Глава двадцать первая 
Голубые колокола Шотландии
 Когда наконец наступил сезон дождей, потоп привел к тому, что гигантский отцовский унитаз смыло. Но он не учел, что и куда будет смываться. В течение первых нескольких дней муссона приливная волна мусора, нечистот, туш животных, смолы, бутылок, банок, старых матрасов и автомобильных запчастей хлынула в реку Тихуана, образовав пятифутовую стену мусора на обоих берегах. Затем приливные воды затопили устье реки, разнося мусор и нечистоты повсюду. Старая Вонь была ничто по сравнению с новой Вонью. "Ничто так не воняет, как Тихуана во время дождя", - сказал Кенни. Мы сидели на заднем сиденье "Меркурия", разложив на сиденье наши коллекции бутылочных крышек. "Мексиканцы выбрасывают свое дерьмо на улицу и весь год ждут сезона дождей, чтобы смыть его сюда. Через некоторое время его смывает в океан".
"Ты помнишь Тихуану?" спросила я. "С тех пор, как ты был ребенком?" У Кенни было много крышек от бутылок из Мексики. Я выбрала красивую оранжевую с черным быком на ней. Кенни не любил говорить о Тихуане. Это было вполне справедливо. Мне не нравилось говорить о Чикаго или Сиэтле. Но поскольку весь их мусор теперь был на нашем заднем дворе, я подумала, что должна что-то знать об этом месте. Я немного углубилась. "На что это похоже?" "Много бездомных детей в Зона Норте". Он взял крышку от бутылки из моих пальцев и вернул ее в надлежащий порядок. Мы тихо играли, пока Гэри, Рок, Патрик и Тереза не забрались в машину. Через некоторое время мы так шумели, что отец вышел и прогнал нас. Когда дождь ослаб на несколько минут, мы перешли на дальнюю сторону Каспиана и посмотрели вниз на огромные водовороты мусора, которые плавали там, где прилив встречался с разлившейся рекой. Когда прилив ослабевал, мусор, как и говорил отец, смывало в море, а на смену ему приходил следующий мощный выброс из Тихуаны. Это было похоже на то, как унитаз смывается, наполняется и смывается, снова и снова. К счастью, были и другие дела, чтобы отвлечь нас от новой вони. Начальная школа IB готовилась к праздникам, и меня выбрали ведущим художником для создания школьной фрески ко Дню благодарения. "Я так взволнована", - кипела мисс Фитч. "Спарки отвечает за выбор названия для нашего класса и за то, кто будет в команде художников. В прошлом году фреску рисовали "Бананы" миссис Ханны, в позапрошлом - "Кольты" мистера Штольца, а еще раньше - "Ягоды" мистера Керри...". Гэри, который был довольно шустрым, поднял руку. "А название должно рифмоваться с Фитчем?". Я прокручивала в голове неудачные варианты - "зуд Фитча", "дерганье", "ведьмы", "стервы". Это было нехорошо. Я подняла руку. "Да, Спарки". В моем сознании был только один возможный выбор. Большая часть класса все еще была синей. Миссис Липски осмотрела нас на следующий день после Хэллоуина и разослала по домам записки с предложением специального мыла, которое никто не мог себе позволить. К счастью, оно выцветало - медленно. "Как насчет "Голубых колокольчиков Шотландии" мисс Фитч". Наша учительница выглядела облегченной. "Прекрасное название. Можете ли вы сказать мне, что такое шотландский колокольчик?" "Ну", - сказала я. "Это колокольчик, и он синий..." "Это цветок, который растет в Шотландском нагорье. Завтра я принесу тебе фотографию, и мы начнем изучать биологию цветущих растений". К перемене "синие" дети стали "крутыми". Все хотели работать над школьной фреской. В команде художников было много плюсов, включая доступ к рулону писчей бумаги в кладовке и время, свободное от уроков. Для меня выбрать команду было просто. Если ты был голубым, ты становился шотландским голубым колокольчиком. У нас в команде были дети с детского сада по шестой класс. Мисс Фитч сказала, что я была очень "эгалитарной". Это прозвучало как нечто хорошее. На полу аудитории был расстелен огромный кусок писчей бумаги. Мисс Фитч дала мне коробку с полароидными фотографиями фресок прошлых лет. Я просмотрела их и нашла удручающими - слишком много черного цвета с мрачно одетыми пилигримами и индейцами в грязных кожаных шкурах, у меня были другие планы. Я одела своих пилигримов в килты и, чтобы создать эффект тартана, покрыла их квадратами, которые заполнила всеми цветами, кроме черного или коричневого. Как только я нарисовала несколько пилигримов и наметила контуры остальной части фрески, шотландские голубые колокольчики взялись за краски и кисти. Их задачей было раскрасить остальные квадраты в любые цвета. Большинство из них не могли рисовать в пределах линий, и основные цвета смешивались в полной палитре цветового круга. Это выглядело так хорошо, что я нарисовала квадраты на одежде индейцев и даже на небе. Голубые колокольчики использовали все возможные цвета на моих тщательно нарисованных листьях. Над проектом работало так много детей, что каждый квадратный дюйм фрески длиной восемь футов был покрыт однодюймовыми квадратиками цвета. Каким-то образом все получилось несмотря на то, что единственной четко различимой структурой была оранжевая тыква. Миссис Пендрейк очень понравилась эта работа, и она позаботилась о том, чтобы ее сфотографировали для газеты Норт Каунти Таймс. Результат был описан в газете как нечто среднее между Густавом Климтом и Джексоном Поллаком. После Дня благодарения фреска висела в Художественном музее Сан-Диего до Рождества. Цветную фотографию размером восемь на десять дюймов повесили на витрину с трофеями рядом с кабинетом директора.
 IB Elementary готовилась к Рождеству. Шотландским "Голубым колокольчикам" было поручено нарисовать рождественский вертеп. У меня был свободный доступ в комнату снабжения, что означало, что я часто оставалась там одна с коробками карандашей, пачками бумаги, рулонами писчей бумаги и бесконечными лампочками. Во имя клана Макгрегор я помогала себе сама.
После школы мы расстилали длинные листы писчей бумаги на полу в здании клуба и рисовали картины битв горцев. На планшетах из краденой бумаги мы проектировали полные доспехи, с подвижными суставами и сложными украшениями. Вскоре я и мои лейтенанты приходили на занятия в нагрудных пластинах под одеждой. Мы носили щиты. Мисс Фитч соглашалась на это только при условии, что мы вешали их вместе с плащами в задней части комнаты. Она ясно дала понять, что мечи и другое оружие в школе не допускаются. Мы разучивали рождественские песни, и я спела сольный куплет песни "Что за Дитя?" для большого школьного концерта. После концерта мы пили пунш и печенье с родителями и учителями. И наконец, поздно вечером мы шли домой в болтающем скоплении родителей и детей. Следующие две недели у нас были каникулы. Мне следовало быть более осторожной, но я была счастлива. Через несколько дней наступит Рождество. Вся школа участвовала в акции по сбору одеял для церкви Святого Джеймса, и на Новый год тот класс, который соберет больше всех денег на одеяла, поедет на автобусе, чтобы доставить их в детский дом в Тихуане. Мы собрали более тридцати долларов в десятицентовых монетах для доставки лекарств. Шотландские "Голубые колокольчики" были уверены в победе.
Глава двадцать вторая
 Следуй за Пайпер 
Отец купил в магазине искусственную елку и принес ее домой в коробке. "Это хорошая елка из Японии, Толстушка. Давай соберем ее". Он установил центральный шест, в котором были отверстия для веток. После нескольких неудачных попыток мы собрали ее, и она выглядела довольно неплохо, хотя и пахла пластмассой. Мы достали старые коробки с гирляндами, которые нужно было распутать и проверить, упаковки с украшениями и мишурой. Мы с братом боролись за то, как прикрепить мишуру, пока отец сортировал гирлянды. Мама была на кухне, чистила картошку. Жареная курица наполняла квартиру приятными запахами. Я смеялась, вела себя глупо. Мы с братом прыгали от радости, когда отец подключал разноцветные лампочки. Потом отец сел за кухонный стол и зажег сигарету. "Что скажешь, Уизи? Может, подарим ей это?"
Я удивилась. "Что? Подарок? Но Рождество только в пятницу". Мама скептически оглядела меня. "Так ты хочешь его или нет?" "Да... конечно, хочу!" Я почувствовала головокружение. "Я не знаю", - сказала мама. "Ты не была хорошей девочкой в этом году. Если бы мы жили в Норвегии, тебе бы повезло получить на Рождество кусок угля". Отец посмотрел на часы. "Просто отдай ей коробку. У нас есть расписание". Я была в восторге от большой, блестящей, розовой коробки, которую мама положила передо мной. Я потянула за белую атласную ленту и подняла крышку. В розовой ткани лежала бледно-зеленая ночная сорочка, завернутая в пленку. К ней прилагался такой же халат, завязанный зеленой атласной лентой. У меня захватывало дух. Я никогда не видела ничего столь прекрасного. Такое могла бы надеть Сандра Ди. "Это называется пеньюар", - сказала мама. "У каждой девушки должен быть такой", - сказал отец.
Я танцевала по комнате, держа его перед собой в зеркале в прихожей. "Я собираюсь его надеть". "О, нет, не наденешь". Мама схватила меня за воротник. "Ты грязная и испортишь его. Сначала ты примешь ванну". Она наполнила ванну парной водой. Я закрыла дверь, сняла одежду и вымылась. Я даже вымыла волосы и вычистила под ногтями. Я не проводила столько времени в ванне со времен пузырьков миссис Смит. Я натянула пеньюар и полюбовалась на себя в зеркало. На кого я больше похожа - на леди Лох-Тей или на кинозвезду? Я поворачивалась из стороны в сторону, позируя. Потом я заметила, что мои соски видны сквозь пленку. Я потрогала их и почувствовала жгучее покалывание между ног. Это было приятно, но зловеще. Тени других Рождеств нахлынули на край моего зрения. Мне пришлось прислониться к раковине, чтобы удержаться от рвоты. Инстинкт подсказывал мне сорвать пеньюар, надеть грязную одежду и убежать. Я потрогала материал. Он был прекрасен. Когда я снова посмотрела в зеркало, я снова выглядела взрослой. Во мне было пять футов три дюйма роста и десять лет, почти подросток. Теперь все было по-другому. Мои родители сделали мне прекрасный подарок, который показал, как сильно они меня любят. Что со мной было не так? Вместо того чтобы быть благодарной, я вела себя как маленькая испуганная девчонка. Я была эгоистичной и глупой. Я просунула руки в струящийся халат, завязала его и спустилась по лестнице. Запах английской кожи был единственным предупреждением, прежде чем Вито схватил меня сзади. Кто-то воткнул мне в руку иглу. Я вырвалась, замахиваясь кулаками, но комната кружилась. Я наносила дикие удары, готовая пинаться, царапаться и кусаться. Я пошатывалась. Мои ноги запутались в рождественских гирляндах, и я упала на журнальный столик, перевернув его. "Остановите ее", - крикнула мама. "Она опрокинет елку". Двое мужчин схватили меня. Они завернули меня в одеяло и бросили в кузов фургона. Вито забрался на переднее сиденье, и я узнала другого доктора Уайта, когда тот повернулся и уставился на меня. "Не тот ли это ребенок, которого вы забили холодным членом в Лорел Каньоне в прошлом году?" Холодная волна возмущения всколыхнула меня, ввергнув в то место, где хранились воспоминания о Рождестве. Я знала, что сейчас произойдет. Я собиралась стать услугой на вечеринке. Дети должны были умереть - возможно, я.
Я пыталась пошевелиться, но была беспомощна. На прошлое Рождество меня удерживали четверо, и я кричала до тех пор, пока кто-то не засунул мне в рот носок. Они смеялись, когда у меня начался рвотный рефлекс и меня чуть не стошнило. Потом они начали засовывать в меня свои большие красные штуки. Они не думали, что это так смешно, когда моя нога освободилась, и я изо всех сил пнул одного из них в его уродливый мешок. Кто-то ударил меня по голове. Я потеряла сознание как раз в тот момент, когда кто-то другой сказал: "Ты не можешь убить эту. На ней клеймо". Очнулась я в больнице. Мама рассказывала врачу, что я был плохим ребенком, который выпрыгнул из окна и разбил себе макушку. Это было год назад. Я забыла об этом у бабушки с дедушкой. Тогда отец пообещал мне, что в Империал-Бич все будет по-другому. Я поверила ему. "Сегодня с ней не будет никаких проблем", - сказал Вито с водительского сиденья. "Посмотри на нее". "Что ты ей дал? Она выглядит мертвой". "Кубинскую смесь. На вечеринке она будет в порядке. В этот раз мы будем держать ее под кайфом, иначе она будет драться, помнишь?" "Маленькая сучка чуть не кастрировала Джоуи Трамбулла. Я отвез их обоих в скорую". Я задрожала, горячая и холодная одновременно. "Сучки Фитча", - попыталась сказать я. Фургон наехал на кочку, и мое тело дернулось. Кто-то рядом со мной застонал. Кто-то еще плакал. "Она просыпается. Дайте ей еще этого кубинского чего-нибудь". "Не, это может убить ее. Кто захочет трахать мертвого ребенка?" "На ум приходит Джоуи Трумбулл".
Я задремала и проснулась от аромата корицы. Меня несли мимо гирлянд из свежей хвои, ярких от сказочных огней. Стены были украшены венками. В каменном камине потрескивало и пылало полено. Белая шапочка и усы няни Блэк появились в поле зрения. Он уложила меня на ложе из сосновых веток и зажгла сигару. "Это твой священный дом, Богиня Годжиф. Для меня честь служить ведьме в тринадцатом поколении". Он хмыкнул, пыхтя дымом и вплетая в мои волосы ленты и цветы. Он уложил мой пеньюар, скрестив мои руки и положив ладони на грудь. "Ты выглядишь достаточно хорошо, чтобы поесть". Он погладил меня по щеке. Я слышала блеяние коз. Они все умрут. Я дремала, пока кто-то не потряс меня. "Годжиф, проснись". Я с трудом открыл глаза. Я увидел лицо ангела. "Я Минерва". Девушка выглядела примерно моего возраста. Она была блондинкой и носила такой же пеньюар. Я попыталась встать, но мои ноги были далеко далеко, на чужом теле. Появилось другое лицо - рыжеволосая девушка с испуганными зелеными глазами. На ней тоже был пеньюар. "Здесь много детей", - сказала Минерва. "Вито дал нам специальные имена для вечеринки. Это Эльф, или что-то вроде того". Рыжая разрыдалась. "Я не помню своего имени... Эльфи, Эльфин... Я не знаю. Мне так страшно". "Тссс! Они идут". Я снова проснулась от того, что надо мной стояли мужчины - некоторые были одеты во флотское белое, а некоторые - в хаки. "Привет, Джоуи", - смеялся Вито. "Вот твой рождественский подарок". Джоуи Трумбулл наклонился к моему лицу. "Это та, которая отбила мне яйца". Он несколько раз ткнул меня в ребра. Я не могла пошевелиться, как ни старалась. Мой мозг был отключен от остальной части меня. Он расстегнул свои штаны. Я пыталась кричать, вопить, плеваться, проклинать его на гэльском языке, но могла только стонать. "На этот раз я прижму эту маленькую сучку". "Сначала ты заплатишь дудочнику".
Джоуи достал бумажник и отсчитал купюры в руку Вито. Сколько раз я уже переживала эту сцену? Когда я снова проснулась, моя ночная рубашка была задрана выше пояса. Я хотела спустить ее, но Джоуи Трамбулл лежал на мне сверху, колотил меня своей красной штукой и бормотал: "Хорошая маленькая штучка, хорошая маленькая штучка". Я ничего не чувствовала. Минерва пробежала мимо меня, крича: "Помогите мне! Помогите мне!" Я видела других маленьких девочек в зеленых пеньюарах и мужчин без штанов. Фавны танцевали по комнате, играя на флейтах и барабанах. Я пыталась следить за ними глазами, но комната кружилась. Мне нужно было бежать, но я не могла пошевелиться. Я закрыла глаза, желая себе смерти. "Спарки, Спарки... эй, детка". Это была мраморного размера голова Толстой Леди на длинном стебле, торчащая из одного из ушей Джоуи. Вторая голова вылезла из другого уха Джоуи. Они вдвоем кричали мне тоненькими голосами: " Детка, не сдавайся. Никогда не сдавайся. Они победят, если ты сдашься. Ты можешь выбраться отсюда - следуй за волынщиком".
Я обыскала комнату. Моряки и морские офицеры были повсюду. Закричала коза, потом ребенок. Дюжина маленьких девочек в ужасе бегали вокруг. Депутаты в форме стояли у двери, скрестив руки, и мешали бежать. Я заставила себя сконцентрироваться. Я выплыла из своего тела и последовала за нотами флейты, которые танцевали в дымном воздухе в поисках трещины в потолке. Должен же быть путь к свободе открытого неба. С большой высоты я посмотрела вниз на свое тело. Волосатая задница моряка навалилась на меня. Моя ночная рубашка была задрана под мышками, ноги и руки раздвинуты, ладони подняты вверх, словно в знак капитуляции. Мои волосы развевались вокруг меня на подушке. Я была похожа на ангела. Я застонала в знак неповиновения. "Тебе это нравится, не так ли, детка?" - фыркнул моряк. Ярость поднялась в моей груди. Я потеряла звук флейты и упала обратно в свое тело - последнее место, где я хотела быть. Я запаниковала, вытаращив глаза, как испуганное животное. Я снова искала музыку флейты в этом бедламе. Я не могла найти ее. Матросские уши проросли толстыми женскими головами. Дюжина крошечных пар глаз устремились на меня. "Фольга, сорви ее", - пищали двенадцать маленьких лиц. "Сделай это своим мозгом". Всеми силами своего разума я боролась за контроль над своим страхом. Моряк закачался быстрее, готовясь закричать. "Фольга. Сейчас же!" - кричали головы. Стены комнаты были покрыты фольгой. Мое тело было завернуто в фольгу. Человек, который только что кричал и рухнул на меня сверху, был завернут в фольгу. "Освободись. Оставь все это позади". Я сорвала фольгу со своих рук, освободила кисти. Затем я сорвала ее с лица и головы, освобождая ноги и разворачивая остальное тело. Чем больше я отрывала, тем легче мне становилось. Я парила вверх, пока совсем не вышла из тела. "Не останавливайся. Следуй за этим дудочником - сейчас же". Мимо протанцевал играющий на флейте фавн. Мои уши уловили мелодию. Я последовала за существом к лесной тропинке как раз в тот момент, когда его копыто скрылось за деревом. Я помчалась по тропинке и наткнулась на него. "Что ты делаешь, маленькая девочка?" Он постукивал флейтой по ладони. "Следую за волынщиком, как говорили толстые дамы". "Не за этим волынщиком". Фавн закатил глаза. "Этим волынщиком". Я услышала воющий вой волынки. Дюжина волынщиков прорывалась сквозь заросли, одетые в килты с красно-зеленым тартаном Макгрегора. За ними на боевом коне ехал красивый, черноволосый Робин Аброх Макгрегор. Я добралась до Шотландии. Он подхватил меня и водрузил на свое седло. "Возьми поводья, Спарки. Здесь все в твоих руках". Я прижалась к нему, как раньше, когда у меня еще был папа. Его руки казались мне сильными и надежными. Я положила голову ему на грудь, чтобы услышать, как бьется его сердце. Всякий раз, когда я видела, как фольга прирастает к его руке и к моей коже. Я срывала ее. Я должна была сохранять бдительность и быть внимательной к опасностям. Он усадил меня на краю лога. "Здесь кое-кто хочет тебя видеть", - сказал он. Я вошла в прозрачную холодную воду и увидела отражение храброй Спарки в ее килте и доспехах вместо испуганной девушки в пеньюаре. Леди Лох-Тей поднялась из воды, едва заметно подрагивая. Она погладила меня по волосам и повела к берегу. Мы сели вместе на песок. Она прошептала: "Ты мой любимый воин, маленький Искорка". "Боже, какой мужчина", - закричал следующий матрос, скатываясь с меня. "Я не гожусь", - всхлипывала я в объятиях леди. "Я недостаточно храбрая. Когда они делают мне больно, я плачу". "Ты сильная. Ты Макгрегор. Макгрегоры никогда не сдаются. Мы выживаем, несмотря на них. Ты вырастешь. Ты выживешь." "Но они убивают меня". Вмешался крик ребенка. Он пронесся по водам Лох-Тей неистовым ветром, от которого потемнели небо и лес. Затем пришло нечто худшее - вой смертельной боли.
"Минерва... Минерва....". Я рыдала, крепко прижавшись к Госпоже, зарывшись лицом в складки ее платья, захлебываясь слезами. Я была беспомощна. Я ничего не могла контролировать. Они могли делать со мной и другими девушками все, что хотели. Фольга росла на моих руках и на груди. Она закрывала мое лицо, пока я не перестала дышать. Мне было все равно. Я больше не хотела жить. Почему они не вырезали и мое сердце? Женщина вырвала его. "Вы ничего не можете сделать, чтобы спасти эту бедную девочку. Вы сами всего лишь ребенок. Эти дети не выживут, а ты выживешь. Я обещаю". Снова зазвучала музыка флейт и барабанов. Кто-то нарисовал звезду теплой жидкостью на моем лбу, над шрамом от перевернутого креста Мепы. Человек в пурпурной мантии сказал: "Годжиф, ты помазан сатаной кровью невинного". Я беззвучно закричала, желая сбросить с себя жертву Минервы, но не смогла. Госпожа окунула свою мантию в лох и смыла кровь. Я рыдала в ее объятиях. Она успокаивала меня, как мать, шепча: "То, что происходит там, внизу, не реально. Реально только это. Запомни это, Искорка — только это реально". Она вложила мне в руки серебряный кинжал. "Это магия. Он будет защищать тебя, пока ты не станешь достаточно большой для настоящего Чудо-меча. Ты должна вырасти и стать сильной, чтобы больше не умирали дети". Я подняла кинжал. "Я спасу их, Леди, всех. Я обещаю". Свет померк. Я знала, что мне пора уходить. У меня был последний вопрос: "Почему они не убили и меня?". "У тебя есть что-то особенное". Леди улыбнулась и снова растворилась в воде. "Они думают, что ты принадлежишь им". "Правда?" Леди исчезла. Бледный свет мерцал под поверхностью. Я плюхнулась в воду, создавая рябь и волны. "Принадлежу ли я им?" Я била по воде своим серебряным кинжалом, крича "Кто я?". Лох разбился, как зеркало, и я упала на землю вместе с разбитыми осколками. У нового ворчуна по всему телу торчали толстые женские головы.
"С Новым годом", - кричали они в унисон. Я проснулась в своей кровати в апартаментах IB. Моего пеньюара не было видно. Но я все равно не хотела его больше видеть. Вошел отец с холодным стаканом "Танга". "Завтра в школу, но сначала - последнее маленькое угощение для тебя, Толстячка". Он протянул мне стакан. "Это от Вито. Это что-то новое, называется ЛСД. Посмотрим, как оно на тебя подействует". Я отчаянно хотела пить и выпила его до дна, прежде чем задумалась о том, что только что сказал отец. Как только он ушел, я встала, пытаясь включить свет, но лампочка отсутствовала. Я натянула трусы и нижнюю рубашку, потом стала копаться в шкафу в поисках лампочки. Я потянулась, чтобы вкрутить ее, и тут кровать покачнулась. Все в комнате пришло в движение. Снова засосало. Когда же я научусь? Обычное ворчание и удары в соседней комнате были настолько громкими, что пронеслись в моей голове, как рев поезда. Я присела, зажав уши руками. Я услышала скрежет по стеклу моего окна. Тысяча пар огненных глаз уставились на меня. "У тебя нечто особенное. Ты принадлежишь нам", - шипели они. Хоккитонк мистера Смита звучал задорно и задорно. Ноты сыпались в воздух и разбивались на другие ноты, налетая на меня, как пули из пулемета. Готовая к бою, я достала свое оружие - нож для масла, ножницы, зажигалку, лак для волос, а теперь еще и серебряный кинжал. Армия существ висела под моей кроватью и в шкафу. "Ты принадлежишь нам". Татуированная рука прорвалась сквозь стену. Татуировки танцевали, извиваясь, как змеи, которые сползали на землю. Сильная рука схватила меня за волосы и притянула мою голову к стене. Я не стала раздумывать. Я отрезала их своим кинжалом. Ноты фортепиано ярких цветов, как кровь, хлынули через отверстие, ударяя мне в лицо, в то время как существа снаружи кричали: "Оле! Оле! Ты наша". Они били по окну своими языками и когтями. Еще одна рука прорвалась сквозь стену, и я подожгла ее ревущим пламенем зажигалки. Она вспыхнула зеленым и превратилась в пепел, как злая ведьма Запада. В отверстии появилось сердитое лицо.
Я брызнула на него лаком для волос, который вспыхнул, как огнемет. Я повернулась, чтобы сразиться с существами у окна. Их языки скользили по стеклу, обвиваясь вокруг моих рук и ног. "Наши, наши. Ты выглядишь достаточно хорошо, чтобы тебя съесть". Я боролась, пытаясь освободиться. Я швыряла в окно все, что могла найти, пока оно не разбилось. Стена желтой краски хлынула в комнату и закружилась, танцуя с банкнотами, забрасывая меня пенни и никелями. Краска вытекла через дыру в стене в квартиру Смитов, унося с собой записки и монстров. Я закрыла дыру крышкой от пирога и забила ее на место. Я взяла железный кол из-под кровати и вогнала его в стену кувалдой, ударяя по нему снова и снова, пока не пробила его насквозь в другую комнату. Затем я принялась за работу, разрезая алюминий. Я не спала всю ночь, бормоча гэльские проклятия, бросая кирпичи в монстров и делая доспехи.
Я проснулась, когда зазвонил будильник. Пора было в школу. Я лежала на полу. Если не считать беспорядка, который я устроила, моя комната выглядела нормально. В стене не было дыр. Окно не было разбито. Я порылась в куче одежды и бумаг, но не нашла свой серебряный кинжал. Был ли он настоящим? Я поймала свое отражение в зеркале. Огромные глаза с темными кругами смотрели на меня. Я похудела за рождественские каникулы, и моя одежда висела на мне свободно. Когда я спустилась вниз, отец решил, что я выгляжу настолько смешно, что сфотографировал меня. "Улыбнись, толстуха". Его новый "Полароид" вспыхнул. Я посмотрела на него. Я даже не смогла изобразить злой взгляд.
   

Я встретилась с Патриком и другими детьми, чтобы пойти в школу. Банк десятицентовиков лежал в моем контейнере для обеда. Густой туман покрывал школу, которая казалась продолжением моего разума. Я боялась того момента, когда кто-нибудь спросит меня, где я была. Но дети вели себя тихо. Мы пересекли Мар Виста, каждый из нас был погружен в свои мысли.

Глава двадцать третья 
Дети тумана 
Патрик опустошил банк десятицентовых монет на столе мисс Фитч. "Триста тридцать шесть десятицентовиков", - объявил он. "Это 33,60 доллара от "Голубых колокольчиков Шотландии". Она уставилась на кучу десятицентовиков и воскликнула: "Боже мой! Это так много денег. Вы должны были выиграть конкурс". Она вздохнула, но не спросила, откуда они взялись. Вместо этого она выдохнула тихий свист, который усиливался и отдавался в похмельной эхо-камере моей головы. Я опустила лицо, наблюдая за рыбками, плавающими в деревянной поверхности моего стола. Я оцепенела, уверенная, что больше никогда не смогу улыбнуться. "Для конкурса уже слишком поздно. Ягоды мистера Керри должны отправиться в Тихуану", - сказала она. Я уже знала это. Я видела фотографии на витрине у кабинета директора. Мисс Фитч грызла карандаш. Я чувствовал, как ее взгляд сверлит мой мозг, как будто она знала, что это я виноват в том, что мы не сдали наши десятицентовики вовремя. Мы ждали до последней минуты, чтобы сдать их, потому что Педро обещал нам рождественскую премию. Я как раз положила в банк последние из бонусных десятицентовиков, когда отец позвал меня вниз собирать елку, а мама подарила мне комплект пеньюара. Это означало, что деньги остались в моем шкафу и не дошли до Сент-Джеймса. Голубые колокольчики" выбыли из конкурса, и это была моя вина. Я отвернулась и уставилась в окно, наблюдая, как туман превращает мир в чистую белую бумагу. В мою книгу страданий добавилось чувство вины. Мистер Миллер пришел в класс после перемены, чтобы поздравить "Голубые колокольчики". "Я передал деньги пастору Джону. Святой Джеймс передаст одеяла во время следующей поездки в Тихуану. Мы особо отметим вас в школьном стенде". Он сделал паузу. Невысказанный вопрос о том, как мы приобрели такую большую сумму денег, висел над его головой, как мыслительный пузырь в комиксе. У меня над головой тоже висел пузырь, но он был пуст. Я послала легионы маленьких веников и пылесосов за своими глазными яблоками, чтобы стереть воспоминания о том ужасном Рождестве. Двери захлопывались перед воспоминаниями о корице и сосне, затем запирались на двойной, тройной замок и забивались гвоздями. Вскоре от моих чувств остались только вопросительные знаки без причин. В конце концов, они тоже исчезнут. Мои веки были тяжелыми. Я положила голову на руку и проснулась, когда Патрика вырвало ярко-красной кровью у моих ног. Миссис Липски выпроводила его из класса, угрожая позвонить его матери и "прочитать ей акт о беспорядках". Это заставило Патрика заплакать. Гэри закричал: "Миссис Липски, вы не можете звонить его матери". Миссис Липски действительно позвонила миссис Макдональд, но не для Патрика. Через некоторое время, во время обеденного перерыва, Тереза упала на игровой площадке, ее руки и ноги сильно дергались. Я подбежала и увидела миссис Липски, стоящую на коленях возле упавшей девочки. "Это припадок. Вызовите скорую помощь и приведите сюда женщину Макдональд". Приехала скорая помощь, с сиренами и мигалками. Миссис Макдональд и миссис Липски скрылись в багажнике, где под кучей одеял лежала Тереза, невероятно маленькая. Они уехали в ярости шума и пыли, оставив нас стоять в безмолвном тумане. Патрик заснул в кабинете медсестры. Он ничего не слышал о Терезе, пока не вернулся в класс намного позже. "О нет, бедный Патрик", - сказала мисс Фитч. Она отвела его в кабинет директора. "Мы вернемся через десять минут. Спарки, ты за старшего". "Я?" - запротестовала я. Я ни за что не отвечаю. Вместо того, чтобы выйти к началу урока, как в обычный день, я снова опустила голову и почувствовала, что могу перестать дышать. Класс должен был разразиться столпотворением, но этого не произошло. Гэри, главный возмутитель спокойствия, сидел тихо, вырезая свои инициалы на рабочем столе, Кенни играл со своими бутылочными крышками, Линда и Сэнди шептались в глубине комнаты. Когда Патрик и мисс Фитч вернулись, мы были неподвижны, без звука. Патрик сел на свое место, не глядя на меня. Я увидела, что он плакал. Я отвернулась и уставилась в окно. Тишина была ужасной, пока мисс Фитч не постучала линейкой по столу у входа в класс и не сказала: "Спарки, возьми трех других учеников и спустись в комнату с принадлежностями. Возьми большой лист бумаги и любые краски. Голубые колокольчики собираются сделать открытку для Терезы - что-то яркое и веселое, чтобы повесить ее на стену в больнице. Патрик сможет отнести ее ей после школы". Моя голова дернулась вверх - задание. А еще лучше - художественный проект. Вскоре мы были в комнате снабжения, спорили о теме и цветах. Гэри и Альберт хотели изобразить сцену битвы с мечами и мужчинами в килтах. Мы с Донной хотели нарисовать Леди из Лох-Тей. В качестве компромисса мы оторвали два куска плотной бумаги. Мальчики нарисовали битву при Гленфруне с большим количеством крови и стрел, а девочки - Леди Лох-Тей, парящую над голубым прудом в окружении фей и цветов. Остаток учебного дня мы провели на полу с карандашами и красками. Мистер Миллер разрешил нам задержаться после уроков, чтобы закончить работу. Дети из других классов приходили помогать. Потом он отвез мисс Фитч и Патрика в больницу. Идя домой без Макдональдов, мы играли в игру под названием "Дети тумана". Макгрегоры были печально известны тем, что появлялись из тумана в Шотландии, чтобы украсть скот, и исчезали обратно в тумане, прежде чем их могли поймать. Я рассказывала эту историю, когда мы бегали по полям Мар-Висты, играя в пятнашки. Мы услышали крик тренера: "Убирайтесь с этой территории, правонарушители. Я засажу вас всех в колонию для несовершеннолетних". Мы посмотрели друг на друга, сомневаясь, реальна ли эта последняя угроза. Мы знали, что он, вероятно, не видит нас, так как мы не видим его, поэтому Гэри крикнул: "Сначала вам придется нас поймать". С этими словами мы издали боевой клич горцев, от которого по всей Шотландии пробежала дрожь страха: "Ардшойл! Ардшойл! Ардшойл!" Затем мы побежали.
Глава двадцать четвертая 
Туннель в Шотландию 
Время, дожди и приливы смывали мусор из Тихуаны в море. Когда туман рассеялся, мы снова сели на велосипеды и понеслись вниз по склону к прудам-отстойникам, через грунтовые дамбы и в устье реки. Меня не волновал ни туман, ни вонь, ни сырая земля, которая мешала ехать. Я крутила педали изо всех сил, обливаясь потом и завывая, как горный волк. Я хотела забыть Рождество. Мы все хотели забыть, что Тереза все еще в больнице. Миссис Липски сказала нам, что у нее произошло кровоизлияние в мозг. Она была в коме. Никому не разрешалось навещать ее - даже Патрику. Педро предупредил нас, что после дождей здесь могут быть зыбучие пески, поэтому мы остановились далеко от реки Тихуана. Наши грузы становились все тяжелее. Теперь лекарства приходили в посылках размером с кирпич.
Они были завернуты в коричневую бумагу, которая помещалась в наши коробки для обедов. Мы доставляли около двадцати посылок в день. Мы сидели на велосипедах, запыхавшись и запыхавшись, и ждали Педро. Затем Патрик задал вопрос, которого я так боялась: "Где вы были на рождественских каникулах?" Кенни ответил: "Мы пришли искать тебя. Твой папа сказал, что ты пошла на вечеринку". Линда нахмурилась. "Мы думали, что ты сбежала с деньгами". Они ждали, сверля меня взглядами. Я несколько дней пыталась придумать, что им сказать, но в голове был полный сумбур, мысли растворялись быстрее, чем я успевала формировать новые. Я хотела сказать им правду, но правда была безумной. Когда в голове мелькали усы няни Блэк или крошечные головы, растущие из ушей Джоуи Трамбулла, мне приходилось закрывать глаза и прогонять эти видения. Я не хотела, чтобы мои друзья подумали, что я сошла с ума. "Я не брала деньги", - заикалась я. "Они были в моем шкафу".
"Мы не смогли их достать". "Мы проиграли конкурс". "Мы должны были выиграть". "Я ездила в Шотландию", - сказала я, избегая их взгляда. "Леди Лох-Тей дала мне свой серебряный кинжал". "Тогда, где же он, черт возьми?" бросил вызов Патрик. "Покажи нам этот серебряный кинжал". Я уставилась на свои туфли, желая, чтобы он просто ударил меня и ушел. Мой голос был хриплым шепотом. "Отец дал мне ЛСД, и монстры приняли его". "Чушь собачья", - Патрик бросил велосипед и пнул его ногой. Я никогда не видела его таким злым. "Это всего лишь одна из твоих чертовых лживых историй". Его губы дрожали. Он был близок к слезам. "Хоть раз скажи нам правду". Я не могла смотреть на его красное, сердитое лицо. "Это вроде как правда", - пробормотала я. "Да? Мы никогда не поедем в Шотландию, а ты чертов лжец".
Его слова глубоко ранили меня. "Я не лгу. Я рассказываю истории". Все хорошее в моей жизни - даже Спарки - происходило из историй, но он был прав. Истории были ложью, технически. "Это нечестно", - сказал Гэри. "Ты заставляешь нас верить тебе. А потом исчезаешь". Я могла бы исчезнуть навсегда. Я все равно собирался умереть от слабого сердца. Через год или около того Мема заглянет в свою шляпную коробку и с удивлением обнаружит там цветную школьную фотографию 5 x 7, которую я туда положила. "Уизи, кто этот ребенок?" - спросила бы она. Мама хмурилась. "Я не помню ее имени - у нее их было так много". "Просто скажи нам, где ты была", - сказал Рок, прервав мою задумчивость. "Я видел, как двое мужчин сажали тебя в фургон", - сказал Кенни. "Кто они были?" спросила Линда. "Куда они тебя отвезли?" Что я могла рассказать им о Рождестве? Я закрыла глаза, сжимая их до тех пор, пока время не замедлилось и не покатилось назад в воспоминания о корице и сосне. Мимо протанцевал фавн, размахивая своей флейтой. Он подмигнул мне. "Следуй за волынщиками - разве ты не помнишь?" - сказал он. "А что тебе сказала Леди из Лох-Тей?". "Только это реально", - пробормотала я. "Посмотри на меня, черт побери", - крикнул мне в лицо Патрик. Из его ушей проросла дюжина крошечных голов толстушек, их голоса пищали: "Сорви фольгу и убирайся прочь". "Какую фольгу? Где она?" мысленно закричала я. "Она в твоей голове", - кричали они. "Вырви ее вместе с мозгом". Я провалилась в колодец своего разума, срывая фольгу с рук и ног, становясь все легче. Я начала парить, шепча: "Только это реально, только это реально". Патрика больше не было. Воины исчезли. Болота кружились вокруг меня, расплываясь в зелень колеса инь/ян. Я слышала, как мужчины в фиолетовых одеждах скандируют: "Нет радости... нет печали... нет правды... нет лжи... нет врагов... нет друзей..."
"Чушь собачья", - закричала толстуха. "Только это реально... Только это реально", - повторила я. И вот оно - рык волынки, такой громкий, что песок зашумел и заскрипел под моими ногами. Меня засасывало в землю, я летела по спирали сквозь пространство, пока не моргнула и не зависла над Лох-Тей. От моего дыхания вода покрылась рябью. Под поверхностью Леди улыбнулась. "Искорка, ты снова пришла ко мне". "Леди, пожалуйста, заберите меня в Шотландию. Я обидела своих друзей. Я должна уехать отсюда". "Ты должна сделать это сама. Нарисуй на земле круг. Когда ты заполнишь его точно так, как это выглядит в Шотландии, откроется туннель. Прыгай, а я тебя поймаю". "Мы все можем приехать в Шотландию?" "Конечно". Ее свет померк. "Где мой кинжал?" крикнула я. "Он в безопасности со мной". Прежде чем Леди исчезла, я увидела вспышку серебра. Я вышла из своего транса с боевым воплем, перепугав всех. Мой кинжал был в безопасности, и я нашла дорогу в Шотландию. Я спрыгнула с Голубого шара и исполнила победный танец. Это было так очевидно. Как я могла пропустить это все это время? Я должна была показать это своим друзьям. Я рылась в кучах мусора, пока не нашла длинную, крепкую палку. "Мы можем добраться до Шотландии, и я знаю, как", - объявила я. Я нарисовала на песке большой круг. "Это наш туннель. Все, что нам нужно сделать, это нарисовать его идеально, чтобы он совпадал с другой стороной в Шотландии. Тогда он откроется, и мы сможем прыгнуть в Лох-Тей". Я заполнила круг деталями шотландского пейзажа так, как Леди могла бы увидеть его, глядя вверх через воду. Отец назвал бы это видом на пруд "рыбьим глазом". Я нарисовала нависающие деревья, облака, летящих птиц. Голубые колокольчики толпились вокруг круга. Мы уже сделали вместе три художественных проекта. Мы были хорошо отточенной командой. Я владела их вниманием, даже Патрика. Он выглядел несчастным, но я видела, что ему интересно. "Видишь, как это выглядит? Представь, что ты под водой и смотришь на лес. Это все равно, что смотреть со дна бассейна". "Как мы узнаем, когда у нас все получится?" - спросила Линда. "Песок превратится в воду, и ты увидишь солнечный свет, пробивающийся с другой стороны. Когда это произойдет, прыгай, и через несколько секунд мы окажемся в Шотландии". "Увидим ли мы Леди Озера?". "Будет ли у меня лук и стрелы?" "Нужно ли мне надевать килт?". Вопросы не заставили себя долго ждать. Воины разбрелись в поисках палок. Они покрывали мокрый песок кругами, заполняя их причудливыми пейзажами. Мы оставались еще долго после того, как Педро раздал наши пакеты. Мы забыли, что зимой рано темнеет, пока не приблизятся первые мокрицы. "Vámonos bambinos", - говорили они с шумом, жестикулируя руками, что означало, что нам пора домой. Мы поехали обратно в сторону Каспиана, но как бы мы ни крутили педали, ехать приходилось медленно, а вокруг нас кишели люди. Здесь были мужчины, женщины, дети, матери с младенцами. Они предупреждали нас, чтобы мы поторопились, потому что приближались мотоциклы. Лобос Локос" могли сбить нас с ног и украсть наши коробки с обедом, если бы поймали нас. Патрик призывал воинов крутить педали сильнее. Я пробормотала гэльские заклинания, которые заставили наши велосипеды взлететь. К тому времени, когда мы закончили доставку и отправились домой, пошел дождь. Я заснула под "хонкитонк", тявканье нового розового пуделя миссис Смит и раскаты грома.

Глава двадцать пятая 
Добро пожаловать в Магию 
Потоки дождя не позволили нам выбраться из устья реки. Бульвар IB затопило, а школьная площадка оказалась под дюймовым слоем воды. Сырые сточные воды хлынули в город. Школа заставляла нас оставаться внутри, чтобы пройти комплексные тесты IQ вместо обычных уроков. Мисс Фитч объяснила, что это был ответ штата Калифорния на российский запуск Спутника. Мы вносили свой вклад в космическую гонку, сидя за партами и работая с бесконечными тестовыми буклетами карандашами      № 2. После школы мы растягивались на полу в гараже, рисуя на разделочной бумаге проекты туннелей, пока она не становилась слишком мокрой. Это было лучшее, что мы могли сделать, пока земля не высохла. Педро принес наши грузы в навес. "Держитесь подальше от болот, потому что там сейчас очень опасно. Сумасшедшие мокрецы тонут. У нас зыбучие пески и много тифа". Я возвращалась домой к ужину. После этого, пока семья сидела на диване и смотрела "Поезд вагонов", "Шайенн" или "Мэверик", я растягивалась на полу и рисовала туннели на бумажных пакетах, квитанциях, этикетках от консервных банок, картонных коробках - на любой бумаге, которую могла найти. Однако в пятницу вечером мое внимание было приковано к Зорро. Я была влюблена в дона Диего де ла Вега. "Надень завтра платье", - сказал отец, выключая телевизор. "Я отведу тебя в воскресную школу". В субботу? Я не стала спорить. Наверное, он имел в виду уроки рисования. Я встала рано и была готова идти. Дождь стекал по брезентовой крыше "Меркурия", когда отец проезжал мимо церкви Святого Иакова. Мы также проскочили мимо выезда к парку Бальбоа и Художественному музею. Мой желудок напрягся. "Мы едем в Аннекс?" "Заткнись, или я скажу доктору Грину, что ты ходила в церковь". "И что?" "Ну и что, заткнись". Отец свернул с дороги слишком быстро, заскользил по мокрой дороге, прижав меня к двери. Она была не заперта. Может, мне выскочить сейчас и покончить с этим? Отец схватил меня за руку. "Даже не думай об этом". Новое Приложение/Аннекс находилось на вершине длинной, извилистой дороги. Возможно, оттуда открывался вид на океан. Я слышала шум прибоя, но видела только дождь. Мы вошли в каменное здание с крестом и розой над дверью. "Это церковь?" "Разве вы не узнаете своих розенкрейцеров?" "По радио?" Дверь открылась. Незнакомец в белом халате с табличкой с именем доктора Грина пожал руку отцу. "Джимми!" Он казался старше других докторов Гринов. У него были волнистые белые волосы и усы. "Итак, это ваша дочь. Вы, должно быть, очень гордитесь ею". Он провел нас в кабинет. Мы сели за стол напротив него. Отец прикурил сигарету, пока доктор Грин открывал папку с моим именем, бормоча: "Хммм... о, Боже". Отец ерзал. Он выдохнул струйку дыма и стряхнул пепел на пол. "Слушай, дело вот в чем. Уизи сводит меня с ума, учитывая слабое сердце девочки и все такое". "С ее сердцем все в порядке". "Что ты имеешь в виду? Я подумал, что она умирает". "Это идея Уизи. Твоя задача - сохранить ей жизнь". Он наклонился вперед, чтобы посмотреть на меня поверх своих очков. "Под этой грязью скрывается симпатичная девушка. Она смогла справиться с психологическим расколом и физическим насилием. Она пережила наш маленький праздник Сатурналий - не многим это удается. Мы собираемся включить ее в нашу программу "Сексуальная магия"". Доктор Грин одарил меня жуткой улыбкой и раздвинул пальцы, формируя крылья, как в каком-то банальном фокусе. "Представь себе, Джимми - такие молодые люди, как она, возглавят нашу революцию с помощью музыки, наркотиков и секса. Нам нужны красивые девушки, которых мы сможем контролировать. Она высокая. Она будет похожа на одну из девушек "Врил" герра Гитлера. Она умеет петь?"
Я висела на потолке, искала фавнов и волынщиков, стараясь не слышать. Отец ущипнул меня, и я подпрыгнула. "Ты ведь поешь в школе, не так ли, Толстуха?" Я пожимаю плечами: "Не знаю". Отец нахмурился. "Я все еще думаю, что ты должен взять ее. Уизи ненавидит Империал Бич, а ребенок неуправляем". "Твоей жене нравятся деньги, не так ли? Если мы возьмем девочку, тебе не заплатят". "А как же Уизи? Она ведь член семьи, не так ли? Ее дед был Великим Командором, или как там у ваших тамплиеров это называется. А как насчет ее брата, Уолли?" "У Уизи было много перспектив, когда она была молода, но ее разум сломался. Она не такая сильная, как Уолли - или эта. Правда в том, что она нам больше не нужна. Если бы не Уолли и девочка, мы бы ее отрезали". Его глаза были устремлены на меня. "Встань, дитя". Отец ущипнул меня, и я встал. Доктор Грин помрачнел. "Посмотрите на эти ноги. Она вся в укусах. Что это - блохи? Неудивительно, что у нее анемия. Чем вы ее кормите?" "Телевизионными ужинами, куриными пирожками, Орео, арахисовым маслом. Уизи не очень любит готовить". "Эта юбка такая короткая, что видны трусы. Скажи своей жене, чтобы купила ей одежду и кулинарную книгу. В штате Калифорния нет оправдания недоеданию". "Кто будет платить за все это? Нам нужно больше денег. Я хочу повышения зарплаты". "Ерунда. Мы АНБ, а не Форт Нокс. И это напомнило мне..." Доктор Грин положил на стол сшитый отчет, "нам нужно обсудить этот небольшой конфуз. Мы знаем все о той педофильской операции, которую вы проводили на стороне. Вы думали, что мы не узнаем о ваших итальянских друзьях?" Отец просмотрел приложенные фотографии и покраснел. Я узнала некоторых из "особых деловых друзей", которых он привел домой, чтобы повидаться со мной. "Это немедленно прекращается. И внешность девушки должна улучшиться, иначе ты останешься без работы". "Минутку. Я сделал все, что вы просили. Вы не можете просто выгнать меня". "Смотри на меня. Посмотрим, насколько хорошо вы справитесь сами". Доктор Грин подвинул еще одну папку через стол. Отец посмотрел на нее с подозрением. "Что это?" "Записи из отделения неотложной помощи. Мы разобрались с делами CPS и полиции в Вашингтоне и Иллинойсе, но потом появился этот маленький сюрприз из Лагуна-Бич. Боюсь, что в Калифорнии более жесткие законы о защите детей". "Это была не моя вина. Мальчики были немного грубы. Малышка снова попала в реанимацию". Доктор Грин нажал кнопку на своем интеркоме. "Пришлите няню Блэк". Мне были отвратительны слова отца, и я была рада уйти с новой няней. Что угодно было лучше, чем это. Я съела теплое шоколадное печенье, зная, что оно с наркотиком, и протянула руку для укола. На этот раз я была рада приливу наркотика, который заглушил мое унижение. Я проснулась с запахом мыла и шампуня. На мне была белая блузка и юбка с фотографиями Парижа поверх подъюбника, который сминался, когда я садилась. На мне были чистые белые носки и блестящие коричневые туфли с ремешками. Мои волосы были собраны в хвост. Я находилась в незнакомой спальне с туалетным столиком, зеркалом и книгой "За вас, мисс подросток! Некоторое время я прихорашивалась перед зеркалом, любуясь своей прической. Мне стало интересно, что такое девушка Врил и почему доктор Грин сказал, что я могу быть ею. Делать было больше нечего, и я стала читать книгу. Я узнала, что девочка должна принимать ванну и каждый день менять носки и нижнее белье. Подростку нужно иметь семь пар носков и трусов. Было ли у меня столько? Я так не думала. Она должна чистить зубы каждое утро и вечер. Я подумала о записках, которые мисс Фитч постоянно присылала домой, призывая маму улучшить мою личную гигиену. Неужели она имела в виду именно это? Неужели мои родители так часто мылись? Я никогда не задумывалась об этом.

 

Дверь открылась. Няня Блэк принесла яйца, бекон, апельсиновый сок и тосты с арахисовым маслом и медом. Я слопала все это. Няня принесла мне еще тост и стакан молока. Я съела и это. Я чувствовала себя лучше, чем когда-либо давно. Няня привела меня в классную комнату. Там уже были другие дети - красивые девочки и симпатичные мальчики в такой же новой одежде, как у меня. Я никогда не видела никого из них раньше. Они были похожи на мышеловов из "Клуба Микки Мауса" по телевизору. Это был чей-то день рождения? "Вот наша новая девочка". Мускулистый мужчина с загаром серфера и светлым хвостом приветствовал меня. "Я доктор Браун. Можете называть меня Чип. Добро пожаловать в Секс магию". Женщина в костюме пикси танцевала в комнате, выпуская облако воздушных шаров с разноцветными нитями. "Эй, дети, вы знаете, кто это?". "Динь-Динь!" - кричали дети, прыгая и хватаясь за ниточки. Я взяла один и нашла пустую парту в конце комнаты. Я боялась того, что будет дальше, и не хотела участвовать в этом нагнетаемом хаосе. Мне нужно было время, чтобы обдумать то, что доктор Грин сказал о матери, и то, как он отчитал отца. Что он имел в виду, говоря, что мое слабое сердце — это идея матери и что я не умираю? Это была хорошая или плохая новость? Доктор Браун хлопнул в ладоши. "Скажи новенькой, куда мы сегодня едем". "Диснейленд! Ура!" Дети подпрыгивали, шарики покачивались. Диснейленд? Это звучало слишком хорошо. Я выросла, смотря "Чудесный мир Диснея". Я никогда не думала, что Диснейленд — это место, где я действительно побываю. Я потерла виски. У меня болела голова. У меня было очень плохое предчувствие. Доктор Браун протянул мне бейджик с надписью: "Привет! Я Сьюзи Кью". "Для чего это? Меня зовут Спарки". "Это твое имя в Секс-Магии", - он улыбнулся, показывая большие белые зубы. "Эй, дети, давайте поможем Сюзи Кью выучить ее имя". "Сьюзи Кью... Сьюзи Кью... Сьюзи Кью....". Дети смеялись и подпрыгивали на своих шариках. Что с ними было не так? У них у всех были таблички с глупыми именами, такими как Бобби Би и Китти Кэт. Они шумели, но по их диким глазам я поняла, что они напуганы. Что они знали такого, чего не знала я? Доктор Чип Браун сел, опершись локтями на мой стол, подперев подбородок руками. "Вы слишком серьезны, мисс Сьюзи Кью. Вам нужно расслабиться и немного повеселиться. Пожуйте это". Он показал пальцами ту же абракадабру, что и доктор Грин, сложив пальцы в крылья. Это было какое-то секретное послание? Желейные бобы посыпались на мой стол как по волшебству. Он смотрел, как я беру одну и жую ее. Наркотики подействовали еще до того, как я проглотила. Я видела, как расширялось его лицо, пока он не превратился в ухмыляющегося Чеширского кота. Он встал: "Ладно, дети. Автобус будет здесь через несколько минут, так что давайте пройдемся по правилам". Я быстро поняла, что моя задача - пойти одной в толпу людей в Диснейленде и найти мужчину, который станет моим папой на целый день. Я должна была сделать все возможное, чтобы он купил мне билет на аттракцион "Дикая поездка мистера Тоуд". . И самое главное, я должна была уговорить его поехать со мной. Когда машина выезжала на железнодорожные пути и попадала в свет фар встречного поезда, то мне нужно было раздеться, заставить его поцеловать меня или сделать что-то еще, чего нормальный папа не должен делать. Там бы ждали камеры. Чтобы вернуться в автобус и поехать домой, я должна была сделать хорошие фотографии того, как я плохо себя веду. По дороге в Анахайм мы пели диснеевские песни, а доктор Браун передал еще больше желейных мишек. Я смеялась и визжала вместе с другими детьми. Нас выпускали в разных местах Диснейленда. Я показала свой бейджик и была допущена в Приграничную страну. Шел дождь, но мне было все равно. Я чувствовала себя огромной, непобедимой - как Алиса в Стране чудес после того, как съела "высокую" сторону гриба. Мне следовало оставить себе горсть желейных бобов, потому что я была очень голодна. Я почувствовала запах готовящихся гамбургеров. На вывеске салуна "Золотая подкова" было написано: "Пограничные гамбургеры, 50 центов". Внутри было тепло. Я попыталась войти, но человек в шапке из енотовой кожи преградил мне путь. Он посмотрел на мою табличку с именем. "Постой-ка, малышка Сьюзи Кью. Где твой билет?". "Мой что?" "Вам нужен билет на ревю "Золотая подкова". Оно вот-вот начнется". Я задохнулась, дрожа. "Мне холодно. Я хочу пограничный бургер". Меня мучила жажда. Улица перекосилась набок. Я упаду в обморок, если не поем. "Подойдите к кассе и купите себе билет". "Я умираю с голоду. У меня нет денег". Я начала плакать большими рыданиями, как будто мое сердце разрывалось. Неужели это я так шумела? "Мне очень жаль, девочка. Если ты не можешь купить билет, ты должна выйти из очереди. Где твои родители?" "Мои родители?" Настоящие слезы горя хлынули из моего океана боли. Отец хотел отдать меня, а мать хотела, чтобы я умерла. "Я сирота", - причитала я. "Я совсем одна. Никто меня не любит".
Я повернулась, чтобы уйти, и столкнулась с мужчиной в костюме. Он сверкнул белым носовым платком. "Не надо плакать, девочка". Я высморкалась и протянула ему платок. "Вы будете моим папой?" "Давай купим тебе твой пограничный бургер и найдем твоих родителей". Я вернулась в автобус в четыре часа с корешками билетов на множество поездок. Мне удалось сфотографироваться на аттракционе Дикий аттракцион мистера Жабы с двумя разными папами. Я приподняла юбку для фотокамер и надеялась, что этого достаточно. Когда мы уезжали, автобус был наполовину пуст. Где были все остальные дети? Я подумала, не спросить ли доктора Брауна, когда он спускался по проходу, чтобы забрать наши таблички с именами, но решила, что не хочу этого знать. На обратном пути в Аннекс, где мама ждала, чтобы отвезти меня домой, пения не было.

Глава двадцать шестая 
Спутники и ангелы 
В воскресенье утром я проснулась в полосах. Дождь прекратился. Солнечный свет струился сквозь венецианские жалюзи, отбрасывая тени на мою кровать и линии по стенам. Солнце стало ярче, поджигая каждую плавающую пылинку. Я выдохнула, заставив пылинки танцевать. За окном кричали чайки. Я никогда не смогу снова заснуть. Я могла бы встать. Я схватила часы - шесть утра, слишком рано, чтобы выходить на улицу. Педро предупредил нас, чтобы мы не спускались к устью реки, пока пограничники не "наведут порядок". Я поняла это как "убрали все трупы". Я легла обратно в кровать, желая, чтобы мои мысленные пылесосы и метлы вымели все воспоминания о Королевстве Магов - катание на Дамбо и кружение в чашках Безумного Шляпника, головокружение под дождем и погружение в темный лабиринт "Диких аттракционов мистера Жабы" с мужской рукой под юбкой. Я пережила этот день, и это главное. Чип сказал, что я была естественной для программы и что в следующий раз мы перейдем к более серьезным испытаниям. Я не хотела следующего раза. В Диснейленде не было ничего, что я хотела бы оставить. Это было так же уродливо и фальшиво, как смотровая гора и Палатка чудес. Я попросила своих ментальных скребков чистить быстрее. Волшебства не существует. В мое окно попал камешек. Патрик и Кенни были снаружи на своих велосипедах. Другие дети тоже приехали. Это был великолепный день. Прошло почти две недели с тех пор, как мы смогли нарисовать туннели в болотах. Забыв о предупреждениях Педро, я оделась и достала рулоны разделочной бумаги с рисунками туннелей, которые мы нарисовали в сезон дождей. Я на цыпочках вышла из кухни, добежала до гаража и прикрепила их резинками к рулю "Голубого шарика". С боевым кличем мы сели на велосипеды и помчались вниз по склону и через пруды к болотам, радуясь ветру на лицах. Это заняло некоторое время, но мы нашли участок песка, который был достаточно сухим, чтобы сделать рисунки. Мы сложили велосипеды в камышах и развернули плотную бумагу со всеми нашими рисунками, закрепив ее камнями. Затем мы нашли палки и начали прокладывать туннели в песке. Вскоре земля была покрыта кругами и шотландскими пейзажами. Каждый раз, когда круг был завершен - с деревьями, лесными животными, а иногда и рыбами, - мы собирались на краю, готовые к прыжку. До сих пор не было ни светящихся огней, ни воды, ни Леди Лох-Тей. Придется потрудиться. Мы поплыли в камыши в поисках более ровных песчаных участков. Камыши выросли выше нас. Я больше не могла видеть своих друзей. Вдруг Сэнди закричала. Я побежала на звук ее голоса. Я обогнула кучу камышей и столкнулась с Альбертом. Патрик и Гэри присоединились к нам вместе с другими детьми. Мы нашли Сэнди, указывающую на массу черного желе там, где тростник был раздавлен.
"Что это?" "Похоже на медузу". Гэри ткнул в сгустки своей палкой. Я наклонилась поближе, мой желудок сжался в комок. Я знала этот ужасный запах - человеческой крови. Я старалась не показывать свой ужас. Палка Гэри зацепила крошечную руку. "Вот дерьмо". Страх сменился яростью, и я погрузила руки в кучу. Я вытащила ребенка. Она была крошечной, резиновой и холодной. Она была прикреплена к медузе за пупок. Я счистила кровь с ее лица. "Ну же. Дыши. Дыши." Я сжала ее в своих объятиях. Она не могла быть мертва. Мы побежали обратно к нашим велосипедам. Я завернула ее в плотную бумагу. "Там джип Педро", - сказал Альберт. "Поехали". Я положила ребенка в корзину и держала ее одной рукой, крутя педали. Всю дорогу я разговаривала с ней, называя ее Кончитой, желая, чтобы она жила. "С тобой все в порядке, Кончита. Ты вырастешь красивой и умной".
 Педро увидел, что мы идем. "Я же говорил вам, дети. Не выходите сюда так рано....". Я толкнула Кончиту в его объятия, дрожа так сильно, что едва могла говорить. "Дай ей одеяло. Ей слишком холодно". "Прости, чикита. Уже слишком поздно. Она мертва". Он попытался положить Кончиту в кузов с другим телом. "Нет", - всхлипывала я, колотя его кулаками. "Она просто замерзла. Отвезите
ее в больницу. Отвезите ее сейчас же". "Хорошо, хорошо. Но с этого момента вы, дети, держитесь подальше, пока мы не наведем здесь порядок. Понятно?" Он посадил Кончиту на сиденье рядом с собой и завел двигатель. Мы ехали за джипом в сторону Тихуаны на велосипедах, сколько могли. Затем мы отделились и поехали домой. В понедельник "Голубые колокольчики Шотландии" проголосовали за создание еще одной фрески для школы - эта была посвящена Кончите. Мисс Фитч не спросила, кто такая Кончита, но разрешила нам взять краски из комнаты художественных принадлежностей. Мы положили свежий лист кусок плотной бумаги в задней части класса, и я нарисовала карандашом церковь, похожую на ту, что я видела в фильме "Зорро". Перед церковью я нарисовала мексиканцев, устраивающих фиесту, с пиньятой, похожей на бурро, висящую на дереве. Мужчины носили сомбреро и играли на гитарах и маракасах. Женщины танцевали в элегантных мантильях. В центре крошечный ребенок улыбался в объятиях своей матери. Голубые колокольчики раскрасили пиньяту в ярко-розовый цвет, дерево - в пурпурный с желтыми листьями. Они украсили людей разноцветными одеждами. Я нарисовала ангелочка в длинном розовом платье, парящего в небе. Мы уже собирались рисовать в небе, когда в комнату вошел мистер Миллер и все изменилось. Он и мисс Фитч ушли вместе с Патриком. Мы перестали рисовать. Мы остановили все, желая, чтобы время остановилось, едва осмеливаясь дышать. Даже Гэри сидел неподвижно. Мисс Фитч вернулась без Патрика. Она пыталась сделать храброе лицо, но это было невозможно. Тереза умерла. Когда мисс Фитч смогла перевести дух и заговорить, она рассказала нам о том, что Терезе была оказана самая лучшая медицинская помощь, какую только мог предоставить штат Калифорния, и что было сделано все возможное, чтобы спасти ее. "Кровотечение не останавливалось. Она так и не проснулась. Она так и не увидела ваших прекрасных картин". Я выплыла из своего тела и воспарила к потолку, глядя вниз на мисс Фитч, рыдающую за своим столом. Кенни бил себя по голове, а Гэри ударил перочинным ножом по дереву, затем вскочил на ноги и бил по стене до крови. Другие дети плакали. Я был единственной, кто никак не реагировал. Я сидела тихо, уставившись вверх, где висела над собой. "Мы нарисуем их обоих". сказала я, вставая. "Тереза и Кончита будут лучшими подругами на небесах". Я побежала в конец комнаты. Цвет стекал с моих кистей на бумагу, пока я рисовала другого, более крупного ангела, парящего рядом с крошечным. У нее были голубые глаза и светлые косички. Я одела ее в любимый свитер Терезы и надела ей на голову золотую корону. Затем "Голубые колокольчики" раскрасили небо в полночно-синий цвет и добавили к нему спутник с хвостом кометы, россыпь маленьких белых звездочек и кусочек луны.
Глава двадцать седьмая 
Офицер Френдли 
Патрик не возвращался в класс в течение недели. Я каждый день проходила мимо его квартиры, но не видела его. Я ждала похорон, думая, что они привезут Терезу обратно в IB Apartments, как это было с Билли Брауном. Но Патрик и его мать уехали хоронить ее в местечко под названием Тарзана. Мы с Кенни сидели на пороге моего дома и сортировали бутылочные пробки, когда Патрик наконец вернулся домой. Он выглядел изможденным и бледным. Я никогда не замечала, что его лицо покрыто веснушками. Они действительно выделялись на фоне его белой кожи. "Пойдем кататься", - сказал он. Мы побежали к навесу, установили велосипеды и галопом понеслись вниз по болотам, стоя на педалях с поднятыми вверх руками. Мы мастерски промчались по узким грунтовым дамбам и выехали на приливные отмели, крича "Ардшойл, Ардшойл!". Вскоре за нами ехали и кричали другие.
На следующий день Патрик шел в школу вместе со мной и Кенни. Он стоял неподвижно перед фреской с изображением ангела рядом с кабинетом директора, и по его щекам текли слезы. Он оставался там даже после того, как прозвенел звонок и мисс Фитч пошла за ним на урок. Фреска превратилась в святилище, где ученики и учителя оставляли цветы. Пастор Джон принес свечи из Сент-Джеймса - тонкие конусы, которые мы зажгли и воткнули в коробку из-под обуви, наполненную песком. Ягоды Керри и бананы Ханны написали стихи. Другие классы рисовали изображения ангелов, прикрепляя их степлером к краям нашей картины. В основном все это было посвящено Терезе, но дети помнили и о Кончите. Большинство из начальной школы IB Elementary знали о том, что мы нашли ее тело. Слухи распространялись среди детей со скоростью шепота. Никто не сказал ни слова родителям или учителям, потому что мы не должны были ходить на болота. Нас предупреждали улыбающиеся полицейские, которые приходили в школу и читали нам лекции о том, куда нельзя ходить и чего нельзя делать. Будь они старыми, молодыми, толстыми или худыми, все они носили бейджики, на которых значилось: "Офицер Дружелюбный". "Опасно приближаться к Мексике", - говорили они. "Эта открытая канализация Тихуаны очень грязная. Вы можете заболеть тифом". Офицеры категорически запрещали детям ходить в болотистые места, где растет тростник, потому что в нем прячутся мокрицы. Если нас поймают, могут случиться ужасные вещи. Мы молча терпели эти лекции. Полицейских мы опасались больше, чем мексиканцев. Полиция уже много раз вмешивалась в мою жизнь и не принесла мне ни капли пользы. В тот день к нам в класс пришел новый офицер Френдли, на официальном бейджике которого было написано "Джонс", чтобы предостеречь нас от устья реки. "Там зыбучие пески и резкие приливы. Вас может затянуть под воду, и вы утонете. Там постоянно гибнут люди, даже очень молодые". Он и сам выглядел молодым, стоя в шляпе. Он  смотрел на нас так, словно мы были тараканами, а мы в ответ смотрели на него злыми глазами. Этот парень был не чета воинам клана Макгрегор. Мы знали, что он пришел спросить, как мы нашли Кончиту. Может быть, если бы он был немного дружелюбнее и меньше орудовал палкой, мы могли бы ответить на некоторые из его вопросов, но мы молчали. Прошло еще пятнадцать минут, прежде чем офицер Френдли-Джонс ушел, сказав нам, что он едет в Мар-Висту, чтобы обыскать шкафчики старшеклассников на предмет наркотиков. "Вы, дети, не знаете о контрабанде наркотиков?" - спросил он. "В Империал-Бич появляется много кирпичного кокаина". "Нет, сэр". Мы покачали головами. На перемене я увидела, как в Мар-Висту въехали полицейские машины с мигающими красными фарами. Офицер Френдли-Джонс и другие полицейские были заняты тем, что открывали шкафчики и высыпали содержимое в коробки, пока учителя наблюдали за ними.
Я была знакома с кокаином и не хотела иметь с ним ничего общего. Я видела слишком много "кокса" на "Сатурналиях". Его также было много на вечеринках, которые мама называла "флотскими", где открытые бочки наполнялись белым порошком. Группы матросов и офицеров с женами и детьми угощались, засовывая его в ноздри тонкими бамбуковыми палочками или нюхая его через свернутые долларовые купюры. Отец не одобрял кубинцев в целом, но ему нравились их ром и кокаин. Он всегда говорил, что кубинские стрелки устраивают самые лучшие вечеринки. Мне тоже нравились кубинские вечеринки, потому что детей приглашали, а не обращались с ними как с одолжениями. На самом деле, нам часто дарили подарки, например, маску для лица и ласты, которые я оставляла себе. Я держалась подальше от кокаина. Меня гораздо больше интересовали открытые ящики с пистолетами, пулеметами и ручными гранатами, упакованными в измельченный эксельсиор. На этикетках зеленых ящиков было написано: "Собственность ВМС США". В IB было открытым секретом, что кубинцы обменивают наркотики на оружие вдоль и поперек побережья Южной Калифорнии. Неочищенные сточные воды, которые не пускали людей на пляжи IB, хорошо помогали контрабандистам. Кубинцы и иногда русские переправляли наркотики через прибой по ночам. Затем они устраивали большую морскую вечеринку в одном из домов на вершине холма в Эль-Торо, Топанге или Лорел-Каньоне с большим количеством кубинской свинины и тортильяс, приготовленных на открытом гриле. Я могла есть все, что хотела. Моряки приносили длинные зеленые ящики с оружием и складывали их у двери. Отец заставлял их открывать крышки, прежде чем они могли попробовать кокаин или кубинское барбекю. Я ела свинину и смотрела, как он копается в ящиках, пересчитывая оружие, пахнущее жиром. Мой любимый дом был в каньоне Эль-Торо недалеко от Лагуна-Бич. У него была огромная терраса с видом на океан и открытый бассейн. Пока взрослые накуривались и вели себя глупо, целуя друг друга и танцуя под пластинки группы son cubano, дети играли в Марко Поло и хузби в бассейне. После ужина, когда мои губы посинели, а кожа покрылась морщинами, я заворачивалась в полотенце и ждала окончания вечеринки. Я знала, что этого не произойдет, пока кубинский хозяин со смеющимися глазами и широкой улыбкой не станет серьезным. Щелчком пальцев он выбрал из стопки ящики. Оружие было извлечено и заряжено. Он поднял ружье, взвел его и прицелился в каньон, говоря: "Я собираюсь подстрелить несколько кроликов для guiso de conejo" - тушеного кролика. Стрелять кроликов было довольно просто. Пустынные каньоны были кишат ими. Один выстрел - и десятки выпрыгивали из кустов. Их белые хвосты подрагивали, когда они убегали. Пьяные взрослые смеялись, пока кубинец убивал кроликов, которые лежали на земле окровавленные и дергающиеся. После того как он удовлетворился оружием, еще больше кокаина исчезло в носах моих родителей и их друзей. Наконец, когда стемнело, мама засунула меня в дом, чтобы я переоделась. Пора было ехать домой. 
Наша машина неслась по извилистой дороге на бешеной скорости, а отец провел рукой по носу матери. Отец провел рукой по ноге матери. "Положи обе руки на руль, слышишь меня?" - кричала она со смехом. Шины визжали. На каждом повороте машину заносило. Отец убрал обе руки с руля, управляя машиной бедрами. На ровных, прямых участках дороги оживали кролики. Они бежали рядом с нами, выпрыгивали на дорогу и замирали в свете фар. Они смотрели на нас светящимися красными глазами, пока мы их сбивали. "Бонзай!" крикнул отец.

Глава двадцать восьмая 
Летающий мяч 
Наша фреска с ангелом потускнела. Восточные ветры унесли рисунки и стихи. Смерть сделала как никогда актуальным поиск туннеля в Шотландию. Мы накрыли кругами площадку начальной школы, затем перешли в школу Мар Виста. Все больше детей носили доспехи в виде пирожковых пластин, а у меня началась мода на алюминиевые серьги, вырезанные из подносов для телевизионных обедов. Они окровавили мочки ушей по всей школе. Мы скоро выходили оттуда. Как только один из нас нарисует идеальный тоннель, мы все прыгнем в прекрасный далекий мир. Никто еще не прыгнул успешно, но мы не были глупыми. Мы знали, что будет нелегко воспроизвести вид, который мы никогда не видели. Для этого нужны были терпение, решимость и удача - добродетели, которыми славился клан Макгрегоров. Однажды я была близка к этому, погрузившись полностью в воды Лох-Тей. Это случилось на центральном поле во время игры в софтбол. Мисс Фитч пыталась заставить меня играть на первой базе или шорт-стопе, чтобы развить мои навыки игры на поле, но я умоляла о центральном поле, потому что там никогда ничего не происходило. Очень немногие дети могли попасть по мячу так далеко, поэтому я могла игнорировать игру и рисовать туннели. Игра началась, но я не обратила на это внимания. Я нарисовала как можно больший круг в мягкой сухой грязи, заполняя его замысловатыми деталями деревьев, облаков, птиц и цветов. Игра шла своим чередом, как обычно, прогулка за прогулкой. Я работала над тремя туннелями одновременно, рисуя круги и представляя себе каждую деталь Шотландии на другой стороне. Я представляла, как такие факторы, как движение, могут повлиять на мое изображение, потому что там, наверное, дует ветер, смещая все вокруг. Затем я подумала, может быть, идет дождь или снег. Я покрыла один рисунок туннеля каплями дождя. На другой я добавила несколько замысловатых снежинок и стала ждать эффекта. Мне казалось, что я вижу, как земля слегка мерцает, как будто я была близка к тому, чтобы сделать это правильно. Я сосредоточилась на прыжке, когда мисс Фитч крикнула: "Спарки, пригнись!". Моя голова взорвалась, и я кувыркнулся головой вперед в черную яму с ледяной водой, у которой не было дна - бесконечный колодец без света и воздуха. Я падала в туннель, проваливаясь сквозь пустое пространство к самому ядру Земли, вращаясь с головокружительной скоростью на пути в Шотландию. Мои мозги были перепутаны. Я была парализована. Я не могла дышать. Я собиралась умереть до того, как доберусь туда. Я пыталась пошевелить руками и ногами, открыть глаза и глотнуть воздуха, но я была беспомощна, все глубже погружаясь во тьму вместо света. Я хотела жить и дышать. Я хотела увидеть Шотландию. Я была почти мертва, когда Леди Лох-Тей вытащила меня на поверхность и подняла мою голову над водой. Она держала меня на руках, вытирая воду с моего лица и шепча: "Все хорошо, милая Спарки. Теперь ты можешь дышать". Я сделала глубокий, задыхающийся вдох и открыла глаза. Надо мной нависало светящееся, расплывчатое лицо. Прядки светлых волос были освещены солнцем, таким ярким, что оно жгло мне глаза. Вокруг ее головы жужжали феи с мерцающими крыльями. Я слышала, как вдалеке воины кричали: "Спарки упала". "Я прыгнула", - попыталась сказать я, но мой голос был слабым, а в горле першило. Я перевернулась на бок, и меня вырвало. Я упала на спину и потеряла сознание. Прежде чем открыть глаза и застонать, я определила звуки и запахи кабинета медсестры. Мужчина в костюме стучал резиновым молотком по моей лодыжке. "Она очнулась", - сказала миссис Липски, медсестра. "Я рада, что с вами все в порядке". В голосе мисс Фитч звучало облегчение. "Этот мяч прилетел тебе прямо в голову. Вы упали лицом в грязь. У тебя было столько всего во рту и в носу, что я боялась, что ты задохнешься". Миссис Липски сунула мне в рот термометр. "Хорошо, что мисс Фитч прошла курс первой помощи. Она только что спасла тебе жизнь".
"Кто бы мог подумать, что Бабби Суарес сможет так высоко поднять мяч?" - сказал мистер Миллер. "Может, он станет профессионалом". Мои одноклассники собрались у открытой двери, болтая о невероятном звуке, который издал софтбол, отскочив от моего черепа, и о том, как мисс Фитч отнесла меня в кабинет миссис Липски. Миссис Липски сейчас разговаривала по телефону с мамой, добиваясь разрешения доктора сделать мне укол от инфицированных язв на ногах. Он наполнял зловещего вида шприц. Все были заняты, возбуждены и гордились собой. Я не произнесла ни слова. У меня было разбито сердце. Я почти добралась до Шотландии. Я все сделала правильно, и Земля открылась. Я была уже в туннеле, но мисс Фитч вытащила меня обратно. Должно быть, она схватила меня за лодыжки, вырвав из объятий Леди Лох-Тей. По моим щекам текли слезы. Мисс Фитч вытерла их влажной марлевой повязкой. "Вот, вот. Все будет хорошо". Она прижала пакет со льдом к моей голове. "У вас сотрясение мозга, вот и все". После укола в задницу я задремала, очнувшись, услышала, как доктор разговаривает с мамой. "Неприятная трещина на голове. Она будет сонной и растерянной несколько дней. Потом у нее будет довольно сильная шишка. Хорошо, что мисс Фитч действовала так быстро и прочистила ей дыхательные пути. Она могла бы задохнуться". Доктор показал маме, как накладывать мазь на мои ноги, и велел ей держать их в чистоте. Мистер Миллер отвез нас домой. Он был полон похвал в адрес мисс Фитч и повторял историю о том, как она спасла мне жизнь. Я молча дулась в обиде. В следующий раз я пойду до конца.
Глава двадцать девятая 
Шотландский солдат 
Туман в феврале сгустился и превратился в суп. Хорошая новость заключалась в том, что благодаря ему по ночам не было вони, и настроение матери улучшилось. Она купила мне семь пар белых хлопчатобумажных трусов с надписями дней недели. Я как раз надела "Понедельник", когда она вручила мне пакет с дюжиной пар белых носков, новой зубной щеткой и экземпляром книги "За вас, мисс подросток! Я забыла об этой книге, убрав ее в пылесос вместе с воспоминаниями о Диснейленде и Аннексе. "Доктор Грин говорит, что нужно прочитать книгу и привести себя в порядок", - сказала мама. Может, она и спала крепко, но я - нет. На рассвете, когда стук и грохот в соседней комнате стихли, мое окно содрогнулось от нового звука - бум... бум... КАБУМ. Я не спала, проснулась, сердце колотилось. Это были русские? Я побежала в спальню родителей. Мама храпела в постели, а отец стоял у окна с биноклем. "Иди сюда". Он указал. "Посмотри туда". Обычно из его окна я могла видеть океан. Сейчас там был только туман. Бум... кабум и вспышка красного. "Проклятые линкоры расстреливают наши старые жестяные лодки". Я не знала, что он имел в виду. Мне было все равно - лишь бы это не было русским вторжением, которого мы все боялись. За завтраком он сказал: "Флот использует мой старый корабль "Лайман" для стрельбы по мишеням. Чертовски жаль, что его так разнесло на куски". Он был офицером на "Лаймане" до того, как попал на "Дортч". Он любил рассказывать истории о храбрых маленьких эсминцах сопровождения, которые вышли против японского флота и прогнали его. В течение нескольких дней линкоры били рассвет, а я пряталась под одеялом, делая броню и представляя, что "Кэмпбеллы" атакуют. Из-за леденящего душу тумана мы не выходили из болот. Мы нашли старый камуфляжный брезент, который выбросило на подъездную дорогу после наводнения, и притащили его к гаражу. Мы растянули его над мусорными контейнерами, чтобы сделать палатку. Она была мокрой и воняла дизельным топливом. Альберт нашел старую лампу, а я вкрутила одну из своих лампочек. Мы сгрудились вокруг лампы, чтобы согреться, от нашего дыхания шел пар, а я читала "Чудо-меч". Книга не способствовала поднятию боевого духа. Король Джейми изгнал Макгрегоров, назвав их "злой и несчастной расой". Макгрегоров повсюду вешали и обезглавливали. Мы уставились на иллюстрацию с изображением шикарной вечеринки в замке Кэмпбеллов Финлариг. Дамы в бальных платьях стояли на террасе, с которой открывался вид на подземелье с открытой ямой, где были закованы Макгрегоры, полуголодные и грязные, но непокорные. Один за другим они смотрели на поднятый меч Черного Дункана Кэмпбелла, прежде чем им отрубили головы. Тела других Макгрегоров свисали с деревьев на Судном холме, их шеи были вытянуты. Это было ужасно. Мне хотелось плакать, но я продолжала читать. Должно было стать лучше, но этого не происходило. В клане появились еще более печальные новости: Любую женщину, пойманную с мужчиной МакГрегором, протаскивали по улицам голой и клеймили по лицу ключом. Я дрожала, покрываясь гусиными прыщами. "Слишком с-с-холодно", - сказала я сквозь стучащие зубы. Я понюхала воздух. От устья реки шел древесный дым. Мокрицы грелись в камышах, сжигая хворост и дрова. В ясные дни мы видели их дым, поднимающийся от кустов камыша. Другие тоже почувствовали запах. "Нам нужен костер", - сказал Гэри. "Мы можем приготовить зефир", - сказала Линда. "Сначала нам нужны дрова", - сказал Патрик. Гэри вскочил. "Я знаю, где их взять". Дети мигом отправились собирать свернутые газеты "Норт Каунти Таймс" с задних крылец. Вскоре у нас была внушительная куча. Гэри налил в банку жидкости для зажигалок и чиркнул спичкой. Пламя перекинулось на крышу навеса, и внезапный порыв огненного ветра... взорвал шар горящих бумаг под нашим "Меркурием". Я стояла как парализованная, наблюдая, как пламя опаляет краску. Наша машина вот-вот должна была взорваться. Быстро соображающий Альберт схватил шланг и выплеснул воду под машину, погасив пламя, пока остальные убегали. В этот момент отец вышел за газетой. Горящие страницы "Норт Каунти Таймс" полетели на кухню. Мама кричала и топтала пламя. Отец выругался и ворвался в гараж. Он поймал Альберта, державшего шланг, и лягушачьим маршем повел его к квартире F. Он стучал в дверь, крича: "Чарли, открой, ты, сукин сын". Дверь открыл толстый мужчина в нижней рубашке с татуировками на волосатых руках. "Дайте этому вашему маленькому ублюдку то, что ему полагается", - сказал отец. Старик Альберта был одним из приятелей отца по военно-морскому флоту. Мы толпились в спальне Патрика по соседству с Альбертом и слушали через стену. Мы слышали пощечины и плач Альберта, а затем лязг тяжелой пряжки. Чарли взялся за ремень. " Совсем как в старые добрые времена, а, Джимми?" В голосе Чарли звучала тоска. "Человек мог содержать свой дом в порядке без всяких там социальных работников и служб опеки. Что мой чертов ребенок натворил на этот раз?" "Поджег гараж". Отец щелкнул зажигалкой. Я представила, как он прикуривает сигарету. "Сжег мою газету. Чуть не сжег мою машину". "Так, так, так - не думал, что у этого малыша есть на это силы". "Ну и ну, сукин сын", - усмехнулся отец. Ремень защелкнулся, и Альберт закричал - раз, два, три раза. "Иди в свою комнату. Ты наказан, пока я не разрешу". Хлопнула дверь. Чарли заговорил: "Как насчет холодного Бада. У меня в холодильнике есть немного этого хорошего витамина В". Крышки от бутылок посыпались на пол.
Когда на следующее утро Альберт явился в школу, у него был синяк под глазом и распухший нос. Новости распространились, и героизм Альберта стал легендой. Даже некоторые дети из Мар-Висты кричали через забор на перемене: "Молодец, Берти". Туман был неумолим. После школы мы снова собирались под тентом и использовали лампу на гусаке для света и тепла. Наши дни пожаротушения остались позади. У нас появилась новая проблема - не только Макгрегоры выглядели мрачно, но и у меня заканчивалась книга. Она закончилась в середине предложения на двести шестой странице, оставив нас обезглавленными, заклейменными и с вытянутыми шеями на Судном холме. До этого оставалось всего десять страниц. Скоро должно было появиться что-то новое, иначе мы были бы слишком обескуражены, чтобы добраться до Шотландии. К счастью, в мой день рождения пришло послание от Бога, предоставленное мисс Фитч и Радио KGB. Особым мужским другом мисс Фитч был знаменитый диджей Томми Макклауд. Она показала нам глянцевую фотографию 8 x 10, на которой он улыбался, стоя за большим микрофоном с надписью KGB. Каждый день мы слушали, как он играет на пластинках и издает смешные звуки. Мой одиннадцатый день рождения выпал на пятницу. Я рассказала об этом нескольким друзьям, но никто ничего не сказал. Именинники были для маленьких детей. ИБ дети не говорили о своих днях рождения и не ждали ничего особенного. Я даже не была уверена, что мои родители помнят об этом. В некоторые годы они помнили, а в некоторые - нет. Дедушка и бабушка всегда присылали мне открытку с пятью долларами внутри. Мы были в гараже и слушали по радио "Alley Oop". Я лежала под брезентом, "орала" вместе с припевом и решала, как потратить свои пять долларов. Старый радиоприемник барахлил. Оно пищало, пока Альберт возился с антенной и циферблатами. Песня затихла, и в эфир вышел Томми Макклауд. "Эй, фанаты, пришло время поздравить с одиннадцатым днем рождения девушку-воина, мисс Спарки Макгрегор. Следующая песня для тебя, малышка. Продолжай бороться". "Вы слышали это?" Патрик подбежал к радио. "Сделай погромче." "Это Энди Стюарт из Шотландии со своим новым хитом "Шотландский солдат"". Наступила пауза, и я представила себе Томми Макклауда, устанавливающего иглу на обод блестящей новой пластинки.
Прекрасная музыка вливалась в навес. Там был солдат, шотландский солдат, Который бродил далеко, и сражался далеко, Я пыталась замедлить время, чтобы уловить и удержать каждое слово. Я не смогла. Все закончилось слишком быстро, но я поняла смысл. Это определенно был знак от Бога. В горле встал комок. Слезы застилали глаза. Он не забыл меня. Если бы мы продолжали рисовать туннели, то скоро оказались бы на холмах Хайленда. В тот вечер моя семья устроила вечеринку с праздничными свечами, воткнутыми в черничные кексы. Они были очень вкусными. Родители подарили мне красный портативный проигрыватель, и я пришла в восторг. Мама вступила в клуб "Записи месяца", и я слушала "Пэла Джоуи", "Юг Тихого океана", "Звуки музыки" и "Песню цветочного барабана" на большом hi-fi в гостиной. Я мечтала о собственном проигрывателе, чтобы слушать пластинки в своей комнате. Я была разочарована, обнаружив, что долгоиграющие пластинки из музыкального клуба не помещаются на мой маленький проигрыватель, но я сэкономила пять долларов, полученных от бабушки и дедушки. У меня было достаточно средств, чтобы купить пять собственных сорока пятискоростных пластинок. Я начну свою коллекцию с "Шотландского солдата". До тех пор я могу слушать старые семьдесят восьмые, такие как " Призрачные всадники в небе" и "Один мясной шар", которые я нашла на помойке. На следующий день после моего дня рождения пришла посылка от бабушки, Мемы. Я написала ей письмо с чувством вины, извиняясь за то, что взяла "Чудо-меч" из ее шляпной коробки. К моему удивлению, она ничуть не рассердилась. Более того, она начала писать письма об истории нашей семьи, делиться тем, что знала о других наших предках. Это было немного, но уже кое-что. Накануне я отправила ей свое последнее письмо, чтобы спросить, знает ли она, что находится на недостающих страницах "Чудесного меча". Должно быть, наши письма пересеклись на почте, потому что ее коричневая бумажная бандероль лежала на столе для завтрака. Я развязала шнурок и открыла ее. Подарок внутри был завернут в клетчатую бумагу, похожую на тартан МакГрегора. "Ну, разворачивай", - сказала мама, с подозрением относящаяся ко всему, что приходит от Мемы. Я не торопилась. Не каждый день я получала подарок, который был так красиво завернут. Я сняла и сложила бумагу. Внутри лежала моя первая пластинка с сорока пятью скоростями. На блестящей голубой обложке золотыми буквами было напечатано - очень стильно: " Черные дозорные трубы и барабаны, 42-е шотландские горцы на Эдинбургской татуировке 1958 года". "Странное название", - сказал отец. "Татуировка?" "Да, странное". Я изо всех сил старалась выглядеть бесстрастной, как будто мне все равно, что было непросто, потому что мой желудок совершал кувырки. Волынка! Я оставалась непринужденной, бросив пластинку рядом с тарелкой яичницы - на безопасном расстоянии от липких рук брата. Мои родители читали газету и не обращали на меня внимания. Как только я смогла уйти и при этом выглядеть скучающей, я спрятала оберточную бумагу и ленту под матрас вместе с Чудо-мечом. Бедная книга рассыпалась. Я старалась держать ее в плоском и сухом состоянии, но на страницах росла черная дрянь. Я засунула пластинку в проигрыватель и выскользнула с ней через парадную дверь. В клубе было пусто. Мы усвоили урок, что нельзя выходить на болота слишком рано, но теперь дети по субботам приходили слишком поздно. Мы никогда не попадем в Шотландию, если будем лениться. Нам еще предстояла работа. Я должна была привлечь их внимание и знала, как это сделать. Я должна была действовать быстро, появляться из тумана, как клан Макгрегор, а затем исчезать, прежде чем родители застанут меня за шумом. К счастью, отец включил "Пэла Джоуи" на нашем радиоприемнике довольно громко. Мистер Смит играл в стиле хонкитонк. В остальном в квартире было тихо. Я подключила проигрыватель и вынула из рукава пластинку " Черный дозор - трубы и барабаны", осторожно, чтобы задеть только края. Я аккуратно промокнула ее рубашкой, а затем установила на специальный адаптер проигрывателя для сорок пятых. Я поставила иглу на пластинку и увеличила громкость до максимума. Мне пришлось переждать шорох возбужденной публики, за которым последовал бурный рев аплодисментов. Они видели нечто захватывающее, что происходило со мной — это было несомненно. Вдалеке зазвучал протяжный вой волынки, который становился все громче, пока в гараже не прогремели шотландские барабаны, и " Скотланд - храбрый" эхом разнесся по зданиям. Я увидела волынщиков и барабанщиков, марширующих по Каспиан Вэй. Они резко повернули к гаражу и, размахивая своими килтами и спорранами, направились ко мне. На груди у них были перевязаны пояса из тартана Макгрегора, а на головах - высокие черные меховые шапки. Первый волынщик подмигнул и промаршировал прямо через меня. За ним последовали еще десятки таких же, как он. Великолепный звук взбудоражил мои внутренности. Если бы я могла сделать громкость еще громче, я бы сделала это. Я хотела, чтобы это услышал весь мир. Я не успела доиграть до конца, как появился Патрик с вареньем на лице. За ним последовали Линда, Кенни, Сэнди и новенькая по имени Куки, которая пришла в халате и тапочках. Остальные пришли к тому времени, когда я сыграла во второй раз. Музыка изменила все. Волынки пели нам о выживании - мужестве, преодолевающем невзгоды. Макгрегоры терпели ужасные поражения, но никогда не сдавались. Мы тоже были шотландскими солдатами. Если мы падем, то с поднятыми мечами и криками "Ардшойл!". Мы никогда не сдадимся. Было еще слишком туманно для болот, поэтому мы поехали на велосипедах в сторону грунтовых полей Мар-Висты. Колонна джипов чуть не сбила нас, когда мы пытались пересечь бульвар IB. Они объехали нас и свернули на Caspian Way, а затем исчезли на подъездной дороге и скрылись в тумане. После Нового года на болотах наблюдалась большая активность. Мы знали, что это как-то связано с военными, но, чтобы проверить это, нужно было подождать, пока туман рассеется. До тех пор мы рисовали наши туннели в средней школе. К тому времени, когда Педро нашел нас в Мар Виста, мы нарисовали дюжину туннелей. "Вы, малыши, сегодня выглядите очень хорошо". Он раздал нам десятицентовики и брикеты. Они становились все тяжелее. "Надеюсь, вы, дети, ели свои пшеничные конфеты".

Глава тридцатая 
Пирожковая лавка 
В воскресенье рано утром отец отвез меня на автовокзал Сан-Исидро, где купил мне билет. Я посмотрела его. "Оушенсайд? Это какой-то новый вид воскресной школы?" "Просто садись в автобус". Он подтолкнул меня вперед по ступенькам и указал на сиденье. "Садитесь здесь". Он дал доллар водителю. "Высади ее у Oceanside Pie Shoppe. Вы знаете?" "Конечно, знаю. Это наша тридцатиминутная остановка на обед". "Просто проследите, чтобы она вышла". Он повернулся ко мне. "Ты поняла, толстуха?" "Можно мне тоже немного денег?" Я не успела позавтракать и была голодна. Но отец уже выходил из автобуса. Дверь закрылась, и мы тронулись в путь. Я слушала, как урчит мой желудок, и думала, как далеко еще до Оушенсайда. Зачем я туда ехала? Может быть, это еще один урок рисования? Я надеялась на это. Я оглядела автобус, который был заполнен примерно наполовину - в основном старушками. Они не были похожи на художников. Было несколько моряков. Я подумала о том, чтобы разыграть "папочку", когда мы приедем в магазин пирожков. Мы проехали мимо "Пейдж Бой Драйв-ин". Я почувствовала запах гамбургеров и картошки фри. Мы свернули на Прибрежное шоссе и проехали мимо продуктовых магазинов, ресторанов, тележек с едой и винных погребов. Я старалась не думать о еде. К северу от Сан-Диего туман рассеялся. Эвкалиптовые деревья и высокие пальмы качались. Солнце сверкало на Тихом океане. Парусники летели по ветру со спинакерами цвета радуги. Когда-нибудь я научусь ходить под парусом. Под парусом я доплыву до острова Сокровищ или, может быть, до Японии. От бликов океана меня клонило в сон. Я задремала, прислонившись головой к окну, и проснулась, когда автобус припарковался перед магазином пирожков "Оушенсайд". "Здесь вы выйдете", - сказал водитель. В ряд были припаркованы другие автобусы. Тот, что стоял рядом с нами, был обозначен как San Ysidro. "Это тот, на котором вы поедете обратно".
Старушки направились в туалет. Я скользнула в пустую кабинку и с тоской посмотрела на стеклянную витрину за стойкой. Я никогда не видела столько пирогов: яблочные, вишневые, тыквенные, персиковые, клубничные и все виды кремовых пирогов, которые я только могла себе представить. Я была достаточно голодна, чтобы съесть их все. Я ущипнул себя за живот - никакого жира. Почему отец назвал меня Толстушкой? Я поискала в комнате кандидата в отцы - кого-нибудь, кто мог бы съесть бургер, картошку фри и кусок пирога. Вошел мужчина в плаще и фетровой шляпе. Он сел за стойку в соседнем ряду. Идеально. Он может стать моим папой сегодня. Я начала вставать. "Даже не думай об этом, Сьюзи Кью". Блондин с хвостиком скользнул на сиденье напротив меня. Это был доктор Чип Браун из "Секс-магии". Что он здесь делал? У меня было такое чувство, что это не урок рисования. Я бросила на него злобный взгляд. Я не хотела возвращаться в Диснейленд - никогда. "Тогда тебе повезло". Он говорил, отвечая на мои мысли, но его губы не двигались. "Сегодня никакого Диснейленда". Мой рот открылся. Он был чревовещателем? "Нет, я не чревовещатель. Я говорю внутри твоего разума с помощью своего разума". Он сделал знакомый знак руками, раздвинув пальцы в форме крыльев. "Это Магия". У меня закружилась голова. Должно быть, у меня галлюцинации. "Нет, у тебя нет галлюцинаций. Осмотрись в своем мозгу. Что ты видишь?" ««Еду»», —сказала я, глядя на кусок лимонного пирога с кремом. "Я умираю от голода". "Тогда сосредоточься. Я хочу, чтобы ты создала две одновременные параллельные реальности". "Что я должна сделать?" "Просто сотрудничай. Погрузись в свой разум. Я видел, как ты это делала, чтобы сбежать с Сатурналии и Смотровой горы". Я закрыла глаза. "Держи глаза открытыми. Смотри на меня". Чип был неумолим. Я действительно хотела сбежать - от него. Я прищурилась, желая, чтобы он растворился, пока он не замерцал и не зажужжал. Пирожковая взорвалась, засасывая его через крышу в яркое небо. Я все еще могла видеть каждую деталь настоящей пирожковой, но в моем сознании я стояла в парке.
"Отлично", - сказал он. "Вы только что разделились. Вы находитесь в двух одновременных реальностях. Это называется дуальностью". Я не обращала на него внимания и сосредоточилась на парке. Люди с пустыми лицами смеялись. Трава была слишком зеленой, а облака слишком белыми. Там была игровая площадка с детьми на качелях и толкающими друг друга на карусели. Собаки лаяли, а мамы качали коляски. Чип сидел на скамейке и выглядел расслабленным. "Это хорошо - счастливое место - достойное начало. Продолжай." Я ступила на траву. Посреди лужайки стоял черный пластиковый ящик. Он выглядел знакомым - проигрыватель пластинок Мепы. Я не видела его со времен Сиэтла. Крышка приподнялась. Пластинка беззвучно крутилась. "Это ты вложил это в мою голову?" подумала я. Из пластинки доносился голос Чипа. "Вот так мы встретимся в твоем сознании". "Ты можешь видеть все в моей голове?" "Пока могу. Ты научишься не пускать меня, когда у тебя это будет получаться лучше. У тебя все хорошо. Если ты пройдешь следующий тест, я буду твоим куратором в новой пси-программе". "Пси-программа? Куратор? Я не понимаю." сказала я вслух. "Оставайся в своем сознании. Нет необходимости говорить. Это пси - П-С-И, а не пирог. Пси — это особый дар, который передается в семьях. Он очень редкий. У твоего дяди Уолли он есть. У меня он есть. Мы можем заставлять людей делать что-то, закладывая идеи в их умы. Когда двое из нас вместе, пси усиливается в нас обоих. Только представьте, что может сделать комната, полная людей с такой силой". Мой желудок заурчал так громко, что он, должно быть, услышал его. "Теперь я могу поесть?" "Ты прошла свой тест в Диснейленде. Ты заставила двух случайных людей нарушить закон и сделать что-то аморальное и незаконное, запутав их разум. Это пси. Вот как мы определяем, у кого она есть, а у кого нет. Жаль, что мы не можем использовать их фотографии из "Дикой поездки мистера Жабы". Эти парни слишком обычные". "На самом деле они ничего не делали. Я их обманула".
"Какая разница? Мы проверяли тебя, а не их. Если в будущем ты достанешь нам компрометирующие фотографии кого-нибудь, то он будет принадлежать нам. Секс-магия — это все об иллюзии - прямо как Диснейленд. Кроме того, ты пси. Ты ничего не можешь с этим поделать. Ты родилась такой". "Теперь я могу поесть?" спросила я. Он снова раздвинул пальцы, выжидательно глядя на меня. Я подумала, не стоит ли мне тоже так сделать - сформировать два крыла с кругом в центре. Я решила не делать этого. Очевидно, он верил, что магия — это великая вещь. Я не была так уверена. Я вспомнила Шатер Чудес. Он выглядел потрясающе с другой стороны темной дороги под музыку и кружащиеся огни, но при свете дня это был просто пожелтевший старый шатер. Я подумала о ржавчине и облупившейся краске на колесе обозрения. Иллюзии вблизи выглядели потрепанными даже в Диснейленде. Блеск солнца на океане — это была реальность. Не было никакой иллюзии в накатывающем прибое или наполненных ветром парусах, потому что их создал Бог. Мое внимание привлекли гамбургеры, шипящие на гриле. Старушки ели. Водители автобусов ели. Все в ресторане ели - кроме меня. "Можно мне теперь гамбургер?" Чип протянул мне пять центов. "Этого мало. Бургер стоит двадцать пять центов". "Иди играй на музыкальном автомате. Нажми ноль семь. Посмотрим, что ты думаешь о нашей новой музыке из Англии. Она называется "Мерси бит". Мы изменили частоту. Она заставляет таких девушек, как ты, сходить с ума". Я встала, чувствуя тяжесть монеты в руке. Мне хотелось чего-то в желудке больше, чем музыки. Я решила купить стакан молока и выпить его, пока он не остановил меня. Я подошла к прилавку, готовая сделать заказ. Я протянула пятицентовик, но прилавок растворился. Пирожковая снова превратилась в парк разума. Из проигрывателя Мепы, как раскаты грома, доносился гул голосов. Я огляделась. Мужчины в форме членов парламента сидели за столом для пикника. Они не смотрели на меня, но думали обо мне, и не в хорошем смысле. "Да, это тест", - сказал Чип со своей скамейки в парке. "Если вы будете играть в музыкальный автомат, как я вам сказал, жизнь для вас наладится. Ты продвинешься в Секс-магии и разовьешь свое пси. Вырастешь и станешь судьей или сенатором - может быть, кинозвездой. А если нет?" - он кивнул в сторону мужчин. "Они только и ждут, когда ты облажаешься. Они не твои друзья. Они не считают тебя особенной, как я. Они не верят в пси". Мужчины теперь смотрели на меня. Я узнал их по Сатурналии. Это были члены парламента, которые стояли у дверей, чтобы не дать девушкам сбежать. Я вспомнила блеяние коз, трубы фавна и крики маленьких девочек. Я видела себя прижатой к полуобнаженному матросу. Я знала, что случится со мной на следующей Сатурналии, если я оступлюсь сейчас. Я начала потеть - сердце колотилось. В глубине моего сознания загрохотал гром. Грозовые тучи омрачили небо, ветер развевал мои волосы. Чип заговорил, но гром заглушил его голос. Члены парламента превратились в карикатурных тигров с оскаленными клыками и бритвами вместо когтей.
Мне никогда не пройти мимо них. Я должна была пройти это испытание, если хотела жить. Я заставила себя успокоиться, мысленно поворачивая циферки на проигрывателе. "Очень хорошо", - сказал Чип. "Теперь тебе пора выбирать. Или они, или я". Я подошла к музыкальному автомату, вставила свой пятицентовик и нажала 07. Когда я вернулась к столу, меня ждали чизбургер, картофель фри, шоколадный коктейль и билет на автобус до Сан-Исидро. Пирога нет? Я оглянулась, но Чип уже ушел. Я набросилась на картошку фри. Началась музыка:  Бум, бум, да, да, да Бум, бум, эй, эй, эй, эй Мне понравилась песня. От нее мне захотелось подпрыгнуть и потанцевать. Эта мелодия не выходила у меня из головы всю дорогу до Сан-Исидро, где мама ждала в "Меркурии". "Ты опоздала". "Я была в автобусе. Извини." Она включила передачу и на жженой резине выехала со стоянки.
Не нужно было быть пси, чтобы понять, что она в ярости. Но я устала. Я зевнула - большая ошибка. Она ударила меня так сильно, что моя голова ударилась об окно. "За что?" "Ты думаешь, что ты такая горячая штучка. Эти жабы из Аннекса говорят тебе, что ты особенная - что у тебя есть эти "психические" способности". "Это пси... П-С-И... ой!" Она ударила меня снова. Мы стояли на светофоре. Я попыталась открыть дверь, но она потянулась за мной и заперла ее. Она схватила меня за волосы, тряся головой. "Ты просто дешевый маленький кусок дерьма. Если бы я сделала аборт, я бы уже была богатой и знаменитой. Когда ты родилась, ты высосала из меня всю психику. Ты украла мою жизнь". "Ты можешь вернуть ее себе", - крикнула я. "Она мне не нужна. Забирай." Я возилась с замком, но мы снова двигались. "Я не верю во всю эту магическую чушь. Я христианка".
Еще один удар. "Ты грязная неблагодарность. Мы даем тебе все, а ты воротишь нос. Я не должна была иметь другого ребенка после Ники". "Кто?" Моя голова дернулась вверх. Я чувствовала себя так, будто меня снова ударили. О чем она говорила? "Кто такой Ники?" потребовала я. "Они забрали моего ребенка и оставили тебя. Я должна была избавиться от тебя еще до твоего рождения. Я рада, что у тебя плохое сердце. Я рада, что ты умираешь". Я скрючилась на полу, зажатая под приборной панелью - вне досягаемости ее размашистого кулака. Когда я убедилась, что она не может меня ударить, я закричала: "Я не умираю, и я только что прошла тест на пси. Ты провалилась, а я прошла. Я стану врачом. Я ненавижу тебя". Мать прибавила скорость и пронеслась через пробки, рыдая как сумасшедшая.
Глава тридцать первая 
Потерянный мальчик 
"Пора приниматься за работу", - сказал голос в моей голове. Я села в постели. Еще не рассвело, а Чип уже был у меня в голове и доставал меня. Теперь я должна была проснуться настолько, чтобы отключить его. Он продолжал говорить: "Это твоя собственная вина. Четыре утра - время, когда твоя защита находится на самом низком уровне. В остальное время ты меня не подпускаешь". "Уходи", - простонала я, но я знала, что делать. Я должна была представить себе парк, пойти туда и закрыть крышку проигрывателя Мепы. С таким же успехом я могла бы сначала сходить в туалет и пописать. "Ты сделаешь это. И пока будешь делать это, почисти зубы. Ты не очень сексуальна с сальными волосами и зелеными зубами". "Уходи. Я не хочу быть сексуальной. Я ненавижу сексуальность". "Это произойдет, хочешь ты этого или нет. Это называется половое созревание". "Черт, черт, черт". Проснувшись, я ворвалась в парк и захлопнула крышку проклятого фонографа Мепы. Я пнула его несколько раз, а затем накрыла голову подушкой. Был ли это кошмар или Чип действительно забрался в мою голову? Или еще хуже - я превращаюсь в маму? Как я могла определить, схожу ли я с ума? То, что он говорил о половом созревании, было правдой. Мое тело менялось - и я быстро росла. Из ребенка среднего роста я превратилась в высокую девушку, набрав за последний год шесть дюймов. Моя одежда была слишком короткой и слишком тесной. Я больше не была красивой и плоскогрудой. Линда и Сэнди носили тренировочные бюстгальтеры, хотя они были более плоскими, чем я. Я не могла попросить маму купить мне лифчик, и я дала обещание Богу никогда ни в чем не нуждаться. Я использовала то, что у меня было - тарелки с куриным пирогом. Мисс Фитч заметила, что под одеждой у меня бюстгальтер из тарелок с пирожками - я поняла это по тому, как она хмурилась и грызла карандаш. Это было ужасно неудобно, но мне было стыдно за то, что со мной происходит. Другие дети ничего не замечали. Все воины стали носить более алюминиевые доспехи в преддверии большого прыжка в Шотландию. Чем больше я читала им о предательстве клана Кэмпбеллов, тем больше мы чувствовали необходимость усовершенствовать наше оружие. Кэмпбеллы могли затаиться и напасть на нас, как только мы ступим в туннель. Было бы глупо оказаться застигнутыми врасплох. Наши конструкции становились все более изощренными. Мы учились вырезать и придавать форму металлу и приспосабливать его к своему телу. Однажды на перемене я услышала, как мисс Фитч и миссис Ханна удивлялись, где мы нашли столько алюминия. Это не было тайной. Между мусорными контейнерами в квартирах и кучами мусора на болотах у нас был нескончаемый запас. Теплый ветер из Имперской долины наконец-то унес туман с болот. Мы сели на велосипеды и поехали через Каспиан, выстроившись в боевую линию вдоль края холма. Вид внизу был шокирующим. Болота были преобразованы. Грузовики, джипы, краны и люди были разбросаны по всему пути к границе. Мы увидели джип Педро, который ждал на дальнем берегу реки Тихуана. Вереница грузовиков забила подъездную дорогу. Оставался только один путь - вниз по склону и через пруды-отстойники. " Ардшойл!" - крикнул Патрик. " Ардшойл! Ардшойл!" Отважные Макгрегоры перелетели через узкие грунтовые дамбы и с громовым галопом понеслись по крутому склону к болотам. Мужчины в форме цвета хаки удивленно обернулись. "Эй, остановитесь. Вы не можете спускаться сюда". Они размахивали руками и кричали, когда мы галопом пронеслись мимо. Мы наклонились вперед на наших лошадях, уворачиваясь от пуль, стрел и пушечного огня. Мы выполняли миссию по спасению больных, доставляя им лекарства. Ничто не могло нас остановить, даже военно-воздушные силы США. "Сумасшедшие дети. Разве вы не знаете, что там внизу Тихуана? Поворачивайте." Конечно, это Тихуана, тупицы. Мы крутили педали все быстрее и быстрее, подняв свои мечи, когда мы на полном скаку врезались в реку, завывая как волки. Перейдя дорогу, мы перешли на галоп, а затем на рысь и подъехали к месту, где Педро жевал зубочистку. Мы сошли с лошади и спросили его, что происходит. Он пожал плечами. "Они ищут крутых контрабандистов наркотиков. Устроили для них ловушку. Собираются сбить их прямо с неба". "Контрабандисты используют самолеты?" Гэри мечтал стать пилотом. У него было мечтательное выражение лица. Педро пожал плечами. "Они спрашивают меня, что я думаю. И я говорю: "Да, звучит неплохо. Должны летать самолеты, потому что я не вижу здесь никого, кто бы занимался контрабандой". Пока он говорил, он раздал брикеты с лекарствами. Мы положили их в наши коробки для ланча и погрузили на велосипеды. "Посмотрите", - сказал он, протягивая мне свой полевой бинокль. Естественно, все начали толкаться. Они все хотели посмотреть. Педро пришлось учить нас, как выстроить "хороший" глаз в линию, а затем сфокусироваться на "плохом" глазе. Наконец я забрала бинокль у Альберта и посмотрела на гору снаряжения, которое было у солдат. Почти все было в коробках с надписью USAAF, но были две частично построенные башни и платформа с блестящим круглым металлическим барабаном на вершине. "Что это?" указала я. "Эти штуки - звуковые детекторы. Во время войны они были здесь у армии. А круглая штука — это прожектор. Этим армейским парням нужно иметь что-то, во что можно стрелять. Здесь нет ни япошек, ни фрицев, так что они будут отстреливать контрабандистов. А теперь идите, пока не стемнело и вас не пристрелили". Он погнал нас обратно через реку. Мы не могли быстро идти в гору по мокрому песку. Пакеты с лекарствами стали еще тяжелее, и они замедляли движение. Нам приходилось стоять на педалях, пробираясь между людьми и ящиками. Я боялась, что нас могут остановить, но USAAF потеряли к нам интерес. Мужчины стояли вокруг капота джипа, изучая планы, пока другие люди в камуфляже разгружали снаряжение. Никто даже не поднял головы. Мы замедлили темп, пробираясь мимо куч оборудования и внимательно осматриваясь. Земля была усеяна вещами, похожими на внутренности нашего hi-fi. Альберт был явно искушен. Он бы остановился, но я ткнула его пальцем и сказала, чтобы он пошевеливался. Если он захочет что-нибудь из этого, мы можем вернуться позже и отщипнуть. Офицер подмигнул нам. "Привет, детишки. Хотите жвачку?" Яд! Этого было достаточно, чтобы все стали крутить педали сильнее. Наши кони обзавелись крыльями, которые несли нас домой к доставке и ужину. После ужина отец уехал с Чарли, отцом Альберта, на флотскую ночь. Они ходили туда два раза в месяц, чтобы напиться и изучать атомные бомбы. Мама всегда храпела в постели к тому времени, когда он, пошатываясь, возвращался домой. Это был мой шанс поговорить с ним наедине. Чип перестал мне сниться - я могла не думать о нем большую часть времени. Теперь мне снился Ники. Я спросила мисс Фитч, что за имя Ники. Она сказала, что это сокращение от Николаса. Неужели у меня действительно был старший брат? Что с ним случилось? Я ждала на лестнице в пижаме, когда вошел отец. Он подпрыгнул, увидев меня. " Толстуха. Что тебе нужно?" Он был пьян, и у меня было преимущество неожиданности. Я выстрелила ему прямо между глаз, когда потребовала: "Где Ники?" "Что?..." он зашатался и тяжело сел на ступеньки. "Кто тебе сказал?" "Где он?" "Как ты смеешь! Он нигде.... Его нет....". Отец плакал? "Ники был всем, чем ты не являешься. Ты не имеешь права... вообще никакого". Я никогда не видела его таким. Я была взволнована и слишком долго колебалась. "Джимми?" Мама стояла на верху лестницы. Она была трезва. Я была зажата между ними. "Что случилось? Что она натворила?" Я сбежала вниз по лестнице мимо отца, прежде чем он успел схватить меня. Я выскочила через заднюю дверь, не зная больше ничего о Ники - кроме того, что он был настоящим.

Я спряталась в "Шевроле" 53-го года и некоторое время спала, пока не проснулась от дрожи. Никто, похоже, не искал меня. В квартире IB было тихо, все улеглись на ночь. Я хотела пробраться внутрь и лечь спать, но, когда я подошла, на кухне горел свет. Я заглянула в окно. Мать и отец сидели за столом и курили. Пустые бутылки из-под вина и пива были разбросаны по столу и полу. Мать сидела спиной ко мне. На лице отца были слезы. "Как этот ребенок узнал? Кто ей сказал?" "Это все проклятый Чип и его психологическая программа "ты такая волшебная"". Мать высыпала пепел на тарелку с окурками. "Она хочет быть секс-богиней. Она хочет быть кинозвездой - следующей Мэрилин Монро. Мало шансов..." "Но она знает имя Ники. Что же нам делать?" Мама была на взводе. "Сегодня звонил доктор Грин. Этот гад сказал, чтобы я прекратила наши дела с итальянцами. Мы должны покупать ей еду и одежду на свои деньги. 'Больше никаких твоих друзей-педофилов', - сказал мне этот урод. У нас большие планы на эту девочку". "Но Уиззи, как она могла узнать имя Ники? Вот что я хочу знать... Она сказала Ники, ясно как день". "Я скажу тебе как. Эта маленькая сучка украла все мои психи — вот как. Это было мое - мой отец дал мне его". Мепа? Я вспомнила бородатого старика, лежащего мертвым в деревянном ящике. "Потом он пошел и пометил ей лоб. Он помог этой маленькой ведьме высосать психику прямо из моего тела. Она стоила мне ребенка, и мой гребаный отец вознаградил ее за это". Крест, который Мепа вырезал на моем лбу, горел огнем. Я прижала руку к шраму над левым глазом, чтобы заглушить боль. Вокруг меня мерцали и кружились огни. Внезапно я оказалась в парке видений под сияющим голубым небом. Дети смеялись на качелях и катались на каруселях. Мне больше не было холодно. Вместо Чипа на скамейке сидел Мепа. Он уставился на меня своими безумными серыми глазами, так похожими на мамины. Он поднял нож. "Нет!" закричала я и побежала в дом. Родители едва успели заметить мою безумную беготню, пока я не добралась до лестницы. "Ты больше никогда не будешь говорить о Ники", - крикнул мне вслед отец.

Глава тридцать вторая 
Фредерик из Голливуда 
Мать не заметила изменений в моем теле, но отец заметил. Он уставился на мою грудь поверх своей утренней газеты. "Эй, Уизи, посмотри на Толстяка". Мать оглядела меня с ног до головы. "Она похожа на проститутку". "У нее растет такая же большая грудь, как у тебя". Отец присвистнул. "Подожди, пока мальчики посмотрят на эти буфера. Они все захотят прийти и поиграть". "Забудь об этом", - сказала мама. "Доктор Грин сказал, больше никаких итальянцев. Мы уходим из этого бизнеса". Я разбила свое вареное яйцо, изо всех сил стараясь сохранить бесстрастность. То, что "особые деловые друзья" отца больше не лапают меня, было хорошей новостью, но то, что у меня такая же большая грудь, как у матери, - нет. Я намазала маслом свой тост. Я не могла допустить, чтобы родители заметили мою нарастающую панику. Если бы они почувствовали, как сильно они меня унижают, было бы еще хуже. В конце концов, они устали от своей игры и начали придираться к моему брату, который не так хорошо умел их игнорировать. Я отправилась на улицу. Мамин комментарий о проститутке имел пугающие последствия. Мне нужно было побыть одной, чтобы подумать. Было теплое субботнее утро - слишком теплое для бюстгальтера с пирожками. Я надела шорты и красную футболку, которая была свободна на мне предыдущим летом. Теперь она неудобно натягивалась на мои выпуклости. У меня была еще одна футболка, но она была такой же тесной. Хуже того, она была белой, и мои соски просвечивали сквозь нее. Я больше никогда не надену ее. Если я не куплю новую одежду, у меня не останется выбора. Я пошла в гараж за велосипедом и бесцельно каталась вверх и вниз по Каспиан Вэй, которая была по-прежнему пустынна. Я размышляла о смысле слов моих родителей. Предсказывали ли они мое будущее? Есть ли мне что сказать по этому поводу? Я знала, что такое проститутка - девушки с вечеринок, которые смотрели, как их дети играют в бассейне IB, были проститутками.
Это были гламурные женщины, которые сидели в своих окнах в обтягивающей одежде и сексуальном нижнем белье, звеня браслетами и приглашая мужчин зайти, чтобы хорошо провести время. Молодые мексиканские девушки, которые жили по соседству со Смитами, тоже были проститутками. Кем я была в этой схеме вещей? Вито называл меня "услугой для вечеринки". Я задумалась, в чем разница между "услугой для вечеринки" и "девушкой для вечеринки". Я решила, что это связано с тем, что мне платят. Чип и его "Секс-магия" были похожи на то же самое рабство - только в качестве девушки Врил. Миссис Пендрейк была права. Мне нужна была серьезная карьера, если я хотела найти выход. Я должна была стать настолько могущественной, чтобы никто не мог заставить меня делать то, чего я не хочу. Я могла бы стать адвокатом или судьей - может быть, даже врачом. Но как я смогу это сделать с этими презренными тумаками? Разве девушки вообще становятся врачами? Что делать, если у меня нет денег на колледж или медицинскую школу? Мне пришлось бы работать и ходить в школу. Достаточно ли я сильная? Достаточно ли я умна?
Утро действовало мне на нервы. Было слишком тихо. Я только что посмотрела эпизод "Сумеречной зоны", где девушка проснулась и обнаружила, что все остальные жители Земли были испарены инопланетянами. Что, если бы это случилось со мной? Смогла бы я выдержать вечное одиночество? Я подумала о том, чтобы бросить камешек в окно Патрика или посмотреть, не вышел ли Кенни на крыльцо, но заколебалась. Они были мальчиками, а я была девочкой. Если я превращаюсь в женщину, то они скоро превратятся в мужчин. Между нами никогда не будет ничего прежнего, когда у нас появятся взрослые тела. Мы будем похожи на школьников, которые целуются на трибуне в детском клубе. Мысль о том, чтобы поцеловать Патрика или Кенни, казалась мне неправильной. Я покачала головой. Фу! О чем я только думала? С Каспиана я посмотрела вниз, на болота. Армейское шпионское снаряжение было накрыто брезентом. Мужчины придут позже. Из своего окна я видела, как некоторые из них вчера вечером ходили по квартирам МБ и свистели девушкам в окна.
Пятничные вечеринки продолжались до рассвета. Теперь все спали. После обеда девушки с вечеринки накручивали волосы на бигуди и стирали простыни в прачечной. Позже они сидели у бассейна, красили ногти и смотрели, как мы плаваем. Дети знали, что утром нужно вести себя тихо. Единственным звуком на Каспиане было карканье чаек. Я притворялась, что это стервятники, которые ждут моей смерти. Их крики усиливали мое чувство потери. Я ненавидела то, что все постоянно меняется, и каждое изменение было подобно смерти. Это имело смысл, когда я переезжала из одного места в другое, из школы в школу, закрывала за собой двери и забывала. Но теперь мое собственное тело менялось, пока я стояла на месте. Это превращало меня в бомбу замедленного действия, которая не переставала тикать. Жизнь была несправедлива. Мне следовало родиться мальчиком - тогда мама могла бы полюбить меня, и я наверняка стал бы врачом. Мои примеры для подражания, за исключением Леди из Лох-Тей, все были мужчинами. Мне даже не нравилось слово "женщина".
Я проехала на велосипеде через навес для машин и выехала на траву во дворе, пытаясь представить, каково это - сидеть в одном из этих окон каждую ночь в сексуальном нижнем белье и звенеть браслетом с шармами. Может быть, это было бы не так уж плохо. Я бы выбелила свои волосы в блонд, как миссис Смит и миссис Макдональд. Я бы носила красивые платья и красила ногти в яркие цвета, но что было дальше? Что они делали, когда мужчина приходил, чтобы "хорошо провести время"? Нежелательные воспоминания о Сатурналиях вызывали у меня тошноту. Я почувствовала головокружение. Я сидела на траве, положив голову на колени, желая выблевать свое прошлое вместе с завтраком. Кто-то позвал: "Спарки?". Это была миссис Макдональд, мама Патрика, которая втаскивала картонную коробку через свою входную дверь. Я встала, чувствуя себя глупо. "Что ты делаешь?" "У меня весенняя уборка - избавляюсь от старых вещей, которые больше не подходят. Девушка стареет и набирает вес", - засмеялась она. "Верно?"
"Конечно". Я опустила плечи, чтобы скрыть свои новые изгибы. "Ты не поможешь мне донести это до машины? Мы можем положить это на твой велосипед?" Мы погрузили коробку на мой руль, и я подтолкнула ее к ее розовому Nash Rambler. Она открыла багажник, и мы вместе задвинули его внутрь. Мне нравилась миссис Макдональд. Она всегда была рада угостить нас бутербродом с арахисовым маслом после школы или посмотреть, как мы играем в "Хаззби". Я почти не видела ее после смерти Терезы - разве что по ночам в ее окне. Иногда она заглядывала в мое окно и подмигивала мне. "Надо отнести эти старые вещи в "Гудвилл", - сказала она. Она открыла коробку, и я увидела браслет с шармами. "Какой красивый", - воскликнула я. Она взяла его в руки. Он сверкал на свету, отражая солнце. "Дай мне свою руку", - сказала она. "Давай посмотрим, как это будет смотреться на тебе". Она защелкнула его на моем запястье. "У меня их так много. Парни из "Лобос Локос" всегда дарят их мне. Этот был любимым у Терезы". У нас обоих на глаза навернулись слезы, когда я зазвенела чарами. "Ты должна оставить его себе. У меня сердце разрывается, если я отдам его незнакомцу. Тереза хотела бы, чтобы он был у тебя. Ну вот, все решено. Он твой". "Спасибо", - сказала я, не в силах оторвать взгляд от блестящих прелестей. "Ты так выросла за этот год. Мне кажется, ты такая же высокая, как я". На самом деле, я была немного выше. Я все еще смотрела на браслет и едва заметила, что миссис Макдональд достает из коробки одежду. Она взяла в руки серую юбку из фетра с розовым пуделем на ней. "Это мне больше не подходит. Я берегла ее для Терезы, но теперь..." Она поднесла ее к моей талии. "Она идеально подходит. Возьми ее. Ты не можешь отказаться, потому что Тереза смотрит с небес". Я не собиралась отказываться от браслета с шармами или юбки-пуделя - самых модных вещей 1960 года. Я подняла глаза и быстро поблагодарила Терезу. Миссис Макдональд достала розовый и серый свитера, которые подходили к юбке. "Почему бы вам просто не взять всю коробку. Ты была дорогой, дорогой подругой Терезы, и я хочу, чтобы у тебя были вещи, которые я берегла для нее. Мне будет приятно видеть их на тебе".
Мы перенесли коробку на заднее сиденье "Меркурия", стоявшего через несколько машин. Она обняла меня и разрыдалась. Я сказала: "Спасибо, миссис Макдональд". Она поцеловала меня в щеку и поспешила прочь. Верх на нашем кабриолете был поднят. Я чувствовала себя довольно уединенно, когда переоделась из слишком тесной футболки в подходящую. Она была мне даже немного велика. У меня было куда расти. Она была красивой и розовой, и пахла розами. Я нашла пару кроссовок, которые надела. Наконец, я выгрузила коробку на сиденье и обнаружила материнскую жилу - несколько одинаковых комплектов новых бюстгальтеров и трусиков с ценниками, которые все еще были на них. Они были слишком красивы, чтобы трогать их своими грязными пальцами, поэтому я подняла один из комплектов за пластиковую вешалку. К бюстгальтеру прилагались двое подходящих трусиков. На бирке было написано: " Фредерикс оф Голливуд: Пуш-ап бюстгальтер и комплект трусиков". Бюстгальтер был из красного атласа с черной оборчатой отделкой. Трусики были отрезаны низко в талии и высоко на ноге. Одна пара была красной с черной отделкой, а другая - черной с красной отделкой. Они были кружевными и элегантными, в отличие от хлопковых трусов Спанки, которые я обычно носила, - тех, на которых были напечатаны дни недели. Я осторожно достала из кучи еще три комплекта бюстгальтеров и трусиков и повесила их на крючки над окнами. Там был черный комплект с крошечными розовыми сердечками в горошек, изумрудно-зеленый комплект с белыми звездами, белой кружевной отделкой и крошечными белыми бантиками. Последний был из чистого белого кружева с крошечными трусиками, которые выглядели не очень удобными. Я примерила красный бюстгальтер. Он подошел мне идеально. На дне коробки я нашла розовое атласное саше, перевязанное желтой ленточкой, от которого одежда приятно пахла. Однажды бабушка подарила мне такой пакетик, но я не знала, что с ним случилось. Я решила, что отныне буду хранить саше вместе с одеждой. Я не могла допустить, чтобы родители увидели, как я несу коробку в дом, поэтому я решила сделать несколько заходов, каждый раз неся по несколько вещей. Сначала мне пришлось снять браслет с шармами и спрятать его, но только после того, как я хорошенько его рассмотрела. В машине было слишком темно, чтобы разглядеть его как следует. Я спустилась к Каспиану и села на бордюр. Я потрясла запястьем, звеня браслетом. Он издавал чудесный звенящий звук. Несколько брелоков были маленькими колокольчиками, замаскированными под крошечный домик, рождественскую елку и девочку в юбке пуделя. Была голова маленького пуделя с розовыми стразами для глаз, пароход, будильник и гусь. Еще там было несколько мексиканских монет - старые серебряные песо. Я услышала, как хлопнула дверь машины. Двигатель оживился. В панике я побежала к навесу, чтобы успеть увидеть, как пудровый синий "Шевроле" выезжает с парковки рядом с нашей. На мгновение мне показалось, что отец подловил меня, но наш "Меркурий" все еще был припаркован на своем месте. Мой секрет был в безопасности. Я быстро запихнула все обратно в коробку, включая браслет, и спрятала ее за мусорным контейнером. Затем я стала носить одежду в бумажных пакетах, которые прятала под кроватью. Бюстгальтер и трусики от Frederick's of Hollywood, а также браслет с шармами отправились под матрас вместе с моими лучшими сокровищами. Теперь, когда на мне были лифчик и рубашка, которые мне подходили, я чувствовала себя в большей безопасности. Я поспешила на улицу, чтобы найти Патрика и Кенни. В тот день я больше не думала о том, что стану женщиной. Я снова была ребенком. Вскоре группа из нас гоняла на велосипедах вверх и вниз по Каспиану, создавая как можно больше шума. В начале дня появились армейские ребята с ящиками и кабелями. Они сняли брезент. Мы увидели деревянные вышки, расположенные по прямой линии, параллельно границе. На них были установлены звуковые детекторы, похожие на бычьи рога. Альберт и другие мальчики стояли, завороженные видом дизельного генератора. Я знала, что такое дизельный генератор, потому что накануне Альберт объяснил мне это в скучных подробностях. "Это как автомобильный мотор". Он говорил все дальше и дальше. Мы не обращали на него внимания и рисовали картины сражений, оружия и туннелей. "За исключением того, что вы заливаете дизельное топливо, которое дешевле бензина. Вы не включаете его ключом, как автомобиль. У него есть отдельный стартерный двигатель, который работает от аккумулятора…" и бла-бла-бла. "Он будет питать оборудование, чтобы они могли ловить самолеты контрабандистов". Я сомневалась. Я никогда не слышала никаких самолетов. Взрывающиеся лодки из жестяных банок - да, но не самолеты. Квартира "С" находилась так близко к границе, что я наверняка услышал бы, как над ней что-то пролетает. Но в том, что армейские ВВС настроены серьезно, сомневаться не приходилось, потому что с каждым днем мы видели все больше людей и техники. "Они подключают прожекторы", - сказал Альберт. "Подключают их к генератору". К тому времени, как Педро принес наши грузы, мы вернулись к рисованию туннелей в песке. "Что они сделают с контрабандистами?" спросил Патрик. "Перестреляют их", - сказал Педро. "Убьют их насмерть". "Я не вижу никакого оружия", - сказала я. "Возможно, у них есть атомная лучевая пушка", - сказал Гэри. Он был на просмотре научно-фантастического фильма "Блоб". Он постоянно спорил о воздействии атомной радиации с Роком, который видел фильм "Мозг с планеты Арус". Я не видела ни того, ни другого, поэтому меня не особенно волновали мутанты-людоеды. Правда, я расстроилась, когда мальчики начали рисовать пришельцев в туннелях. Я ничего не сказала, потому что, возможно, они были правы. Кто я такая, чтобы судить? Чем раньше мы прыгнем, тем лучше. Была весна, идеальное время для того, чтобы улететь в Шотландию, где цветут не герани, а другие цветы, и птичьи крики, кроме крика чаек, наполняют воздух. На уроке естествознания мы изучали анатомию растений. Мисс Фитч дала мне задание нарисовать на доске каждый экземпляр цветка. Вскоре наши рисунки в туннеле были украшены подробными иллюстрациями частей цветка: лепестков, тычинок, пыльников и чашелистиков. Однажды утром в мае мы пришли в школу в возбужденном состоянии. Ходили слухи, что в начальной школе IB произошло что-то важное.
Как только мы повесили щиты и расселись по местам, мисс Фитч ввела нас в курс дела. "Класс, вы помните неделю тестирования, которую мы проводили в январе?". Мы посмотрели друг на друга, пытаясь вспомнить, что было раньше. "Так вот, - наклонила она голову, - результаты комплексных тестов IQ были проанализированы Советом по образованию, и был составлен список десяти самых умных учеников Калифорнии. Мы еще не видели его, но один из этих учеников находится здесь, в начальной школе Империал-Бич. Разве это не здорово?" Она несколько раз подпрыгнула вверх-вниз, хлопая в ладоши, как ребенок. Мисс Фитч могла выглядеть очень молодо для учителя. "Они посылают кого-то из Сакраменто, чтобы объявить имя. Я очень надеюсь, что это будет один из наших Блюбеллов, но нам придется подождать неделю, чтобы узнать это". На перемене учителя не могли говорить ни о чем другом. Мы слышали, как они сплетничали, пока ели свои бутерброды с арахисовым маслом и желе за обедом, рассуждая о том, кто может быть самым умным ребенком. Был ли победитель ягодкой Керри или бананом Ханны? Никто не считал себя шотландским колокольчиком - меньше всего мы. Мы не считали себя умными. Мы были крутыми ребятами в школе.
Глава тридцать третья 
Самый умный ребенок в Калифорнии 
День, когда мистер Петерсон прибыл из Совета по образованию, начался для меня не очень хорошо. Мне снились страшные кошмары, и я подозревала, что это последствия отцовского стакана "Танга". Он тоже. Он спрашивал меня об этом несколько раз после рождественских каникул. "Тебе снятся странные сны, толстячок? Яркие цвета? Галлюцинации? Странные звуки?" Я всегда отвечала: "Нет - спала как младенец". Ночь перед визитом мистера Петерсона была самой ужасной. Мне приснилось, что какая-то рука пробила стену и схватила малыша Ники. Я колола ее своим серебряным кинжалом до тех пор, пока из нее не хлынула желтая кровь, которая превратилась в ленту и оскалилась на меня клыками гремучей змеи. Оно протащило Ники сквозь стену, запечатав ее. Я проснулась от дрожи. Мои простыни были мокрыми от пота. Я чувствовала себя голой, хотя спала в черном лифчике и трусиках от Frederick's of Hollywood под пижамой. Остаток ночи я провела, делая доспехи и играя на своей волынке. Я научилась блокировать утренние вторжения Чипа. Я не подпускала его к своей пси-системе, мысленно запихивая проигрыватель Мепы под скамейку в парке так плотно, что он не мог открыться и начать играть. Я задремала на рассвете под звуки линкоров, взрывающих жестяные лодки - бум... бум... бум... кабум. Когда я проснулась, на моей " Черной сторожевой трубе и барабанах" была большая царапина. Я была слишком расстроена, чтобы завтракать. Я поспешила выйти за дверь, пока мама не увидела меня. Обычно я рисовала части цветка на доске перед уроком ботаники, но мисс Фитч попросила Куки сделать это вместо меня. Она видела, что я неважно себя чувствую. Я была подавлена - угрюмая и опухшая. У меня были спазмы в животе, которые то появлялись, то исчезали - я думала, что должна покакать, но там ничего не было. Когда мисс Фитч вызвали в кабинет мистера Миллера для встречи с мистером Петерсоном, я лежала лицом вниз и спала за своим столом. Кенни и Патрику пришлось позже вводить меня в курс дела. Она оставила Гэри за главного, и в комнате начался хаос. Когда она вернулась, она проигнорировала бумажные самолетики и навела порядок, рассадив всех по своим местам. Она вытащила из волос шарик и обратилась к классу. "У меня захватывающие новости! Ученик с одним из самых высоких IQ в Южной Калифорнии находится прямо здесь, в нашем классе — это шотландка Блюбелл!". Все замолчали, уставившись друг на друга. "Кто это?" - спросил Рок. "Я пока не знаю. Они мне не сказали, но представитель из Сакраменто сейчас направляется в нашу комнату". К счастью, она посмотрела на доску позади себя. Кто-то нарисовал Блоба, пожирающего голую женщину. Она знала, кто виновен. Гэри и Рок занимались этим уже несколько недель. "Вы двое, уберите это. Сейчас же." Они быстро справились с ластиками, и доска была чистой как раз к тому времени, когда мисс Фитч успела написать: "Добро пожаловать, мистер Петерсон", прежде чем он вошел в наш класс вместе с директором, заместителем директора, главой школьного совета IB и миссис Пендрейк. Он пожал руку мисс Фитч и поздравил ее с тем, что в ее классе есть ученик из первой десятки. Репортер из газеты North County Times делал снимки с лампой-вспышкой. Даже это не разбудило меня. Мистер Петерсон посмотрел на свой планшет, прочистил горло и объявил, что самый умный ребенок в Южной Калифорнии — это я! Его встретили ошеломленным молчанием и недоуменными взглядами. Никто в классе не знал меня по настоящему имени. Мисс Фитч попросила посмотреть его планшет. "О, вы имеете в виду Спарки Макгрегор", - сказала она. Ученики привлекли внимание, повернувшись, чтобы посмотреть на меня. Позже Кенни сказал, что я выглядела как слюнявая консервная банка. Гэри сказал, что я выглядела так, будто меня съел "Блоб". "Спарки... очнись", - шипел Патрик, толкая меня. Я начала приходить в себя и услышала, как класс шепотом кричит: "Спарки, Спарки...".
Я слышала, как мисс Фитч объясняла: "Спарки Макгрегор — это ее прозвище. Мы в Империал Бич Начальной школе поощряем детей к творчеству. Она очень талантливый художник, и мы очень гордимся ею. Вы видели фотографии фрески ко Дню благодарения в Художественном музее Сан-Диего?". Мисс Фитч подмигнула мне. Она тянула время, давая мне время прийти в себя. Я потерла глаза. Я понятия не имела, почему она говорит обо мне. Я чувствовала себя горячей и вялой. Живот болел еще сильнее. Заместитель директора, миссис Акерман, была немкой. Она была не такой терпеливой, как мисс Фитч. Она стучала костяшками пальцев по моему столу и произносила ужасные слова матери: "Будь повежливее с мистером Петерсоном". В моем мозгу щелкнул выключатель. Я вылетела из своего тела, потому что знала, что последует дальше. Мистер Петерсон явно был одним из "особых деловых друзей" отца. Доктор Грин сказал, что этих ужасных людей больше не будет в нашем доме, и теперь они пришли в мою школу. Я перешла в наступление, бросая на мистера Петерсона злобные взгляды и бормоча самые ужасные гэльские проклятия, которые только могла придумать. Если бы у меня был меч, я бы проткнул его им насквозь. Глаза мистера Петерсона расширились. "У нас есть правильный ученик?" "О, да", - сказала мисс Фитч с яркой улыбкой. "Это она". "У меня ее документы прямо здесь". Директор Миллер постучал по толстой манильской папке. "Я могу поделиться ими с вами позже, но это точно наша ученица". Я была окружена взрослыми и чувствовала себя беззащитной. Мне хотелось плакать. Я увеличила громкость своих ругательств. Класс подбадривал меня. Мистер Петерсон выглядел озадаченным. "Что она говорит?" "Это гэльский", - сказала мисс Фитч. "Или что-то похожее на гэльский. Это выдуманный язык, которым пользуются ученики, когда английского недостаточно, чтобы выразить свои чувства. Я думаю, что она проклинает свою бессмертную душу или что-то в этом роде. Но неважно. Давайте все выйдем на улицу и посмотрим на туннели в Шотландию, которые нарисовали дети. Это стало довольно интересным проектом - очень творческим".
Этой части я боялась больше всего. Класс должен был выйти на улицу и оставить меня наедине с этим странным человеком. "Спарки, мы с тобой пойдем с мистером Петерсоном... и да, вы все можете идти... да, вы можете взять свои щиты". Я перестала ругаться, почувствовав облегчение. Я была не одна - двадцать детей выстроились в ряд, готовясь показать мистеру Петерсону наши туннели. Мы обошли школу, осматривая круги, которые простирались до Мар Виста и через дорогу в болота. "Мы собираемся прыгнуть в Шотландию через эти туннели", - объявил Патрик, пока фотограф делал наши снимки. "Мы просто должны правильно нарисовать рисунок". "Мы шотландцы", - сказал Гэри. "Мы МакГрегоры". "А теперь?" - сказал мистер Петерсон. "Расскажите мне все об этом". "Пойдемте, ученики", - сказала миссис Пендрейк. Вы сможете рассказать свои истории мистеру Петерсону в новой библиотеке". Помимо объявления о "самом умном ребенке", мистер Питерсон пришел, чтобы посвятить нашу новую библиотеку. Никто из нас не обращал особого внимания на строительные работы в школе, пока он не разрезал красную ленточку, и мы не вошли в комнату, уставленную полками с пахнущими новыми книгами. Когда мы расселись за длинными дубовыми столами, пахнущими строганым деревом, мистер Петерсон произнес речь, в которой поблагодарил миссис Пендрейк и родительский комитет за сбор книг, на которые было выделено равное количество книг от Совета по образованию. Кроме того, библиотека будет подписываться на журналы Life Magazine, Look и National Geographic, любезно предоставленные North County Times. Я никогда не видела такого богатства. Я уставилась на полки, читая названия и авторов, пытаясь заглянуть сквозь обложки в волшебство, которым каждая книга готова поделиться. Я с трудом удерживалась от того, чтобы не вытащить книгу и не начать читать. Я тянулась к ближайшей полке, когда мистер Петерсон сказал: "Мы посвящаем эту библиотеку памяти Терезы Макдональд". Мистер Миллер держал в руках фотографию в рамке с изображением фрески, которую шотландские "Голубые колокола" нарисовали для Терезы и Кончиты. Оригинал давно выцвел, но кто-то сделал этот снимок, пока краски были еще яркими. Мистер Миллер передал ее мистеру Петерсону, который передал ее миссис Пендрейк. Она повесила его на стену за столом библиотекаря рядом со школьной фотографией Терезы.
Миссис Макдональд стояла в конце комнаты с мисс Фитч и плакала в носовой платок. Она улыбнулась и помахала мне рукой, когда увидела, что я смотрю на нее. На мне был зеленый атласный бюстгальтер и такие же трусики, хотя никто, кроме меня, этого не знал. Миссис Пендрейк сказала: "Я объявляю библиотеку начальной школы Империал-Бич открытой". Мы зааплодировали и выстроились в очередь за новыми читательскими билетами. Пока воины болтали с мистером Петерсоном о наших туннелях, а Альберт демонстрировал свои превосходные знания о дизельных двигателях и радиоприемниках, я уставилась на фотографию, желая, чтобы два ангела в небе взмахнули крыльями и скрылись в волшебном мире этих книг. "Ты можешь стать тем, кем захочешь", - прошептала я. "Давай, Тереза, давай, Кончита. Лети! Вы будете счастливы в книгах. Это будет все равно, что попасть в рай". Произошла странная вещь. Полетели не только Тереза и Кончита, но и все звезды. Даже нарисованный спутник слетел с бумаги и закружился по комнате. Я внимательно всмотрелась в лица ангелов. Я узнала ярко-голубые глаза Минервы и рыжие волосы Эльфины - маленьких девочек с Сатурналий. "Поторопитесь. Забирайся в книги. Там ты будешь в безопасности". Они услышали меня и исчезли. С тех пор я рисовала туннели с ангелами и звездами и искала девочек в каждой книге, которую читала.

Глава тридцать четвертая 
Билет 
Мисс Фитч обещала мне, что от визита мистера Петерсона будет только хорошее, но я не была в этом уверена. Мне не нравилось быть в центре внимания в школе. В своей алюминиевой броне я чувствовала себя в безопасности, но теперь учителя, казалось, предприняли крестовый поход, чтобы улучшить меня. Они были милы, но даже те, кого я едва знала, такие как мистер Керри и миссис Ханна, начали рекомендовать книги для чтения и пластинки, которые можно было бы одолжить. Я не сомневалась, что с открытием библиотеки мне достался золотой билет. Каждый раз, когда я открывала книгу, передо мной открывался новый мир. Некоторые из них были подержанными, но большинство - только что из издательства. Мне нравился запах новой книги, и я старательно открывала каждую из них посередине, затем по четвертям, прижимая страницы так, как мне показала миссис Пендрейк.
Она также научила меня пользоваться карточным каталогом, который обеспечивал доступ не только к нашей библиотеке, но и к огромному миру книг, принадлежащих Калифорнийскому совету по образованию. Если я хотела что-то, чего не было в нашей библиотеке, я могла заказать это бесплатно и через несколько дней получить в свои руки из Сакраменто. Я дорожила каждым печатным словом и иллюстрацией о мире за пределами Империал-Бич. Я также могла брать пластинки. Я выписала сорок пять пластинок, начиная от Бостонского оркестра и заканчивая Нью-Йоркским филармоническим оркестром. По вечерам, пока моя семья смотрела телевизор, я с головой погружалась в книгу, переживая приключения на пиратском корабле или путешествуя по Шелковому пути в караване. Я читала и перечитывала "Ветер, песок и звезды" Антуана Сент-Экзюпери, особенно ту часть, где он потерялся над пустыней Сахара. Он был летчиком на войне и летал над Африкой, как и Поли. Я изучала карты мира и читала книги Роберта Луиса Стивенсона, Редьярда Киплинга, Джека Лондона и Зейна Грея. Я открыла для себя сестер Бронте и Джейн Остин. Моя кража лампочек стала легендарной. Мама каждое утро забирала у меня лампочку, а я вечером заменяла ее на новую из гаража, подъезда или школы. Ничто не могло удержать меня от чтения. Я предпочитала приключенческие романы, но изучала и книги по самопомощи, например, мой экземпляр "За вас, мисс подросток! Руководство по хорошей ухоженности и самообладанию. Она была иллюстрирована рисунками девочек-подростков с хвостиками, разговаривающих по телефону, играющих на пластинках и принимающих пенные ванны. Поскольку у нас была только одна ванная комната, а дверь плохо закрывалась, я не собиралась раздеваться, чтобы принять ванну. Правда, я начала мыть волосы мылом для посуды в кухонной раковине и затягивать их в хвост с помощью резинок из газеты. Я потратила немного больше времени на изготовление сережек и браслетов, чем на броню. Я даже носила в школу свой новый браслет с шармами. Сначала я боялась, что Патрик узнает его и что-нибудь скажет, но он этого не сделал. В воскресенье после визита мистера Петерсона мама отвезла меня в Сан-Исидро, чтобы посадить на автобус до Оушенсайда. Она велела мне подождать у пирожковой, пока я доберусь до нового Аннекса. На этот раз у меня в кармане было 25 центов. Кафе было почти пустым. Я сидела в кабинке, поглощая кусок яблочного пирога и размышляя о своей жизни. Мистер Петерсон должен был вернуться через несколько недель, чтобы поговорить со мной о возможностях для моего образования, которые готов был предложить штат Калифорния. Мне не терпелось услышать, что он скажет. Мои родители ясно дали понять, что они не намерены платить за колледж. Мой брат, без сомнения, поступит в университет, но после окончания школы я была предоставлена сама себе. Дедушка и бабушка сказали мне, что в их завещаниях есть деньги на мое обучение в колледже. Я спросила об этом отца. "Забудь об этом, толстуха", - сказал отец. "Никому не нужен испорченный товар". Что ж, пусть будет так. Представитель совета по образованию проделал весь путь до Империал-Бич, потому что увидел во мне что-то ценное. У меня появился проблеск надежды на предстоящие годы. Я быстро приглушила свои мысли, поняв, что надежда — это нечто.
чтобы быть похороненным, спрятанным под горой лжи. Внезапно мне захотелось спать, чтобы доесть пирог. Комната скосилась, в ушах шумело. Моя голова опустилась на стол. Мне пришлось закрыть глаза. "Ты думаешь, что ты умная, да?" услышала я Чипа в своем сознании. "Я знаю, что ты что-то скрываешь. У тебя есть секреты". Я резко обернулась и села. Он был где-то в пирожковой - достаточно близко, чтобы я не могла от него отгородиться. Я поспешила доесть пирог, набивая щеки в предвкушении - но чего? Я с тревогой огляделась вокруг. За каждым киоском сидели дети. Они были хорошо одеты, как и я. На мне была моя юбка-пудель и пушистый розовый свитер от миссис Макдональд - я не помнила, как надевала их. В зале стало громче. Это было похоже на наш класс с Гэри во главе, но никто не говорил. Я слышала их мысли. Они были встревожены. Пси-излучение витало в воздухе. Загорелся музыкальный автомат. Я оглянулась, ожидая увидеть детей, которые будут совать пятаки, но там никого не было. Музыка зазвучала сама по себе:
Бум... Бум... Бум... Бум... Бум... Стены испарились. Нас закрутило в вихре смерча и засосало через мультяшную радугу в ярко-желтое небо. Наши сердца синхронизировались в такт биению. Наши видения слились воедино. Мы были в парке - отдельные, но слившиеся воедино. Проигрыватель пластинок Мепы был заменен музыкальным автоматом, его неоновые огни мигали в такт музыке. Щебетали синие птицы. Бабочки-монархи порхали между цветами. У нас в волосах были цветы. Чип стоял на скамейке и бросал горстями желейные бобы. Дети хватали и ели их, как будто умирали от голода. Я проглотила полный рот пирога, который хранила в щеках, не обращая внимания на конфеты, и вытащила из хвоста ненужные маргаритки. Музыка усилилась, и дети подпевали. Они сняли обувь и танцевали босиком на траве - все, кроме меня. Я чувствовала себя такой же грустной, как и они. "Мне здесь не место", - сказала я. Голова Чипа выросла передо мной. "Вот что происходит, когда ты пытаешься хранить секреты. Ты остаешься в стороне. Съешь мармеладку и присоединяйся к вечеринке". Я не двигалась. Мне нравилась музыка, и танцы босиком выглядели забавно. Мне очень хотелось танцевать, но не получалось. Мое сердце не слушалось. Мои ноги прилипли к земле. "Мне не хочется танцевать. Мне здесь не место". "Тебе лучше надеяться, что твое место здесь". Темп музыки ускорился и стал таким громким, что у меня заскрипели зубы. Я зажала уши руками и закричала: "Где Ники? Что вы с ним сделали?" Музыка остановилась. "Что все это значит?" Я узнала голос доктора Грина. Он стоял рядом с Чипом, одетый в белый халат. "Похоже, она узнала о другом ребенке". "Ребенок Уизи? Как это может быть?" Доктор Грин нахмурился. "Поговорите с этими родителями. Этого не должно было случиться". "Это еще не все. Она что-то скрывает от меня. У нее есть секреты", - сказал Чип. "Мы доработали сценарий. Она хорошо отреагировала на дистанционное наблюдение, но она строит стены, чтобы не пустить меня. Есть вещи, которые я о ней не знаю". "Она сопротивляется? Это хорошо или плохо?" "И то, и другое. Ее труднее контролировать как субъект, но независимость делает ее более изобретательной. Это сделало Уолли отличным агентом - а он тоже непростой, как вы знаете". Они посмотрели на меня. Я чувствовала себя кроликом в свете фар встречной машины. Я едва знала своего дядю Уолли. Доктор Грин спросил: "Что вы предлагаете?". "Мы вернем ее к основам", - сказал Чип. "Это все равно, что сломить взбесившуюся лошадь, не так ли?" "Именно так. Мы посадим ее на колесо, чтобы получить хорошую дозу инь/ян, пока она не поймет". Я ожила. "Нет!" Я повернулась и побежала через парк - головой вперед в стену. Она ударила меня по заднице. Я потрясла головой, ошеломленная. Моей одежды не было. На мне был больничный халат. Деревья и трава поблекла, пока не осталось никакого парка - только обычная белая комната с колонками на стене и зеркалом. "Проклятая хрень с сексуальной магией", - закричала я. Неудивительно, что разум матери раскололся. Эти уроды кого угодно сведут с ума". Я встала и стала колотить по стеклу, крича мужчинам, которые, как я знала, стояли за ним. "Выпустите меня. Я ухожу". "Она нас видит?" Доктор Грин удивился. "Она слышала, что мы сказали?" "Конечно, слышала. У нее есть пси", - гордо сказал Чип. "Я же говорил вам, она настоящая". Потребовалось две Няни Блэк, чтобы гоняться за мной по комнате, поймать меня, сделать укол и привязать к колесу. Инь/янь начал вращаться. Голоса скандировали через динамики: "Нет добра... Нет зла... Нет Бога... Есть только Князь Света... Есть только Князь Воздуха...". Я была закручена в зелень - но на этот раз я не сдалась. Вместо этого я сорвала фольгу с головы, как учила меня Леди из Лох-Тей. Я упала в свой разум и закричала,
"Ардшойл!" Я прыгнула сквозь Землю в Шотландию.

Глава тридцать пятая 
Мистер Петерсон 
"Успокойся, Спарки". Мистер Миллер кивнул на стул. Я села, крепко держась за сиденье, обхватив ножки пальцами, чтобы не улететь. Мистер Петерсон поднял глаза от моей папки. "Ваша семья, конечно, часто переезжает", - сказал он, улыбаясь. "У меня есть ваши документы из нескольких штатов. Вы замечательная ученица. У вас есть способности как к искусству, так и к математике, что необычно. Ваш почерк нуждается в доработке, и вам было бы полезно позаниматься с репетитором по гигиене. В итоге, если вы получите образование, у вас будет прекрасное будущее". Слова были захватывающими. Я попыталась улыбнуться, но мое лицо застыло. "Мы хотели бы предложить вам стипендию для обучения в школе для одаренных учеников в Сакраменто. Я знаю, что это далеко отсюда, но мы будем рады, если ты останешься с моей семьей".
"Сакраменто?" Отлично! Чем дальше, тем лучше. "У нас с женой большой дом и шестеро детей. Там всегда есть три или четыре иностранных студента. Вы бы отлично вписались". У меня закружилась голова. Я пытался переварить это: "У вас есть собака?" "Две собаки, кошка, попугай и две черепахи. Звучит нормально?" Это звучало замечательно, особенно если это означало учебу на врача, а не услугу для вечеринки. Я немного расслабилась. Я даже почувствовала себя немного счастливой - и тут он бросил зловонную бомбу. "Давай устроим встречу с твоими родителями, хорошо?" Черт. Я выпрыгнула из своего тела и зависла под потолком, едва слушая, как он объясняет, почему Совет по образованию не может говорить со мной о стипендиях или ускоренных программах без присутствия моих родителей - таков закон. У меня болел живот - спазмы вернулись. "Я говорил с твоей мамой сегодня утром". Черт. Дерьмо. "Она бросила трубку". "Спарки, не могла бы ты пойти и попросить мисс Фитч присоединиться к нам?" - сказал мистер Миллер. "Может быть, это она должна позвонить твоим родителям и назначить встречу". Я едва успела выйти на улицу, как меня разорвало на части. Моя жизнь угасала, и никто не мог меня спасти - даже штат Калифорния. Я привалилась к стене проходной, не в силах дышать. Я была заперта в гробу без воздуха. Я буду Синей птицей, пока не умру. Я упала на колени возле класса, завывая от горя. Мисс Фитч вышла из класса и опустилась на колени рядом со мной. "Спарки, милая, что случилось?" "Мистер Миллер хочет тебя видеть", - пролепетала я. Она помогла мне встать на ноги. "Обопрись на меня". Она проводила меня до стула у двери директора. Я рыдала всю дорогу туда. Мисс Фитч вошла в комнату, а миссис Липски села рядом со мной. Медсестра обняла меня за плечи и протянула платок. "Ну вот, мисс Спарки, не может быть все так плохо". Я зарыдала громче. "Вам лучше успокоиться и послушать, что они говорят о вас. Это важно". Я проглотила свои рыдания. Мистер Петерсон говорил о моих родителях. "Почему назначить собрание - такая проблема? Конечно, родители должны быть довольны такой возможностью для своей дочери". "Проблема в ее родителях", - сердито произнесла мисс Фитч. "Просто просмотрите это досье. В каждом штате, где жила эта семья, были зафиксированы случаи жестокого обращения с детьми и проституции. Как только служба опеки вмешивается или школа подает жалобу в полицию, они пересекают границу штата и начинают все сначала. Посмотрите на дело Иллинойса за прошлое лето. Кто мог сделать такие вещи с маленькой девочкой?". "Вот почему мы пошли на поводу у ее фантазий о Макгрегоре", - сказал мистер Миллер. "Этот персонаж Спарки - ее защита от реальности. Пока это работает, но ее настоящая надежда — это образование". "Я знаю, насколько плохая статистика по этому округу", - сказал г-н Петерсон. "Это одна из причин, по которой мы проявляем такой интерес к этой студентке".
Мисс Фитч фыркнула. "Империал Бич - наименьшая из ее проблем. Она пропадает из школы на несколько дней подряд и возвращается измотанной. Очевидно, ее накачали наркотиками и подвергли сексуальному насилию". "Похоже на педофильскую операцию. Вы уведомили полицию?" "Сообщили. Они ничего не сделают, пока мы не предоставим доказательства", - сказал мистер Миллер. "Похоже, в этом замешаны высокопоставленные люди". "Вы спрашивали девушку об этом?". "Она просто пожимает плечами или говорит: "Не знаю". Вполне возможно, что она действительно не знает - особенно если ее накачали наркотиками". "Это и отрицание", - сказал мистер Петерсон. "У детей может развиться избирательная амнезия после физической травмы. Должны же быть другие способы получить доказательства?" "Вы встречали нашего председателя родительского комитета, миссис Пендрейк - судью в отставке? Она ходила к ним в квартиру, когда Спарки не было в школе, и подтвердила, что ее тоже нет дома. Через несколько дней Спарки возвращается в школу с запиской от матери, в которой та сообщает, что она лежала в постели со слабым сердцем". "У нее болезнь сердца?" "Мы ее проверили", - сказал мистер Миллер. "С сердцем у нее все в порядке. У нее недостаточный вес и анемия, но она каждую перемену играет на детской площадке в кикбол и рисует туннели в Шотландию". "Что это за увлечение Шотландией? Разве большинство учеников не мексиканцы?". "Эти дети понятия не имеют, откуда они родом. Большинство не знают, кто их отцы. У девочки есть некоторые знания семейной истории, которые ей очень помогают, и это помогает другим ученикам. В этом возрасте они еще обладают магическим мышлением. Выдумка более реальна, чем действительность. Это изменится с подростковым возрастом". "Не беспокоитесь ли вы, что слишком далеко зашли в фантазии ребенка, разрешив ей использовать вымышленное имя?" "Сначала я был обеспокоен, но все обошлось", - сказал мистер Миллер. "Кроме того, нет ничего необычного в том, что ученики посещают школу под вымышленными именами". "Разве вы не требуете записи о рождении перед регистрацией?" "Это не всегда возможно в таком месте, как это, и мы не отказываем в образовании ни одному ребенку из-за отсутствия документов". Открылся ящик, зашуршали бумаги. Мистер Миллер сказал: "Вот пример. Другой пятиклассник из этого же класса, Кенни Смит, родился в Тихуане. В детском доме его назвали Анхель Родригес в честь уборщика, который нашел его на помойке. Смиты привезли его в Калифорнию, выдав себя за его родителей. Крэнстон - их настоящая фамилия, и у них есть приводы в полицию за торговлю детьми для проституции. Мы подозреваем, что они содержат бордель в апартаментах Империал Бич, но местная полиция не хочет проводить расследование. Мы бессильны, пока Кенни не заговорит с нами. Если он заговорит, я боюсь, что Крэнстоны просто бросят его обратно в Мексику. Он не усыновлен, поэтому у него нет никаких юридических прав в Калифорнии. Лучшее, что мы можем сделать, это дать мальчику образование, пока он у нас".
Он перетасовал еще бумаги. "Вот другой пример - Патрик Макдональд. Его мать - проститутка. Ее настоящее имя Терри Суарес. Она не знает, кто отец ее детей". "Я слышал о дочери Терезе. Ее смерть была трагической". "Терри родила Патрика, когда ей было тринадцать, а Тереза - когда ей было пятнадцать". "Я так понимаю, что нет никакого мистера Макдональда?" "Это имя взято из детской песенки. Терри работает в своей квартире по ночам. Она передозировала Патрику аспирин, чтобы он спал, с тех пор как он был младенцем. Несколько раз это чуть не убило его. Мы предупреждали ее об опасности, но она продолжает это делать. Нет сомнений, что аспирин способствовал смерти ее дочери от кровоизлияния в мозг". И так продолжается с каждым студентом. Наша задача - подготовить их к жизни как можно лучше. Идентификация с каким-нибудь историческим шотландским кланом, который боролся за честь, а не за секс, деньги и наркотики, — это то, что нужно поощрять".
"А тарелки для пирогов?" "Ношение доспехов позволяет им чувствовать себя в большей безопасности", - сказала мисс Фитч. "Рисование туннелей в Шотландию дает им надежду". "Кажется, вся школа увлечена этой идеей с туннелями. Я никогда не видела ничего подобного". Мистер Миллер усмехнулся. "Если они выходят на игровую площадку и работают вместе, а не дерутся и не связываются с наркотиками, значит, мы чего-то добились. Я верю в поддержку воображения. У Спарки его предостаточно". "А библиотека помогает?" "Библиотека пользуется большим успехом", - сказала мисс Фитч. "Спарки - один из наших самых увлеченных читателей. Миссис Пендрейк сказала мне, что она заказывает книги из Сакраменто. Если у этого ребенка будет шанс получить образование, она побежит за ним". Мистер Миллер вздохнул. "Сейчас нам нужно разобраться с ее родителями, а это будет нелегко".
Наступила пауза. Затем мистер Петерсон сказал: "Если я могу сделать наблюдение, то девочка вступает в период полового созревания". Я задохнулась. Половое созревание! Неужели все знали? Я больше не могла слушать. Я задыхалась. Мои молекулы не могли оставаться склеенными вместе. Они растворялись и улетучивались. Миссис Липски толкнула мою голову вниз между ног. "Возьми себя в руки, милая. Тебе просто нужно повзрослеть быстрее, чем большинству". Меня вырвало на пол.
Глава тридцать шестая 
PSI 
Следующий час я провела, свернувшись калачиком под одеялом на экзаменационном столе миссис Липски. Я не спешила возвращаться в класс и встречаться с друзьями. Они видели меня на коленях, рыдающую. Я содрогнулась при воспоминании об их лицах, столпившихся у двери, когда мисс Фитч вышла. Они хотели бы знать, что произошло. Мне предстояло многое обдумать, прежде чем я смогу им рассказать. "Тебе просто нужно повзрослеть", - сказала миссис Липски. Это были пугающие слова. Она имела в виду сегодня? Как? У меня не было ни денег, ни прав. Я принадлежала моим родителям. Они могли продать меня, и я не могла им помешать. Я вспомнила встречу доктора Грина с отцом. Он сказал, что мать хотела, чтобы я померла от слабости сердца. Отец сказал, что хочет, чтобы меня забрало АНБ. Я содрогнулась и вспомнила страх в голосе отца, когда доктор Грин пригрозил отключить его. Они потеряют свой доход, если я уеду в Сакраменто. Специальная школа может быть бесплатной, но родители никогда не отпустят меня. Я дрожала под одеялом, подтянув колени к груди, тихо раскачиваясь, как я научилась делать в Lookout Mountain, где детей, которые плакали в своих кроватях, били в знак молчания. Я зарылась носом между коленями, вдыхая запах своей кожи. Пахло приятно - арахисовым маслом. Я ковыряла струпья на голенях. Почему мои родители ненавидели меня? Мама сказала, что они забрали Ники, потому что я родилась. Если мой старший брат вернется, отпустит ли она меня в Сакраменто? Может быть, я смогу найти его сама. Он уже должен быть взрослым - достаточно большим для средней школы. Как он выглядел? Я представляла его с таким же вздернутым веснушчатым носом, как у Поли, но с черными волосами и ореховыми глазами - как у меня. Он должен быть храбрым и умным, чтобы столько лет быть одному. Он летал на самолете? Я почувствовала проблеск надежды, представив, как Ники приземляется на желтом биплане, чтобы я успела запрыгнуть на борт. Я видела, как мать и отец бегут за нами по Каспианскому пути, кричат, когда мы поднимаемся в воздух и проносимся над их головами. Они были вне себя от радости, что я нашла Ники и он принадлежит мне. Я стану его вторым пилотом на всю жизнь. Мне больше никогда не придется видеть няню Блэк или крутиться на этом чертовом колесе инь/янь. Мы полетим в Африку, как Антуан де Сент-Экзюпери, глядя вниз на волны золотого песка, простирающиеся от заката до рассвета по усыпанной звездами Сахаре. Я дремала, потея под одеялом, пока не прозвенел звонок на двухчасовую перемену. Бумажная салфетка, на которой я лежал, была мокрой и рваной. Я оттолкнула одеяло и села. В другом конце комнаты миссис Липски сидела за письменным столом. Ее черные волосы сияли в ореоле света. Снаружи дети бегали и кричали в коридоре. В кабинете были только она и я. У меня было несколько насущных вопросов. "Миссис Липски?" Она подняла голову и улыбнулась. "Вам лучше?"
"Как вы думаете, смогу ли я когда-нибудь стать врачом, если буду очень стараться?" "Да, милая. Да." "Как ты думаешь, я достаточно сильная - с моим сердцем и всем остальным?" "С твоим сердцем все в порядке. Ты намного сильнее, чем кажешься". Она грызла свой карандаш, как мисс Фитч. "Ты напоминаешь мне маленький одуванчик, пробивающийся сквозь асфальт. Тебе предстоит долгий трудный подъем, но ты расцветешь". "Что такое педофил?" спросила я. "Мистер Петерсон сказал это слово. Что оно означает?" Она нахмурилась. "Педофил -" - она сделала паузу. "Педофил — это человек, который делает ужасные вещи с детьми". Я была ошеломлена. "Неужели для этого есть слово?" "Боюсь, что да". Предательство ударило меня в грудь. Если есть слово для того, что со мной происходит, почему взрослые не остановили это? Что было с ними не так? Унижение жгло мои щеки. Ее глаза выглядели печальными. "Ты хочешь мне что-то сказать?" Была тысяча вещей, но что это даст? Она не поверит мне. Я и сам себе с трудом верю. Я попыталась улыбнуться, но мои губы слишком сильно дрожали. Я сменила тему. "Что такое амнезия?" "Это значит забыть". Именно это мне и было нужно в тот момент - амнезия. Я закрыла глаза, чтобы вызвать в воображении свои маленькие пылесосы и метлы. Я приказала им приступить к работе за моими глазными яблоками, выметая все плохие воспоминания, чтобы я могла начать все сначала. "Приступайте", - крикнула я мысленно, но на этот раз они не ответили. Они просто смотрели на меня, как бы говоря: "Мы больше на тебя не работаем". Судороги снова ударили, перехватив дыхание. Может быть, мне стоит рассказать миссис Липски о болях, которые отдавали в спину и в ноги, вызывая рвоту. Педро сказал, что именно так поступает тиф, прежде чем убить тебя. Офицер Френдли-Джонс сказал нам, что мы заразимся тифом от реки Тихуана. Если бы у меня был тиф, все бы знали, что я побывала в болотах, и у меня было бы еще больше проблем. Я легла обратно и свернулась в клубок от пота - в ловушке тела, которому я не могла доверять. "Я не могу вырасти", - простонала я. "Я не знаю, как". "Ты поймешь это, милая. Такова жизнь. Все взрослеют". "Это слишком трудно". причитала я. "Каждая жизнь трудна. Твоя жизнь немного труднее, чем у большинства, вот и все. Ты очень умная. Ты вырастешь и будешь жить своей собственной жизнью". Почему она не могла просто сказать мне, что делать, - или дать мне книгу? Я вспомнила, что мистер Миллер говорил о моих друзьях и о том, насколько тяжела их жизнь. Я спросила: "Что будет с Кенни, если Смиты бросят его в Мексике?". "Я боюсь, что они продадут его в детский бордель в Зоне Норте. Этот бедный мальчик даже не говорит по-испански". "Что такое детский бордель?"
"Это место, куда приходят педофилы, чтобы купить секс с детьми". Я покраснела, благодарная за ее честность. Она нахмурилась и спросила меня: "Ты что-нибудь об этом знаешь?". Я сделала вид, что не услышала. Как я могла ответить? Должна ли я сказать ей, что Кенни теперь живет в борделе? Должна ли я сказать ей, что знаю все о тесных боди и о том, что Лобос Локос сделали с ним, потому что слышала его крики через стену. Или что он говорил по-испански? Это поможет ему - или мне? Судороги немного ослабли. Я поднялась на ноги, но что-то еще было ужасно неправильным, перевернутым. Мистер Миллер, миссис Липски и мисс Фитч были взрослыми людьми. Как они могли допустить, чтобы случилось столько зла? Комната закружилась, и я поняла, что "быстро повзрослеть" означает, что я осталась одна. Никто не собирался исправлять ситуацию за меня. Я не могла дышать. Мое зрение сузилось до воронки света. "Мне нужно попасть в Шотландию", - пролепетала я. Миссис Липски вздохнула и вернулась к своей папке: "Да, Спарки. Езжай в Шотландию".
Я уставилась на ее макушку, и мое сердце сжалось от боли. Она дала мне шанс поговорить, а я подвела ее. Она говорила со мной как со взрослой, а я отреагировала как маленький ребенок. Вот растяпа. Я должна была вернуть ее доверие. "Мне очень жаль, миссис Липски. Я знаю, что здесь нет никакой Шотландии. Нет никакого туннеля. Я все это выдумала и врала своим друзьям, потому что это делало их счастливыми. Нет никакой Леди из Лох-Тей. Робин Аброх умер в 1645 году". Она подняла голову. "Дорогая, Шотландия всегда существовала, и когда-нибудь ты туда попадешь - я знаю, что попадешь". Теперь я действительно была в замешательстве, но прежде, чем я успела спросить ее, что она имела в виду, в зале поднялась суматоха. Дети кричали: "Бейте его. Бейте его... придурок заслужил это". Дверь распахнулась, и мистер Керри втолкнул Гэри внутрь, крепко держа его за шиворот. Гэри был весь на взводе и дико размахивал руками. "Убери руки. Он ударил меня первым". "Боже. Вот это синяк", - сказала миссис Липски. "Я принесу льда пачку". Я освободила место на столе для Гэри. Он сел рядом со мной, тяжело дыша. Наши ноги болтались. "Это не моя вина, миссис Липски. Правда! Это все этот чертов Альберт". Он прижал лед к своему опухшему глазу. "Следите за языком", - сказал мистер Керри, выходя за дверь. "У вас одно задержание - хотите два?" "Черт!" - сказал Гэри, стукнув кулаком по столу. "Черт, черт, черт..." Миссис Липски бросила на него взгляд. "...простите, мэм", - сказал он и перевел взгляд на меня. "Просто Берти такой чертовски заносчивый - думает, что он такой умный. Он сказал, что Блоб сделан из глупой замазки. Он сказал, что все, что мы видим в кино, - фальшивка". Я пожала плечами. Альберт был прав. Я бывала на киностудии, и там все было фальшивым. Настоящий Блоб был размером с бейсбольный мяч и в два раза страшнее. Я молчала. Я не собирался противостоять Гэри, когда он был на взводе. Некоторое время он молчал. Я подумала, может, он собирается заплакать. Они с Альбертом были лучшими друзьями.

Прозвенел звонок, и перемена закончилась. Ученики разошлись по своим классам. Когда шум затих, миссис Липски вручила нам пропуска. "Ладно, вы двое - возвращайтесь в класс". Мы шли одни по коридору. Гэри не сдавался. "Что этот болван знает? Он даже не смотрел фильм". Он подобрал камешек и отбросил его на стоянку. Я заметила под кустами пробку от бутылки - оранжевую с черным бычком. Я наклонилась, чтобы поднять ее, как раз когда черный фургон свернул на дорогу, проехав в нескольких футах от моей головы. Этого не может быть. Я застыла на месте, сердце колотилось в открытом рту. Они же не придут за мной в школу? Я пригнулась, отступая вглубь кустов. Я выглянула на улицу и увидела знакомый фургон с темными тонированными стеклами. Он не парковался на стоянке, а простаивал на обочине возле нашего класса. Мою психику покалывало. Чип был неподалеку и сканировал мои мозговые волны. Я закрыла лицо, пытаясь стать невидимой. Если бы я не спрятала свой пси, он бы легко меня нашел. Я притяну его прямо к себе, как антенна. Я заставила себя не думать о нем. Я опустошила свой мозг от мыслей, пока в черепе не осталось ничего, кроме тумана и бум... кабум взрывающихся жестяных лодок. Неужели он пришел за мной из-за мистера Петерсона? Силуэт Чипа материализовался быстрее, чем я успела его мысленно стереть. Он стоял в воображаемом парке, пытаясь притянуть меня к себе. "Я знаю, что ты в том классе, Сьюзи Кью. Мы загнали тебя в угол. Выходи, чтобы мы могли побороть пробки и вернуться в Оушенсайд". Я затаила дыхание, потрясенная его ошибкой. Меня не было в классе. Чип, взрослый мастер пси, ошибся. Я медленно дышала, приглушая свои эмоции, пока его слова рикошетом отдавались в моем сознании. Я пыталась понять, что это значит, не формируя идей, которые он мог бы обнаружить. Окно фургона открылось. Человек, похожий на Няню Блэка, стряхнул пепел со своей сигареты. Я услышала злобный грохот и поняла, что члены парламента находятся сзади. Я видела их в духе, их длинные языки щелкали, когда они пробовали воздух, как змеи. Образ Чипа в моей голове сказал: "Давай, Сьюзи Кью. Ешь свои мармеладки и танцуй. У нас есть новая группа под названием "Фрики". Я сделаю из тебя звезду рок-н-ролла". Я чуть не закричала, когда кусты расступились над моей головой.

Глава тридцать седьмая
Дом Бога
"Какого черта ты делаешь?" Гэри уставился на меня. "Уходи", - шипела я. Он не сдвинулся с места. "Ты идешь на занятия или как?" Неудивительно, что Альберт ударил его. "Отвали". прошептала я. Он отступил назад, выглядя обиженным. "Подожди", - задыхалась я. Чип увидит мой пустой стол, когда Гэри откроет дверь. Мне нужно было больше времени. Мне нужен был план. В голове зажужжал статический сигнал. Он у меня был: "Ты собираешься стать пилотом U2, да? Как Фрэнсис Гэри Пауэрс?" Захваченный американский шпион был во всех новостях. Он был героем Гэри. "Иди посмотри, кто в том черном фургоне. Убедись, что они тебя не увидят. Затем прокрадись за школу и доложи мне. Держись в кустах - под радаром". Гэри издавал звуки самолета, раскинув руки, как крылья. Он остановился и указал пальцем. "Тот фургон?" "Тссс! Веди себя тихо. Не дай им увидеть тебя". "Почему? У меня есть пропуск". "Это секретное задание". Он колебался. Мы только что узнали, что Пауэрса пытали в сибирской тюрьме. "А если меня поймают?" Я закатила глаза. "Не попадешься - ты лучший спец, которого я знаю. Ты ведь не боишься?". "Конечно, нет". Он улетел, низко приседая, и исчез за живой изгородью. Я закрыла глаза, но пожалела об этом. Парк материализовался. Заиграл музыкальный автомат, заиграла музыка, и Чип протянул миску с мармеладками. Я фыркнула и сплющила сцену, захлопнув ее, как раскрывающуюся книгу. Чип всегда говорил, что я научусь держать его подальше, и я это делала. Я сгустила туман за своими глазными яблоками. Мне не нужно было визуализировать парк, чтобы найти Чипа. Я могла определить его энергию. Он был похож на зеленую вспышку радара. Я чувствовала его замешательство. Он искал класс мисс Фитч с помощью своего пси-излучения, ожидая найти меня среди всех искр жизни внутри. Но он все еще не мог меня увидеть. Я нагнала туман, потом отступила, боясь переусердствовать. В конце концов, я была всего лишь ребенком, полагающимся на глупую удачу, а он был профессионалом. Как долго я смогу продолжать в том же духе? Что удерживало Гэри? Схватили ли они его? Возможно, он забыл обо мне и отправился домой. Дыхание страха пробежало по моему позвоночнику, и всплывающая книга снова распахнулась - вся в ромашках и радугах. "Вот ты где". Чип сверкнул белоснежной улыбкой. В ловушке! Мой пульс заколотился, когда я напустила еще больше тумана. "Выходи из этого класса - сейчас же". Он все еще ошибался. Может быть, мой пси работает лучше, чем его? Могу ли я использовать его, чтобы спасти себя? Сначала мне нужно было успокоиться и заглушить свой страх. Я прижала нос к коленям и сосредоточилась на линии красных муравьев, которые маршировали по моему ботинку и вверх по ноге. Они направлялись к моим трусам. Я перевернулась на спину, приподняв зад от лодыжек.
Я подпрыгнула, когда Гэри подполз ко мне. Он вспотел и тяжело дышал. Он бросил на меня взгляд, в котором была сталь настоящего летчика-истребителя. "Впереди два парня - один лысый, другой с хвостиком. Сзади есть еще парни". Затем он спросил: "Это те, кто забрал тебя на Рождество?". "Да", - прошептала я. До этой секунды я надеялся, что лысый парень не был Няней Блэк - что не было никакого Чипа, никаких членов парламента с языками ящериц. Я уже столько врала, что не знала, почему должна верить себе. Я лгала своим друзьям, родителям, учителям, врачам, полиции, Чипу и доктору Грину. Я лгала Богу, отгораживаясь от Него, чтобы Он не видел, как мне плохо. Если я все время лгала, то Чип тоже должен был быть лжецом, не так ли? Мои губы дрожали. Я сбивала себя с толку. Я не могла ослабеть сейчас. "У меня есть план", - сказал Гэри. "Жди звонка. Когда дети выйдут, спрячься в центре толпы и убегай". Это был хороший план. Мы долго молчали, прижавшись друг к другу в кустах, наблюдая, как часы в коридоре бесконечно долго отбивают последние минуты школьных занятий. Наконец, прозвенел звонок. Двери открылись, и дети, шаркая, вошли в коридор. Они выглядели полусонными, волоча ноги. "Что с ними?" прошептала я, потом вспомнила, что сегодня понедельник - половина из них была накачана своими мамашами-тусовщицами в выходные.
"Не хватает шума. Они меня заметят". "Вон Берти. Я начну драку". Гэри бросился в толпу, размахивая кулаками. Драка разразилась бурным потоком ударов, криков и летающих книг. Я присела в сторонке и наблюдала за происходящим в режиме psi - запутанная масса искр и линий, переходящая в хаос, когда дети сбивались в кучу, а учителя пытались их разнять. " Беги!" крикнул Гэри. Я помчалась по подъездной дорожке, пересекла бульвар IB и вошла в кустарник церкви Святого Джеймса, где райская птица и пампасная трава росли выше меня. Оглянувшись назад, я увидела черный фургон, который мчался по направлению к Коронадо-авеню. Он проехал мимо полицейской машины офицера Френдли-Джонса, подъезжавшей к школе. Машина взвыла сиреной, разбрасывая детей во все стороны. Мистер Керри держал Гэри за ухо. Он размахивал руками и плакал. Миссис Липски приложила пакет со льдом к лицу Альберта. Он тоже плакал. Мальчиков повели в изолятор. Остальные мои друзья разбрелись по игровому полю Мар Виста, направляясь в клуб. Я могла бы догнать их, если бы поторопилась. Я сделала несколько шагов, но остановилась. Сказала ли им мисс Фитч о моей стипендии? Сказала ли она им, что я так сильно хочу поехать в Сакраменто, что у меня болят кости - даже если это означает оставить их позади? Это была правда, и правда начинала прожигать во мне дыру. Я знала, что сказать правду — это мой единственный шанс сбежать от родителей и вырваться из Аннекса, но как я могла объяснить няню Блэк, и колесо инь/ян, и мои поездки в Диснейленд? Я бы выглядела как сумасшедшая. Все бы подумали, что Секс-магия и пси — это выдуманные мной истории. А что, если до доктора Грина дойдет, что я проболталась? Следующие десять лет я проведу привязанной к этому чертову колесу. Я коснулась креста на лбу, вспоминая звезду, прочерченную там кровью Минервы. Я могу стать следующей жертвой. Трава пампасов колыхалась под горячим ветром. За колышущимися ветвями я увидела старика на скамейке. Мое сердце пропустило два удара - Мепа? Нет, это был старый мистер Кортес, садовник. Он улыбнулся и помахал рукой. Я помахала в ответ. Мой взгляд проследил за церковным шпилем, возвышающимся позади него, как очень большая антенна - до самого креста на вершине. Я вспомнила, как флагшток Джона Мюира жужжал у моего уха, высасывая мои мысли и отправляя их Богу. Если я прижмусь лбом к этому кресту, может быть, Он услышит меня и поймет, что я не лгу. Но что, если Он поразит меня насмерть или отправит прямиком в ад за то, что они заставили меня сделать? В мою пользу мистер Петерсон назвал меня замечательным учеником. Он даже предложил мне жить в его семье. Мисс Фитч сказала, что я лучше всех читаю в школе. Миссис Пендрейк сказала, что я прекрасный художник. Миссис Липски сказала, что я могу стать врачом. Они были взрослыми, их мнение должно было считаться с Богом. Я остановилась на каменных ступенях Сент-Джеймса. 
Стоит ли мне рисковать? Да — это были отчаянные времена. Я поднялась, но снова замешкалась у двери церкви, боясь попробовать защелку. Я уже повернулась, чтобы уйти, когда дверь распахнулась. Я подпрыгнула и издала пронзительный крик. Пастор Джон тоже вскочил. Он улыбнулся. "Спарки, какой приятный сюрприз. Заходи. Мы упаковываем пожертвованные Голубыми Колокольчиками одеяла для Тихуаны". Одеяла? Я совсем забыла о них. В часовне было шумно. Дамы сортировали груды одежды и складывали тяжелые одеяла, упаковывая их в три большие коробки. Я провела руками по грубой зеленой шерсти, на которой черными буквами было написано USAAF. "За тридцать три доллара в PX купили десять одеял. Еще десять пожертвовала вспомогательная служба базы", - сказала миссис Пастор Джон, предлагая тарелку овсяного печенья с изюмом. Я взяла одно. Не хотите ли вы написать записку от "Голубых колокольчиков", прежде чем мы закроем коробки?"
"Да". Вот что еще я могла сделать, чтобы произвести впечатление на Бога. Одеяла, доставка лекарств, мое стремление помочь больным — все это были положительные моменты. Так же, как и фрески, олененок и прятание ангелов в библиотечных книгах. Конечно, Бог увидит, что я не такая уж плохая. "А можно мне тоже рисовать картинки?" "У нас есть мелки и бумага в воскресной школе". Миссис пастор Джон провела меня в классную комнату. Я села за стол и сложила листы бумаги в виде карточек. Я нарисовала маленькую Кончиту в милом наряде, окруженную ангелами и звездами. Я нарисовала ее в разных платьях для каждой из трех коробок и подписала открытки сердечками из шотландских голубых колокольчиков. Это была не самая лучшая моя работа, но дамы торопились. Они хотели вернуться из Тихуаны до наступления темноты. Они поблагодарили меня, сказав, что я умею рисовать. Я стояла с пастором и его женой и махала рукой, когда старый деревянный универсал уезжал в сторону Тихуаны. Я чувствовала себя смелее. "Пастор Джон, могу я с вами поговорить?".
"Проходите, садитесь". Мы сели на скамью. "Хотите еще печенье?" Миссис пастор Джон передала тарелку. Я положил одно в карман. "Я хочу исповедаться", - сказал я. Пастор Джон выглядел удивленным. "Мы не католики, дорогая. Мы лютеране. Мы не исповедуемся". Мое лицо покраснело. Он говорил со мной как с ребенком. "Это дом Божий, не так ли?". "Да, это так". "Он здесь?" "Он всегда присутствует". "Тогда мне нужно рассказать Ему правду о тех ужасных вещах, которые я совершила. Мне нужно знать, сердится ли Он на меня". "В этом нет необходимости, Спарки. Бог дарует тебе отпущение грехов, независимо от того, как ты согрешила". "Что такое отпущение грехов?"
"Это значит, что Он прощает тебя без осуждения. Божья благодать — это дар. Нет никаких условий". Я покачала головой. "Нет, нет, нет". Неужели он думал, что я идиотка? Бог не раздавал вещи просто так. На библейском часе Розенкрейцеров все было не так. "Я хочу, чтобы Он наказал меня и покончил с этим. Если Он хочет скормить меня гигантским паукам и превратить в человеческую шелуху, то хорошо. Я готова. Если Он хочет поставить меня на колесо инь/ян до конца моей жизни, то это нормально, потому что я была плохой. Я была очень плохой". Я разрыдалась, подняв глаза к небу, готовая к смерти - или к паукам. Миссис Пастор Джон обняла меня за плечи. Я прислонилась к ней и зарыдала. "Я хочу сказать правду, но не думаю, что Он мне поверит". Она погладила меня по спине. " Бедняжка. Я позвонила кое-кому для тебя", - сказала она. "Она придет, чтобы забрать тебя домой". Я услышала шаги. Пожалуйста, Боже, только не мама.
"Что случилось, дитя?" Это была миссис Пендрейк. Она опустилась на скамью рядом со мной. "Я только что узнала о твоей стипендии в Брукфилдской школе в Сакраменто. Вы должны быть на седьмом небе от счастья". Миссис Пастор Джон погладила меня по волосам. "Поздравляю,                 дорогая — это прекрасная новость". "Нет — это ужасная новость", - всхлипнула я. "Мои родители не отпустят меня. И Бог мне не поможет, потому что я заслуживаю попасть в ад. Они заставляют меня делать ужасные вещи, и мне так жаль". "Что ты говоришь? Кто заставляет тебя делать вещи?" "Доктор Грин, доктор Уайт, доктор Браун, няня Блэк, Мепа... Вито... Отец..." "Я не понимаю", - сказал пастор Джон. "Боюсь, что понимаю", - сказала миссис Пендрейк, которая раньше была судьей. Она взяла меня за руку. "Куда они тебя ведут, Спарки? Ты помнишь? Можешь рассказать нам?" "Много разных Аннекс. В этом месяце это место в Оушенсайде под названием "Лагерь Экклезия". "Я слышала об этом месте". Пастор Джон покачал головой. "Вы уверены?" Я кивнула. Правда бурлила - неудержимо. "Я езжу на автобусе из Сан-Исидро в магазин пирожков в Оушенсайде. Няня Блэк везет меня и других детей в "Секс мэджик" в фургоне с темными окнами. Мы проходим через ворота с колючей проволокой. Там охранники с собаками и надпись "Лагерь Экклезия". Я только что видела их фургон у школы. Они ехали за мной. Я не хочу туда возвращаться - никогда". "Боже правый", - понизил голос пастор Джон. "Я слышал обвинения в педофилии". "Подождите минутку", - напряглась миссис Пендрейк. "Вы сказали, что черный фургон был в школе? Сегодня?" "Они пытались схватить меня, но Гэри начал драку. Я убежала". "Я звоню в полицию", - сказал пастор Джон. "Подождите", - сказала миссис Пендрейк. "Мы должны все обдумать. Я боюсь, что мы имеем дело с чем-то более могущественным, чем местные полицейские". "Это называется АНБ", - сказала я. Они озадаченно посмотрели на меня. "Это правительство". "Я никогда не слышала об АНБ", - сказала миссис Пастор Джон. "Я тоже не слыхал". Пастор Джон пожал плечами. "Наверное, это одно из тех новых агентств, которые появились после войны". "Это как ЦРУ", - сказала я, но они все еще выглядели озадаченными. Как они могли не знать? Я знала об этом всю свою жизнь. "Мой дядя Уолли работает на них. Он шпион". "Боже правый", - сказал пастор Джон. "Это ужасно. Зачем федеральному агентству поддерживать педофилию?" "Им нужна моя пси — это П-С-И. Они хотят, чтобы я стала девочкой Врил". "Что такое пси? Что такое врильская девочка?" - спросила миссис Пастор Джон. "Я читала об этом", - сказала миссис Пендрейк. "У Гитлера были прекрасные шпионки, которых называли Vril girls. Это были высокие женщины с экстрасенсорными способностями, которые были экспертами в соблазнении, науке и шантаже".
Я вспомнила свои поездки в Диснейленд. "Это верно... и доктор Грин говорил о Гитлере". "Это звучит как научная фантастика", - сказал пастор Джон. "Я бы хотела, чтобы это было так", - сказала миссис Пендрейк. Миссис Пастор Джон притянула меня ближе. "Ты бедное дитя". Я заговорила быстрее: "Они одеваются как козы. Они накачивают меня наркотиками и занимаются со мной сексом". Я говорила невнятно, торопясь высказать все, пока они не перестали меня слушать - или Бог не поразил меня насмерть. "Они убили Минерву и Эльфина на празднике Сатурналий. Они вырезали их сердца и выпили кровь. Мне так жаль". Миссис Пастор Джон зарычала. "Я буду больна..." "Смотрите." Я подняла челку и указала на крест на моем лбу. "Это метка сатаны. Мой дед порезал меня ножом, когда мне было три года. Он обещал меня принцу воздуха. Он принес в жертву моего кота Пу-Пу. Он убил Винни-Пуха, потому что я его любила". Миссис Пендрейк слишком сильно сжала мою руку. " Бедная маленькая Спарки".

"Они отправили меня в Аннекс в Сиэтле, Сан-Луис-Обиспо, Лукоут-Маунтин, Лорел-Каньон... много мест. Я больше не хочу туда идти. Ты должна помочь мне выбраться. Я хочу поехать в Сакраменто. Я хочу вырасти и стать врачом... пожалуйста". Я сделала паузу, задыхаясь. Комната закружилась. Взрослые молчали, уставившись в пол. Я почувствовала их страх и растерянность. У меня сдали нервы. Я должна была выбраться оттуда. Я отдернула руку и вскочила на ноги. "Надо идти". Я отступила назад. Пастор Джон похлопал по сиденью. "Садись, Спарки. Пожалуйста, дай нам минутку. Нам многое нужно принять. Это все так шокирует". Его голос дрожал, и он не смотрел мне в глаза. Я рисковала всем, чтобы сказать правду, и все, что я сделала, это напугала его. Взрослые не должны были бояться. Возможно ли, что они даже не знали, как мне помочь? Может быть, они все ненавидели меня теперь, когда знали, что я испорченный товар? Мы были в доме Бога, но где был Он? Я посмотрела на витраж над алтарем. Солнечный свет пробивался сквозь цветное стекло. Я искала Иисуса, но то, что я увидела, было музыкальным автоматом. Ужас обрушился на меня холодной волной. Мне нужно было бежать. Я отступила назад по проходу, качая головой: "Нет... нет...". Миссис Пендрейк потянулась ко мне издалека: "Спарки, подожди. Пожалуйста, позволь нам помочь тебе". Позади нее в окне зажужжал музыкальный автомат, огни вспыхнули и заплясали. Защелкала пластинка. Я не стала ждать. Я выбежал из церкви и побежал через сад, выныривая на дорогу. Гудели клаксоны, визжали шины, водители кричали по-испански, но я продолжала бежать. Я едва успела добежать до апартаментов IB, как меня скрутили судороги, разделившие мое тело на две части. Я согнулась, задыхаясь, уверенная, что тиф убивает меня. Пошатываясь, я пересекла лужайку. Дверь в квартиру С была широко открыта. Мне хотелось побежать наверх, забраться в кровать и закрыться от всего мира чудо-мечом. Я была уже почти у крыльца, когда жалюзи наверху распахнулись. Я замерла. Чип стоял у окна моей спальни. Я отступила в тень, окружая себя белым статическим электричеством. Увидел ли он меня? Нет - пока нет. У меня хорошо получалось исчезать. Но он знал, что я близко. Я наблюдала, как его пси сканирует двор с регулярной периодичностью. Скоро он меня найдет. Я подумала о том, чтобы бежать обратно в церковь, но фургон с няней Блэк ждал где-то на бульваре IB - я чувствовала это. Я также чувствовала, что члены парламента приближаются, пробуя воздух на вкус. Я была окружена. Мой статический щит сломался, а пси ослабло. Пси-излучение Чипа приблизилось - я был как мертвец. Внезапно зазубренные энергетические шипы разорвали воздух на дымящиеся трещины и вулканы. "Твою мать, ты говоришь". Гнев матери вывел из строя радар Чипа. Это была передышка, в которой я нуждалась. Я хмыкнула, чтобы отключить их обоих, пока сосредоточилась на создании туманного покрова. "Отвали, Уизи", - пригрозил Чип. "Ты облажалась. Я забираю девчонку". Чип начал заново прочесывать двор, но Мать снова вмешалась - излучая хаос и фрагментируя его пси. "Если ты думаешь, что просто войдешь сюда и заберешь мою дочь бесплатно, тебе лучше подумать еще раз. У меня есть права". "У вас с Джимми был шанс". "Правда?" Она зажгла сигарету и выдохнула дым. "Я хочу, чтобы ты знал, что у меня есть другие варианты. На самом деле, у нас было другое предложение". "О чем, черт возьми, ты говоришь?" "Это большая шишка из совета по образованию - мистер Петерсон. Он хочет забрать ее". "Куда?" "Он говорит, что это для стипендии в какую-то модную школу - Бруксайд или что-то в этом роде. Но я не наивная. Он хочет только одного. Он придет сегодня вечером, чтобы сделать нам предложение. Вы хотите ее? Это будет стоить тебе много…". Мама ошиблась. Или это я сошла с ума? Мистер Петерсон был хорошим парнем, не так ли? Судороги вернулись так сильно, что я свернулась калачиком на клумбе с геранью. Наверное, я умираю. Я надеялась на это. Я смотрела на красные лепестки и видела в них Бога. "Включи свой цвет". говорила миссис Робертс на уроках рисования. Я включила его сейчас. Я вдыхала их сладкий, металлический аромат. Ветерок шелестел кустарником. Сквозь зеленую листву с пурпурными подпалинами я увидела карие глаза и влажный черный нос моего олененка. Она нюхала воздух, прижав уши. "Вы нарисовали Бога", - сказала миссис Пендрейк. Теперь она была здесь. Я обняла маленькую олениху, прижавшись к ней. Она была мягкой и теплой на моем животе. Ее сердце билось синхронно с моим. Мы вместе смотрели вверх сквозь пальмовые ветви. Белые облака жужжали и плыли по небу. Она лизнула меня в щеку. Было щекотно.

Глава тридцать восьмая 
Туннель в Шотландию 
"Парки, проснись". Мои веки моргнули. Я лежала в грязи, горячая и потная, широко раскинув руки. Надо мной нависали ангелы на велосипедах. Их лица были темными силуэтами на фоне слишком яркого неба. Красные муравьи маршировали по моей руке. Я не была мертва. Я села и отмахнулась от них, стряхивая кору и листья с волос. "Педро ждет", - сказал Патрик. Он потянул меня за ноги, но я осталась стоять на месте, скрючившись за велосипедами - вне поля зрения квартиры С. Он сморщил нос. "Что с тобой?" "В моем окне кто-то есть?" "Только твоя мама курит сигарету". "Нет парня с хвостиком?" "Нет".
"Бери свой велосипед", - сказал Рок. "Там много нового крутого снаряжения". Я замялась. "Нет, подожди!" Черный фургон мог простаивать в гараже. Я поискала Гэри, но он, наверное, все еще был в тюрьме с Альбертом. Рок был нашим вторым лучшим игроком в кроссы. "Пойди, разведай в гараже", - сказала я ему. "И проверь Каспиан до самого бульвара ИБ". "Зачем?" "Черный фургон или парень с конским хвостом, или полицейские, или большой лысый парень с усами". "Почему?" Он взглянул на Патрика. Патрик командовал военными операциями. Я надеялась, что он не сердится на меня. "Просто сделай это", - сказал Патрик. "Мы подождем здесь". Рок вернулся меньше, чем через минуту. "Там никого нет", - сказал он. "Гэри в клубе с Берти". Я двигалась вместе со стадом, хорошо спрятавшись за мотоциклами. Моя пси-система была окружена всплесками детской энергии. Я не смотрела в окно и не искала Чипа - я не могла делать это на бегу. Остальные воины ждали в здании клуба. Гэри и Альберт демонстрировали свои одинаковые черные глаза. Они снова были лучшими друзьями. Альберт был взволнован. "Они подключают прожекторы. Каждый из этих сосунков имеет мощность восьми миллионов свечей". "Поднимайтесь", - крикнул Патрик. Я запрыгнула на Голубой шар и последовала за ним к краю Каспиана. По его сигналу мы выстроились вдоль гребня холма. Рок не шутил. Груды оборудования с клеймом USAAF были сложены от прудов-отстойников до самой границы. Я никогда не видела столько людей в камуфляже. Джип Педро был припаркован на дальнем берегу реки. Он никогда бы не перешел на нашу сторону, когда на пути стояли все эти американские солдаты. Нам пришлось бы пробираться через солдат, ящики, электрические провода и всевозможные странные вещи. Тем временем грузовики разгружали огромные деревянные катушки с черным кабелем. Заревел двигатель, и я подпрыгнула, сердце заколотилось - фургон. Но это был не он. Механики запустили дизельный генератор, который поднял облако пыли и выхлопных газов. "Круто", - сказал Альберт. "Это работает". "Ардшойл! Ардшойл!" закричал Патрик, устремляясь вниз по склону. Я последовала за ним, держась в середине группы. Мы перелетели через земляные дамбы и вылетели на болотистый песок, где фургон не мог меня поймать. Голубой шар мчался галопом так быстро, что я стала невидимой. Никто не пытался нас остановить - парни из USAAF были слишком заняты поиском контрабандистов. Мы остановились, чтобы поглазеть на блестящую серебристую полусферу со стеклянным лицом и внутренностями, похожими на гигантскую лампочку. "Эй, Спарки, посмотрим, как ты украдешь одну из них", - поддразнила Линда. Сфера была около пяти футов в диаметре и установлена на металлическом прицепе. Это была одна из ряда сфер, прикрепленных кабелями к дизельному генератору, который грохотал и извергал дым. "Это мобильные дуговые фонари", - крикнул Альберт, перекрикивая грохот. "Один такой генератор может запустить все четыре фонаря на поле боя…". "Забей, Берти. Поехали", - крикнул Патрик, ведя нас к реке.
Она была слишком глубокой, чтобы ее пересечь. Педро переехал на нашу сторону. "Это один из прожекторов", - сказал он, раздавая посылки и десятицентовики. "Они испытают его сегодня вечером - будут ловить кубинцев, контрабандистов, перевозящих кокаин в самолетах". Он отдал нам честь. "Лучше идите, бамбино. Вы опаздываете". Уже стемнело, когда мы закончили доставку, и дети отправились домой ужинать. Внизу, в болотах, с моими друзьями, я была свободна от кошмара дома. Но теперь я была против него. Я заползла в пространство за мусорным контейнером, свернувшись в клубок на прохладном бетонном полу. Мне нужно было время, чтобы подумать. Я обследовала Чипа, фургон, членов парламента - ничего. На всякий случай я спряталась в тумане. Судороги вернулись, хуже, чем когда-либо. Меня вырвало в мусорный бак как раз в тот момент, когда первый из "Лобос Локос" вкатился в гараж. Он осмотрел меня и присвистнул. Остальные с ревом неслись по Каспиану. Мне некуда было идти, кроме как домой. Я толкнула дверь кухни с ноющим чувством обреченности. Здесь было слишком тихо. Не было ни запаха ужина, ни звука телевизора, ни следов отца, матери или моего брата. Они должны были сидеть на диване и смотреть телевизор. Я поднялась по лестнице, планируя незаметно пробраться в свою комнату. Мои руки и ноги были как свинцовые гири, а спина болела. Мне пришлось прилечь. В ванной комнате текла вода. Отец и мать были там - разговаривали на низких тонах. Я прислушалась у двери. Отец ворчал: "Кем этот мудак себя возомнил? Если он хочет ребенка, ему придется платить, как всем остальным". "Не волнуйся, Джимми. Он заплатит". "Сколько нам с него взять? Сколько, по-твоему, она стоит?" "Он большая шишка. Вопрос в том, сколько, по нашему мнению, она стоит?". Я отпрянула назад в ужасе. Они говорили о мистере Петерсоне... и обо мне. Тысяча мыслей и эмоций пронеслись в моей голове в беспорядке. Я боролась за самообладание, чтобы не закричать и не выдать себя.
"Я пойду за сигаретами. Приготовь ребенка". Отец открыл дверь в ванную, и я проскользнула в их спальню, чтобы спрятаться. Красная пижама baby-doll была разложена на их кровати. "Я вернусь до семи". "Тебе лучше быть. Он будет здесь в 7:30". Он спустился по лестнице и вышел через заднюю дверь. Мое сердце стучало в ушах. Я онемела с головы до ног. Это было хуже, чем все, что я могла себе представить. Я хотела, чтобы мистер Петерсон не приезжал. Судорога свела меня вдвое, и я пожелала, чтобы мое тело перестало обращаться против меня. Я пожалела, что не родилась в Шотландии у других родителей. Я смотрела в открытое окно и желала, чтобы я умерла от тифа прямо сейчас. Из болот прямо вверх падал свет, пронзая небо в идеальной трубе освещения. Это было прекрасно. Я подняла отцовский бинокль. Сомнений не было - туннель в Шотландию был открыт. Пора было прыгать.
"Получилось", - крикнула я, победно подняв руки. Я выбежал на лестничную площадку, прямо к матери. "Ванна. Сейчас же!" Она указала на бурлящую воду. "Дай мне свою одежду". Она схватила меня и начала стягивать с меня розовую футболку. Она задрала ее достаточно высоко, чтобы был виден черный лифчик. "Это от твоего парня?" Она ударила меня по лицу. "Это от большого шишки из Сакраменто? Он получает это от тебя бесплатно, не так ли?". "Ты все не так поняла". Я изо всех сил пыталась отстраниться. Она набросилась на меня с кулаками. Мама была крупной женщиной. Она всегда могла одолеть меня, даже когда ей приходилось садиться на меня, чтобы сделать это. Но что-то изменилось. Я выросла на шесть дюймов. Она перевешивала меня на целую тонну, но я была жилистой и быстрой. Она попыталась схватить меня за волосы. Я увернулась и толкнула ее - сильно. Она поскользнулась на мокром полу и упала в ванну. Я спрыгнула вниз по лестнице и вышла через черный ход. "Неблагодарная маленькая шлюха. Вернись сюда", - кричала она. Я побежала к гаражу. Он был заполнен еще большим количеством Лобос Локос на мотоциклах. Они схватились за меня, но я проскочила между ними и побежала дальше. За то время, которое им понадобилось, чтобы разойтись, я вскочил на Голубой шар и помчался по Каспиану, слепо спускаясь с холма, пересекая пруды и попадая в болота. Я ехал на инстинкте, не сводя глаз с тоннеля света. Я должна была проехать через него, пока он не закрылся. Я уворачивалась от грузовиков, техники и людей в камуфляже. Я услышала звук генератора и почувствовала запах дизельного топлива. Они перевезли двигатель через реку, ближе к пограничному забору. Туннель тоже был на другой стороне реки. Мокрощелки продвигались на север, и я была окружена со всех сторон, двигаясь против людского потока. Я переехала реку в самом мелком месте, где люди переходили ее пешком. Река текла быстрее, чем обычно, размывая берега. На дальнем берегу я крутила педали слишком близко к краю мягкой обочины, и песок подался. Я опрокинулась, скатившись головой вниз по грязному берегу в ил, кишащий тифом. Я бы плюхнулась в смертоносную воду, но толпа спустилась за мной. Мужчины схватили меня за ноги, прежде чем я упала в воду. Они были добры и заботливы, оттирали пахнущую грязью грязь и помогали мне встать на ноги. Мой велосипед! Я нигде не могла разглядеть "Голубой шар". Женщина указала на него - его уносило в Тихий океан потоком грязи. Я хотела заплакать, но у меня не было времени. Я должна была быть далеко в Шотландии, когда мистер Миллер и мистер Петерсон приедут в нашу квартиру. Я все еще видела свет и побежала к нему на своих новых длинных ногах. Я и не подозревала, что могу бежать так быстро, как сильное животное - леопард или газель. Я бежала широкими, легкими шагами, приближаясь к блестящей трубе. Я слышала только свое дыхание и шлепанье ног по твердому песку. Я убегала от родителей, мистера Петерсона, Чипа, членов парламента и всех этих ворчунов на флоте. Я уже почти добрался до места, когда меня схватили боли в животе, такие сильные, что меня парализовало. Я споткнулась и упала на колени. Прилив человечества разделился и обошел меня, пока я вползала в заросли тростника, снова преданная своим телом. Я лежала там, всхлипывая и отплевываясь. Конечно, это был конец. Я умирала. Я пытался встать и увидеть свет, но его не было. Даже генератор молчал. Меня поглотила тьма. Я перестала дышать, ожидая смерти. "Спарки, мучача, это ты?" Педро посветил фонариком мне в лицо. "Уходи", - простонала я, прикрывая голову. "Я умираю от тифа". "Это не место для маленькой белой чики. Пойдем." Я не двигалась, тогда он схватил меня за руку и потянул к себе. "Садись в джип, чика. Я отвезу тебя домой". Домой мне хотелось меньше всего, но Педро был настойчив. Я последовала за ним к забрызганному грязью джипу и забралась на пассажирское сиденье. Может быть, я умру раньше, чем мы доберемся до квартир IB. Это решит все проблемы. Я была еще жива, когда он выехал на Каспиан. На парковке стояли полицейские машины. Мигали красные огни и пищали рации. Я увидел мистера Петерсона и мистера Миллера, стоявших у задней двери вместе с офицером Френдли-Джонсом и миссис Пендрейк. "Это все, что я знаю", - сказал Педро. "Похоже, полиция у вас дома. Дерьмо попало в вентилятор". Должно быть, случилось самое худшее, и они пришли арестовать моих родителей. Мистер Миллер и мистер Петерсон знали все. Я не должна была доверять миссис Пендрейк. Теперь я никогда не смогу вернуться в эту школу. Я увидела Кенни, выглядывающего из задней двери, и мое унижение стало невыносимым. Я разорвалась на части, разлетевшись на осколки. Мое дыхание замедлилось практически до нуля. Я пыталась раствориться. Я хотела исчезнуть. "Вылезай из джипа, чика". Педро толкнул меня в плечо. "Я должна выбраться отсюда".
Я бросила на него злой взгляд и вылезла. Я не поблагодарила его за то, что он спас меня или вернул обратно. Я была в ярости на него и на окружающий мир, который постоянно заставлял меня возвращаться к родителям. Я не собиралась возвращаться домой. Как только Педро отъехал, я начала бежать в противоположном направлении. Я не видела желтый "Меркурий", пока дверь не распахнулась и я не столкнулась с отцом. Он схватил меня за руки, прижав их. Затем сзади подошла мама, схватила меня за талию и крепко обняла. Когда я попыталась закричать, отец ударил меня в живот с такой силой, что я упала. Родители бросили меня на заднее сиденье, пока я боролась за дыхание. Отец завел двигатель, сжигая резину на бульваре IB. "Твой любовничек вызвал полицию", - крикнул он через плечо. "А эта сука Пендрейк пыталась арестовать нас за педофилию. Кем она себя возомнила - звонить в службу опеки? Сказать им, что мы кучка педофилов. Теперь это Мексика или тюрьма. Надеюсь, ты счастлива." "Я не поеду в Мексику", - пробурчала мама. "Ни за что - там полно мексиканцев". "Мы не можем оставаться в этой стране. Педофилия - федеральное преступление". "Тогда тебе лучше отвезти нас в Канаду, потому что в Мексику я не поеду". Как только я смогла дышать, я закричала во всю мощь своих легких, колотя ногами по оконному стеклу, пытаясь вырваться на свободу. "Заткнись!" Мама ударила меня по голове так сильно, что я увидела звезды. "Мы нашли тайник под твоим матрасом, сучка-обманщица. Он дал тебе эти лифчики и модные штаны, не так ли? Ты думаешь, я глупая? Мужчины не дарят женщине красивые вещи, если она не выкладывается". "Ты обманывала нас, толстуха". Отец говорил невнятно. "Мы выбьем это из тебя раз и навсегда". "Моя книга", - всхлипывала я. "Что ты сделал с Чудо-мечом?"
"Он в мусорном ведре вместе с остальными твоими вещами", - огрызнулась мама. "Она в мусорном ведре, где тебе и место. Ты никчемное ничтожество, кусок дерьма. Мы даем тебе дом и еду, и вот что мы получаем взамен. Ты нам должна. Вбей это в свою тупую башку и прекрати истерику". "Твоя мать права. Ты в большом долгу перед нами, толстуха". "Это моя мать виновата", - фыркнула мать. "Мема забила голову ребенка дерьмом МакГрегора. А теперь эта маленькая сучка пошла и ополчилась на нас". "Ты такая неудачница", - сказал отец. "Все эти возможности в Аннексе, а ты просто не справилась". "Я ненавижу Аннекс", - закричала я. "Я никогда не хотела туда идти и никогда туда не вернусь". Мама бросила на меня язвительный взгляд. "Ты вернешься, когда я скажу. Им нужна твоя психика, и они заплатят, чтобы получить ее". "Ты думаешь, они пойдут на сделку?" - спросил отец, обеспокоенный. "Ты думаешь, что они вернут нас в страну?" "Конечно, вернут. Не забывай, кто мой брат. Один телефонный звонок, и они сделают так, что это федеральное дерьмо о педофилии исчезнет". Они продолжали и продолжали, но в моей голове что-то щелкнуло, и я больше их не слышала. Я перестала слушать. В ушах звенело от ударов, но помимо этого, я начала забывать их слова, как только они были произнесены. Они будут бить меня и позже - я не сомневалась в этом, - но их слова потеряли всякую силу. Машина с ревом пронеслась по пустыне, и на дороге появились кролики. Они замирали в свете фар, и отец сбивал их. Удар... удар... удар... удар... Я отвернулась от бойни. Самая сильная боль еще не прошла через мой живот. Она угрожала снова парализовать мою нижнюю половину. Я подтянула ноги, обхватив руками колени. Мои пальцы были влажными. Я посмотрела на свои руки. Они были темными от крови. "Я умираю", - закричала я, глядя на свои осклизлые пальцы. Никто никогда мне не объясняли, что маленькие девочки становятся женщинами таким образом. У меня кружилась голова, меня тошнило. Машина удалялась в облаке звезд. Когда они рассеялись, Спарки сидела рядом со мной. Мне казалось, что ее только что вырвали из моих внутренностей, но она выглядела аккуратно в своем килте, неизменном с тех пор, как я впервые встретила ее в поезде в Пеории. "Расслабься - ты не умираешь", - сказала она. "У тебя месячные, вот и все. Об этом написано в книге "За вас, мисс подросток! Мы читали об этом, помнишь?" "Да, наверное..." Я смутно припоминала главу о менструации. Я не обратила особого внимания. "Это хорошо", - подмигнула Спарки. "Появление месячных означает, что ты становишься взрослой. Через несколько лет ты станешь достаточно большой, чтобы делать все, что захочешь". " Лет?" всхлипнула я. "Я не могу ждать годами". "Чем старше ты будешь становиться, тем лучше это будет. Ты самый умный ребенок в Калифорнии, помнишь? Прекрати ныть и используй свой большой мозг". "Но что я могу сделать? Как я могу все это исправить?" "Ты не можешь. Ничто не может сделать это правильным, но, когда ты вырастешь, ты сможешь сделать это прекрасным". Я закатила глаза. "Как?" "Ты должна быть добрым и хорошим человеком. Будь всем тем, чем эти люди не являются". Она сверкнула своей кривой улыбкой. "Тогда напишешь свою историю". "Хорошо - но годы? Это слишком долго". "У тебя нет выбора, так что смирись с этим. А теперь забирайся на сиденье. Я хочу тебе кое-что показать". Мы встали на колени бок о бок, и она показала на заднее окно. Четыре трубы яркого белого света выстрелили в небо. Четыре туннеля были открыты. Я потеряла дар речи - кричала: "Выпустите меня! Я колотила в окно. Это был мой последний шанс прыгнуть, а мы ехали не в том направлении. Мама взмахнула руками и ударила меня по голове. Я затихла, голова закружилась.
"Смотри", - снова указал Спарки. Что-то было в огнях. Воины совершали прыжок, взлетая вверх, кувыркаясь в сальто, широко раскинув руки. Они видели, что туннели открыты, и направлялись в Шотландию. Я видела, как уходил Патрик, потом Кенни, Линда, Куки, Рок и Альберт. Я увидела Терезу, которая несла Кончиту. За ними шли Эльфин, Минерва и все остальные маленькие звездочки, и ангелы. Миссис Макдональд тоже прыгала. Они взмыли вверх, в ночь, где лучи света осветили скопление низких облаков, которые светились зеленым светом, как Шотландское нагорье. Свет зацепил край желтого крыла и подбрюшье самолета Поли. "Ты должна идти", - прошептала я. "Им понадобится твоя помощь в Шотландии". "Я знаю", - сказал Спарки. "Но сначала возьми меня за руку. У меня есть, что тебе дать". Я закрыла глаза и протянула руку. Прикосновение Спарки было электрическим. Ее жизненная сила и решимость вливались в меня, укрепляя все мои пустые места своим огнем рафинера. Я внезапно успокоилась, несмотря на то что теряла все, что имело для меня значение. Мой велосипед исчез. Моей книги не было. Браслет с шармами, мое нижнее белье и одежда исчезли... и все, кто был мне дорог, прыгали по туннелям без меня. Я мчалась в незнакомую новую страну в машине с сумасшедшими людьми, которые собирались выбить из меня все соки, а потом продать в Аннекс, но я больше не боялась. Это может занять много времени, но я собиралась повзрослеть. С этого момента я больше не была ребенком. Я сбегу от своей семьи, став сильнее и умнее их. Я собирался выжить и стать хорошим человеком. Я стану врачом, несмотря на них. Спарки сжала мою руку: "А теперь дай мне свое самое торжественное обещание, что, когда ты напишешь нашу историю, ты сделаешь ее красивой. Никакого плаксивого дерьма. Ты - воин. Помни об этом". "Я обещаю". Я закашлялась, захлебываясь слезами.

"Я собираюсь прыгнуть", - сказала она, отпуская меня. Я кивнула, крепко зажмурив глаза. "Будь собой с этого момента. Я тебе больше не нужна", - прошептала она. Когда я открыла глаза, ее уже не было.

Глава Тридцать девять 
Канада 
"Договорились. У тебя есть проклятие". Мама достала из сумочки белый блокнот. Она прикрепила его к моим трусам в туалете "Юнион-76", когда мы остановились заправиться в Викторвилле. Спазмы ослабли, но я болела изнутри и снаружи от потерь, которые лишили меня сил. "С этого момента ты будешь получать проклятие каждый месяц", - сказала она. "Это твое наказание за то, что ты женщина. Теперь ты можешь иметь детей". Я была потрясена, узнав, что у мамы тоже были месячные. Вернувшись в машину, я свернулась калачиком на заднем сиденье, чувствуя себя опустошенной и растерянной - дети? Мы пересекли границу штата Калифорния около полуночи и остановились в центре для посетителей в Неваде. Отец купил нам колы, а мать - дорожный атлас Рэнда Макнелли. Мой брат потратил пять центов на игровом автомате и выиграл двадцать пять центов. На вырученные деньги он купил ископаемую рыбу из песчаника.
Мы выехали обратно на шоссе 18, и я смотрела на свое отражение в зеркале заднего вида. Я выглядела растрепанной и грязной, как полу вылупившийся птенец с крыльями, которые не могут взлететь. Спарки больше не было. Она забрала с собой свои блестящие волосы и милые шотландские наряды. После нее осталась высокая, худая девушка с грустными глазами и длинными покрытыми струпьями ногами. Я оглядела свои загрубевшие руки и грязные ногти - не так уж много, но это было все, что у меня осталось. Пора было закрыть воспоминания о Спарки в герметичную коробку вместе с остальным Империал-Бич. Пришло время забыть и двигаться дальше. Мне следовало бы поспать, но у меня были неотложные вопросы. Что случилось дальше? Куда мы ехали? Что имела в виду мама, говоря: "Теперь ты можешь иметь детей"? Когда это произойдет? Я знала, что лучше не спрашивать. Я молчала и дремала, пока мы не добрались до Лас-Вегаса. Мы остановились в мотеле с кондиционером. Утреннее небо светлело, а температура уже превышала сто градусов. Там мы переждали самую сильную дневную жару, а ночью снова отправились в путь. Отец хотел оладий, поэтому мы пересекли стоянку у ночной блинной и сели в будку с красными виниловыми сиденьями. Мать открыла свой дорожный атлас, разложив карты на столе. Она опустила голову, отмечая карандашом наш маршрут. Я заметила полоски седины в ее черных волосах. Ее руки дрожали. Ее глаза были широкими и яркими. Она болтала о дорожных поездках, которые совершала в детстве со своими родителями, Мепой и Мемой. Я ненавидела, когда мама говорила с придыханием, стараясь казаться маленькой девочкой. Она делала это всякий раз, когда говорила о своем отце. Отец ворчал, как будто слушал, но я знала, что это не так. Он пил черный кофе и курил "Лаки Страйк". Я заметила глубокие круги под его красными глазами. Он сидел рядом со мной, и между нами был невидимый океан. Запах его шампуня Old Spice пробудил во мне старую тоску по безопасности в его объятиях. Я хотела свернуться калачиком, положив голову ему на плечо. Я хотела, чтобы он гладил мои волосы и говорил, что все будет хорошо.
Мое горло болело от тоски, я задыхалась от того, что могло бы быть, но не было. Я отмахнулась от этого. Прошлое было позади - потеряно навсегда. Как и умная девочка со стипендией в Сакраменто, жизнь в безопасности в объятиях отца никогда не будет моей. Об этом лучше забыть. Я пожала плечами, успокаивая себя. Что-то во мне изменилось. Стипендия или нет, но я видела свое будущее в качестве ученого. Я перехитрила Чипа, по крайней мере, на некоторое время, и миссис Липски сказала, что я достаточно умна, чтобы стать врачом. Я направлю всю свою энергию на это. Я буду жить ради обещания того дня, когда смогу улететь. Трудолюбие и терпение были необходимы - я смогу это сделать. Я улыбнулась официантке и вежливо поблагодарила ее, когда она принесла мои черничные блинчики с дополнительным сиропом и маслом. Отец съел свою короткую стопку и зажег еще одну сигарету. Он раскрыл газету. Ниагарский водопад был во всех заголовках. Мальчик по имени Бобби сорвался с вершины на деревянной лодке, пролетев сто шестьдесят семь футов. Ему было семь лет, и он выжил. Его фотография была на первой полосе. Его называли "чудо-мальчик". Мама решила, что мы пересечем международную границу в Буффало и посетим Ниагарский водопад на канадской стороне. Я вполуха слушал ее рассказы о семейной поездке в 1930-х годах - о том, как она плавала под водопадом на лодке под названием "Горничная тумана" и забиралась в скалистую пещеру за водопадом в дождевике. Следующие несколько недель мы колесили по континенту, посещая такие места, как Большой каньон и Окаменелый лес, проводя жаркие ночи в мотелях с неоновой рекламой и бассейнами. В Аризоне мы купили новую машину, поменяв большой желтый кабриолет Mercury на Chevy 57-го года с кондиционером и техасскими номерами. В конце концов мы переехали реку Ниагару по мосту Мира и въехали в Канаду. Отец припарковал "Шевроле" под знаком "Путешествие за водопадом". Это звучало захватывающе и опасно. Мы с братом побежали через травянистый парк, чтобы перегнуться через железные перила. Под нами бурлил котел холодной воды, вздымая такой густой туман, что мы исчезли в нем. Мама нашла нас. "Где твоя обувь?" Она показала на мои босые ноги. "Я потеряла их в Канзасе", - пожала я плечами. Я была босиком уже несколько дней. "Все равно они были слишком малы". Она повернулась к отцу. "Она может войти в дом в таком виде? Разве мы не должны оставить ее в машине?" "Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста", - умоляла я, хныча, как шестилетний ребенок. "Я спрячу свои ноги. Никто не узнает". Моя суета вызвала странные взгляды со стороны толпы. Я была такой же высокой, как некоторые взрослые. Я покраснела - я была слишком большой, чтобы так себя вести. Отец уже стоял в очереди, покупая билеты. Я замолчала и поспешила за ним в центр для посетителей. Оказавшись внутри, я забыла о своем смущении, завороженная грохотом воды, вибрирующей на каменном полу. Нам выдали черные сапоги и тяжелые желтые плащи с капюшонами. Мы спустились по мокрой лестнице, вырубленной в гранитной скале. В каменной камере, наполненной туманом, остальные члены экскурсионной группы исчезли из моего поля зрения, и я стояла одна, глядя с открытым ртом на громовую стену воды. Мы действительно были за Ниагарским водопадом. Я облокотилась на поручень и смотрел вверх, пока мое лицо и волосы не намокли под капюшоном плаща. Вода затекала в ботинки. Я представила, как прыгаю - кувыркаюсь через этот кричащий занавес, как Бобби, "чудо-мальчик", в своей деревянной лодке. Я и сама была чудо-девочкой. Я стояла в Канаде - на другом конце света от Империал-Бич. Я прошла через поток живой. Я смотрела, как ужасы моего детства взметнулись вверх и утонули в белой воде, смытые грохотом водопада. Я чувствовал себя чистой, а чистота вдруг стала для меня очень важна. Я начинала жить заново в новой стране в своем новом взрослом теле. Больше никакого нытья. Гид повел нас обратно по ступенькам в раздевалку. Мы сдали наши плащи и ботинки. Я заметила полки, где туристы оставляли десятки пар обуви, когда надевали свои мокасины. Я схватила пару белых кроссовок и сунула в них ноги. Они были слишком тесными, но я не привередничала. Я последовала за родителями, ковыляя обратно к машине. Мы провели неделю в мотеле "Счастливый канак". Там был бассейн, и мы с братом проводили дни, играя в воде или сидя на доске для прыжков в воду, свесив ноги, наблюдая за машинами, проносящимися мимо по шоссе. Вечером мать и отец лежали в своей кровати и обсуждали "варианты". "Есть годичный проект в Торонто", - сказал отец. "Или мы можем поехать на Гаити или в Сиам. За границей платят лучше, но мы застрянем там по крайней мере на три года. Куда нам лучше поехать?" Я заставила маму сказать: "В Сиам". Я видела афиши фильма "Король и я" с Юлом Бреннером. В Сиаме не было бы Аннекса. "Я хочу вернуться в Калифорнию", - сказала мама с дрожащим вздохом. Отец поцеловал ее и сжал руку. "Я знаю, что хочешь, Уизи. Я возьму Торонто".
Мы поселились в старом кирпичном многоквартирном доме в пригороде Торонто Дон Миллс. Я начала учиться в шестом классе в начальной школе Дон Миллс, приходя на занятия сама собой. Через несколько недель наступили холода. У меня не было ни свитера, ни пальто. В пасмурный день я прошла несколько кварталов до своей новой школы в хлопчатобумажном платье и белых кроссовках с пробивающимися пальцами. Я всем говорила, что люди из Южной Калифорнии никогда не мерзнут. Я не могла сказать им, что мама ненавидит Канаду и, по ее мнению, нам не нужно тратить деньги на теплую одежду, поскольку мы вернемся в Калифорнию еще до окончания учебного года. Миссис Стюарт из квартиры наверху увидела, что я вернулась из школы дрожащая. "О, милая", - погладила она меня по рукам. "У тебя синие губы". Она дала мне горячий шоколад и порылась в своем шкафу. Она нашла зеленый свитер с дырками и клетчатую шерстяную юбку с большой булавкой. Это был красный и зеленый стюартовский тартан, и от него пахло молью. Я была счастлива - наконец-то у меня был килт. Я носила килт и свитер каждый день и полюбила запах камфары. Когда выпал снег, отец принес домой старую морскую куртку с дыркой над сердцем. Она пахла потом. Я сказала своим новым друзьям в школе, что это куртка из военной академии и что все американцы туда ходят. Я сказала им, что куртка плохо пахнет, потому что в нее стреляли и в ней кто-то умер. Я просунула палец в пулевое отверстие, чтобы доказать это. После школы я присоединялась к толпе соседских девочек, которые учились в начальной школе Дон Миллс или в католической академии. Мы больше не играли с мальчиками. Некоторые из нас жили в квартирах на Овертон Кресент, а остальные - в домах. Мы бродили голодной стаей от дома к дому, ели и играли в игры, которые придумывали по очереди. Мои новые друзья умели фантазировать не хуже меня. В солнечные дни мы спускались в овраг и клали монеты на железнодорожные рельсы или искали ископаемых трилобитов в карьере. Когда выпадал снег, мы строили иглу и снежных зверей. Моей специализацией был лев.
Когда завывал ветер и ледяные осколки жалили щеки, мы оставались внутри, карабкались по стенам узких лестничных клеток, как пауки, и зависали под потолком третьего этажа. Оттуда мы проводили разведку, шпионили за соседями и бросали им на головы шарики, когда они приходили и уходили. Подвальная кладовка стала нашим теплым, сухим клубом, где мы ставили спектакли, слушали пластинки, пели и танцевали. Валри и Лоис Бромфилд выступали с комедийными номерами, от которых мы замирали. Трио Оскара Питерсона репетировало в одной из квартир. Конрад, сын барабанщика, пускал нас к инструментам, когда рядом не было взрослых и пока мы ничего не трогали. На рождественских каникулах старшие дети залили водой лужайку между домами и сделали каток. Я умоляла родителей купить мне пару коньков, пока они не согласились. В школе я была странной новенькой из Калифорнии. Я была на голову выше и гораздо взрослее других шестиклассников. Мой учитель, мистер Пегано, не любил американцев и придирался ко мне за мой ужасный почерк, пока не обнаружил, что я умею рисовать и петь. В октябре, когда в начальной школе Дон Миллс проводился тест на IQ, я оказалась одной из самых умных детей в Онтарио. С этого момента мистер Пегано стал моим другом. Он научил меня писать аккуратной скорописью и организовывать свое время. Он научил меня концепции эффективности, спискам "дел" и книгам назначений. Он внушил мне, что воровать плохо, и дал мне книгу о Моисее и десяти заповедях. Он рассказал о правилах, как определить, когда нужно мыть волосы - они становились жесткими. Он позвал моих родителей в школу и сказал, чтобы они купили мне пальто, которое не воняет, что они и сделали. Они были благодарны мистеру Пегано за мои высокие показатели IQ. Отец назвал их "нашим тузом в рукаве, чтобы вернуться в Калифорнию". Мать вскоре делала междугородние звонки, чтобы обсудить их с братом. Очевидно, Аннекс хотел вернуть меня настолько, чтобы служба защиты детей не отправила отца в тюрьму. Потребуется время, чтобы разобраться с некоторыми вещами - чем дольше, тем лучше. У меня был почти целый год без няни Блэкс и психоделических наркотиков. Я смогла провести Рождество дома со своими друзьями, а не в качестве развлечения на очередной Сатурналии. Санта принес мне варежки и шапку-чулок в красно-белую полоску, которая обматывалась вокруг шеи как шарф. Мне было одиннадцать лет и скоро исполнится двенадцать, я усердно занималась в школе и играла с друзьями — вот и все, что мне оставалось делать. Совет по образованию Онтарио хотел перевести меня сразу в среднюю школу. Я выглядела как старшеклассница и была достаточно умна, но перед окончанием учебного года мама исполнила свое желание. Мы вернулись в Калифорнию, и меня записали в младшую среднюю школу Ла Виста в Хейварде. Мы переехали в небольшой дом на восточной стороне залива Сан-Франциско, и я проснулась от укола иглы в руку.
Глава сороковая 
Московский сон 
Я боролась, но мои запястья и лодыжки были пристегнуты ремнями, застегнутыми на кожаные ограничители. Я лежала на спине, растянувшись в ночной рубашке на колесе, какого я никогда не видела. Это было колесо в колесе, на каждом из которых были выгравированы странные символы. Светильники с отверстиями в потолке отображали созвездия. "Нет смысла сопротивляться, милая", - сказала новая няня Блэк, всасывая мою кровь в свой шприц. "Мы скучали по тебе". Он с силой надавил на шприц, обжигая мою вену в приливе тепла к руке. Наркотики начали действовать. Мое зрение затуманилось. Щелк... щелк... щелк... Щелк... Колесо начало вращаться, и комната окрасилась в разные цвета. Я вращалась быстрее, щелчки сливались в гул. Я узнала скрежет иглы фонографа и погрузилась в знакомую музыку донских казаков - дикую русскую музыку из альбома Мепы. "до свидания", - сказала няня Черная. "Ты едешь в Москву". Я видела казаков на скачущих лошадях и луковичные купола русских церквей. Я знала их по красочной картинке, которую видела в альбоме Мепы. Я открыла глаза и услышала свое дыхание. Все остановилось, кроме падающего снега, тишины и холода. Пробили часы. Я находилась в центре огромной, покрытой снегом площади. Башенные часы на массивных воротах из красного кирпича пробили полночь. Я обернулась, уставилась на темные, незнакомые здания, чувствуя опасность со всех сторон. "Это Красная площадь". Нянюшка Блэк прошептала мне на ухо: "Беги!". Я колебалась слишком долго. Люди с оружием окружили меня. Пули пронзили мои ноги и грудь. Я мертва, моя кровь была красной на заснеженных булыжниках. Клик... клик... клик... клик... Сон перемотался. Снова зазвучала музыка. Часы перезвонили. Я открыла глаза. Я не стала дожидаться шепота предупреждения. Я прыгнула на булыжники и бежала, пока меня не застрелили в переулке. Клик... клик... клик... клик... Сон перематывался и начинался снова и снова. Каждый раз мне удавалось пройти дальше. Когда действие наркотиков заканчивалось, я просыпалась дома. На следующее утро я возвращалась в школу на автобусе со своими друзьями и запиской от мамы, в которой она извинялась за мое последнее отсутствие из-за слабого сердца. Я посмотрел Москву в энциклопедии "Британика" в школьной библиотеке. На карте была Красная площадь. Я нашла Кремль, башню с часами, Спасские ворота, могилу Ленина. Мой лучший шанс на спасение - пройти мимо собора Василия Блаженного в лабиринт переулков и старых церквей вдоль Москвы-реки. При следующем повороте руля я попробовала новый маршрут и проехала немного дальше. Щелк... щелк... щелк... Ночь за ночью я бежала по темному лабиринту мощеных улиц за стенами Кремля, пока не узнала каждый поворот, каждый магазин, церковь и автобусную остановку. Если я пыталась сесть в автобус, сон обнулялся и начинался сначала. Иногда ночью воздух был теплым, и я бежала на высоких каблуках. В другие ночи я бежала по снегу, поскальзываясь на обледенелых булыжниках в тяжелых ботинках.
Эти сны продолжались весь седьмой и восьмой класс. Методом проб и ошибок я изучила все переулки между Кремлем и Таганской площадью. За мной всегда гнались мужчины - одни в форме, другие нет. Я никогда не знала, кто они и когда появятся, но они стреляли в меня, если могли. Я носила таблетку цианида, как жемчужину, на золотой цепочке на шее. Когда я задыхалась, мои бока болели от задыхания, я припадала к древней кирпичной стене и слышала шепот няни Блэк: "Если они тебя поймают, то сдерут с тебя кожу живьем. Лучше прими таблетку". "Нет!" кричала я и снова убегала. Я никогда не принимала цианид. Я бежала, пока меня не пристрелили. Когда я наконец смогла пробежать дистанцию незамеченной, Нянюшка Блэк дала мне новое задание. Я должна была найти вход в сверхсекретный центр связи СССР под зданием "Ростелекома" между Кремлем и Таганской площадью. Операции советской разведки были тайной, в которую не проникал ни один американский шпион.
Каждый день и ночь сотни рабочих спускались в туннели, которые образовывали паутину под городом, но никто на американской стороне не знал, как они входят и куда. Моей задачей было найти вход. Игра изменилась, и мои костюмы тоже. Теперь я ходила по ночным улицам в костюме рабочего завода Мосэнерго. Я говорила по-русски. У меня были документы, удостоверяющие личность. Я начала узнавать людей на улице и следовать за ними. В конце концов, я проследила за двумя женщинами в черных шерстяных пальто и меховых шапках до огромного нового готического жилого комплекса "Высотка", расположенного по соседству с "Ростелекомом". В том, что женщины вошли в многоквартирный дом, не было ничего необычного - там жили сотни людей, - но по наитию я следовала за ними, пока они не вошли в лифт. Я почти отвернулась, пока не увидела, что лифт начал опускаться, а не подниматься. Это был он - путь внутрь. Я была так взволнована, что закричала и вырвалась из своего транса, борясь с ограничениями, дезориентированная. "Я знаю, где это! Я нашла вход!" Почему я был связана? Неужели русские захватили меня? Я пыталась найти таблетку для самоубийства, но ее там не было. Я боролась с действием гипнотических препаратов, пока не поняла, что нахожусь в Аннексе. Колесо продолжало медленно вращаться, пока не щелкнуло на символе Ю, и ограничители разжались. Няня Блэк помогла мне сесть: "Давай, милая. Это хорошая девочка". Он дал мне халат и повел меня босиком в кабинет Чипа. Вито сидел за столом, нетерпеливо постукивая карандашом. На его бейджике было написано "доктор Уайт". Я знала нескольких докторов Уайтов в различных Аннексах, но был только один Вито. Вид его заставлял меня дрожать. Чип протянул мне кружку кофе и сказал: "Вот, согрейся". Он погладил меня по плечам. Я снова задрожала, все еще остывая от перехода из зимних снегов Москвы. Я обхватила кружку пальцами, вбирая тепло, пытаясь разогнать туман между двумя моими нереальными реальностями. "Нянюшка Блэк сказала, что ты нашла дорогу в Ростелеком. Так, где же он?" - потребовал Вито. Его голос усилился в моей одурманенной голове. Я сморщилась, отпрянула от него, пытаясь удержать свое видение Москвы, которое казалось реальным, но оно распадалось на части. "Не дави на нее", - посоветовал Чип. "Она все еще в межзонье. Дай ей шанс вернуться, иначе ты вызовешь у нее амнезию, и мы ничего не добьемся". "Черт возьми, Макнаб. Сколько еще времени займет эта ваша программа дистанционного просмотра? Прошло уже больше года, а мы так ничего и не получили". "Эта советская операция длится уже много лет, и ни один агент еще не пробрался под землю, не так ли? Они все погибли при попытке, а мы потратили миллионы долларов. Сколько наших агентов вы потеряли? Пять... шесть, мертвых и плавающих лицом вниз в Москве-реке? Давайте попробуем Секс-магию, а?" Чип защищающее стоял надо мной. "Не торопись". Я уставилась на свои руки, рассматривая каждый кровеносный сосуд и поры, борясь за то, чтобы прийти в себя. Я ущипнула себя. Кожа все еще была онемевшей, но мой мозг начал работать. Я была потрясена разногласиями между Чипом и Вито. Я подумала, могу ли я воспользоваться этим. Я также почувствовал срочность в вопросе Вито. Это был первый раз, когда я видела его расстроенным. Почему его должно волновать, что я вижу в своих снах? Я никогда не считала их реальными, а он? И почему он вообще должен был спрашивать? Я всегда представляла себе, что мои путешествия в духе и видения на расстоянии проецируются на телевизор, который видит все Аннекс. Кибернетика была большой темой в Аннексе - объединение человеческого разума и машин для создания супершпионов, способных передавать изображения. Возможно ли, что мои мысли и сны все еще были моими собственными? Слишком много мыслей. Моя голова откинулась вперед, и я погрузился в сон. "Ну что?" снова потребовал Вито. "Говори. Что ты видела?" "Я... я потеряла сознание", - солгала я, тряся головой, чтобы прогнать синих птиц и звезды, которые остались после наркотика. "Перестань давить на меня". "К черту, Макнаб", - огрызнулся Вито, хлопнув кулаком по столу. "Она полна дерьма. Она всегда была такой - как и ее мать".
Я начала плакать - горе вылилось из моей души и раскалило мою кровь. Остановись! Используй свой мозг! Плач, как у ребенка, только заводит этого педофила. Я захлопнула крышку своего колодца слез. Я была воином с духом, закаленным в сталь. Я села прямо и спокойно встретила его взгляд.
"Я могу это сделать", - сказала я. "Да? Что сделать?" Вито смотрел на меня сквозь желтые рептильные щели, которые были его глазами. Я видела, как его язык щелкает, как у змеи. Он был противен мне, но я ликовала. Он дал мне крошечное отверстие через свою щель сомнений. Я влилась в это пространство, как свет, и заполнила тьму. Говоря из чужой вселенной, я отбросила свой критический ум в сторону и пропустила через себя нецензурные слова из моего пси. "Подслушивающий Ростелеком — это задание поставило тебя в тупик, верно?" Я наклонилась вперед. Он вздрогнул. "Что именно?" "В "Высотке" есть секретная лестница. Я могу видеть ее мысленно", - сказала я. "Я могу спуститься под землю в туннели с фонариком, определить кабели, связывающие российскую военную разведку с каждым советским посольством в мире, и вставить устройства для прослушивания этих линий. Кабелей очень много, и мне потребуется несколько походов в туннели, чтобы прослушать их все. Но я сделаю это". Вито пробурчал: "Черт возьми, Макнаб! Откуда она все это знает? Подушечные разговоры? Ты болтаешь во сне, придурок?" "Я же говорил тебе, она пси", - злорадствовал Чип. "Она получает все прямо из головы, а я могу общаться и контролировать ее с помощью секса, ЛСД и пси. Вот как она выучила улицы Москвы и нашла дорогу в Ростелеком, когда никто другой не мог". Он указал на свою голову. "Она получила это отсюда". "Так что насчет этой секретной лестницы в Высотке?" спросил Вито. "Где она ее взяла?" "Пока не знаю. Придется продолжать ее вести и выяснить. Ты только профинансируй "Секс-магию", и я доставлю тебе твою команду супершпионов. А до тех пор держи свои грязные лапы подальше от моих стажеров". С этого момента моя жизнь улучшилась. В конце концов, московские сны прекратились, и я так и не узнал их значения. Для меня сны были не более чем снами, но другие были впечатлены. Меня отправили на занятия в Гуверовский институт советских исследований в Стэнфорде, а мою семью перевезли в Пало-Альто в гораздо более хороший дом. Я начала учиться в средней школе Пало-Альто, расположенной через Эль Камино Риал от кампуса Стэнфордского университета. В том году я обучалась в государственной средней школе ровно девяносто один день - ровно столько, чтобы перейти в следующий класс. Учителя снова задавали мне вопросы о моих пропусках и моем истощении в школе. В больнице Стэнфордского университета я прошла медосмотр и сдала анализы крови. Я знала, что они покажут - анемию, но в остальном здоровье хорошее. Мне присылали домой брошюры о питании. Мой преподаватель миссис Вульфсон постоянно опрашивала меня. Она знала, что что-то не так, но я молчала. Я была на коротком сроке. Каждый день приближал меня к независимости. Я просто должна была выжить и сделать всех счастливыми, пока мне не исполнится семнадцать лет и я не смогу найти работу и самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Я стала экспертом в двойном существовании. Дома и в школе я играла роль нормального подростка - слушала "Битлз", завивала волосы на бигуди, сделанные из банок из-под апельсинового сока, а затем закручивала их в стильную прическу, лакированную лаком для волос и увенчанную бантом с зажимом. Я научилась шить и сшила юбки в обтяжку с соответствующими косынками из лоскутков ткани, которые нашла на уроках труда. Моими подругами были все девочки. Мы летали из дома в дом в облаке лака для волос. Мальчики, как те, с которыми я играла, были наделены таинственными героическими силами, которые заставляли меня хихикать и краснеть. В школе мы играли на пластинках и танцевали на переменах. Я умела танцевать "Монстр-маш" и "Ва-ва-тутси". Я научилась флиртовать. У меня были парни, которые хотели поцеловать меня в щеку и сводить в кино. Остальное время, во время многочисленных пропусков занятий, я проводила в Аннексе в Стэнфордском исследовательском институте или в Гуверовском институте в Стэнфордском кампусе. Там мое тело и разум разбивали на колесе на множество разъединенных частей и запирали за непроницаемыми барьерами. В каждую изолированную камеру можно было попасть только через символы, вращающиеся на колесе внутри колеса. Со временем колеса становились все более сложными, поскольку моя память была разделена на десятки фрагментов. Чип был моим куратором, доктор Уайт и доктор Грин - моими вдохновителями.

Черные няни вводили мне наркотики, которые посылали меня в изломанные спирали цветных огней и делали меня беспомощной перед их сексуальными нападками. Я боролась с ними, но они могли делать все, что хотели, с моим телом, когда пристегивали меня ремнями с иглой в руке. Моим духом они не могли завладеть - он никогда не ломался. Я обрела благодать. Я знала, кто я и во что верю. Я знала, что хорошо, а что плохо. Я хранила свою сущность и свое достоинство в отгороженной от внешнего мира комнате в конце лабиринта, где только я могла их найти и ни один мастер не мог к ним прикоснуться. Музыка стала важной частью Секс-магии, что означало, что я проводила время в студиях в Лорел Каньон и на горячих источниках в Биг Сур. Они обучали музыкантов петь и играть на определенных новых частотах, изменяющих сознание, а затем продвигали их в поп-чарты. Большинство новых исполнителей были детьми сотрудников спецслужб из таких же семей, как и я. Я была высокой, стройной, красивой и умела танцевать. Меня возили на вечеринки в Лорел Каньон и Голливуд Хиллз с дюжиной других высоких девушек, одетых в психоделические мини-платья, накачанных амфетаминами, с карманами, набитыми ЛСД и экстази. Нас называли "Фрики", и мы были печально известны тем, что появлялись в старом грузовике для перевозки войск, выкрашенном в розовый цвет с ромашками и символами мира. Мы захватывали вечеринки на открытом воздухе своими наркотиками и дикими танцами - прыгали с кузова грузовика и проскакивали через толпу, раздавали неоновые кляксы с ЛСД и подсыпали экстази в напитки. Мы танцевали go-go, крича и извиваясь, пока посетители вечеринки не впадали в галлюцинации, не обнажались, не занимались сексом и не фотографировались техниками Секс Магии. Я закрывала глаза на несчастных дураков, катающихся по полу. Их жизнь должна была быть разрушена шантажом. Возможно, они заслуживали этого, но, скорее всего, нет. Они были всего лишь руководителями звукозаписывающих компаний, продюсерами, исполнителями и диджеями. Я помогал запутать их в ту же сеть, которая держала меня в рабстве. Мне было противно от того, что я делала, но это было так - или смерть на Сатурналиях. Я выбрал жизнь. Музыка звучала все громче и быстрее, разврат продолжался, превращаясь в визжащее пятно в моем мозгу. Я отпустила себя на свободу и танцевала одна во вселенной, где я была свободна - летала над океанами и пустынями, напоминая себе, что Annex — это не моя жизнь. Я танцевала до тех пор, пока не упала в обморок, найдя покой среди груды потных тел.

Глава сорок первая 
Магистры 
Несмотря на то, что я пропустила половину уроков, средняя школа перевела меня на программы углубленного изучения математики и английского языка, которые могли привести к досрочному окончанию школы. Мне нужно было поступить в колледж как можно скорее. Я видела мир за пределами своей тюрьмы, и каждый день, когда я не могла до него добраться, был для меня пыткой. Мои родители отказывались говорить со мной о колледже. Я подслушала, как они обсуждали какой-то последний взнос из Аннекса. Насколько им было известно, у меня оставался еще один год, а потом я перестану быть их проблемой. Щелк... щелк... щелк... Щелк... Колесо повернулось, и я начал мечтать о ветреном психоделическом локомотиве под названием "Поезд свободы". В нем были старомодные вагоны, выкрашенные в яркие цвета и украшенные неоновыми символами мира, радугой и цветами. В окнах мерцали разноцветные огни, а колеса выбивали мультяшные звезды. Поп-звезды и красивые люди на борту играли рок-музыку, принимали кислоту и занимались любовью на разбросанных по полу набивных подушках. Когда музыка достигала экстатической кульминации, красивые люди достигали коллективного оргазма и голыми выпрыгивали из открытых дверей в блестящее ванильное небо. Я никогда не прыгала. Я проснулась на колесе с криком: "Это трюк! Они убивают тебя!" Щелк... щелк... щелк... Сон обнулялся, и поезд снова взлетал в небо со мной на борту. Я пыталась удержать остальных от прыжка, но не могла их остановить. Я не хотела умирать и не хотела, чтобы они тоже умирали. Я видела жизнь и была полна решимости получить ее. У них она тоже должна быть. Я знала, что Чип делает это со мной - закладывает мысли о смерти в мой мозг, чтобы напугать меня. Что он задумал? Был только один способ выяснить это. Я ждала, пока мое пси-воздействие на поворотное колесо не усилится настолько, чтобы проникнуть в сознание Чипа. Это всегда было опасно, потому что, как только я видела его, он видел меня. Я знала, что буду наказана, но я видела будущее, и там было что-то ужасное, что закончится моей смертью. Я хотела узнать, что это было. Я впала в транс и работала быстро. Я представила себе шкаф в его голове и открыла ящик, в котором лежала моя папка. Он поймал меня и схватил за руку, но не раньше, чем я увидела слова "helter skelter". В наказание за мое вторжение он насильно скормил мне ЛСД. Щелк... щелк... щелк... Щелк... Колесо повернулось, и "Поезд свободы" загрохотал с нами обоими на борту. Он схватил меня за волосы и толкнул почти в открытую дверь. Я держалась за него, чтобы не упасть в бурлящую яму основных цветов и рычащий вой электрогитары, которая поглотила поезд, проглотив его целиком. "Открой глаза", - кричал он, выталкивая меня дальше за дверь. "Это прекрасно. Это восторг. Вот куда везет тебя "Поезд свободы". Это лицо Бога". Огромное лицо, кристаллизованное в психоделическом видении, было его.
"Что такое "helter skelter"?" крикнула я чудовищу. "Ты знаешь, что это такое", - сказал Чип, толкнув меня сзади. Я упала, кувыркаясь вниз головой, в его огромный рот, скользя по его фиолетовому, пульсирующему языку в желтом море, которое плескалось в его грудной клетке. "Helter Skelter" — это танец. Раз, два, три, четыре..." Он пел в такт барабанам и гитарам, ноты срывались в спирали и полосатые, крутящиеся конусы, похожие на парикмахерские палки. Я кричала. Я горела. Я замерзала. Я вспотела. А потом меня вырвало. Колесо остановилось, няня Блэк вытерла мне лицо и отвела обратно к моей кровати. Ключ в замке звенел со звоном, как Биг Бен. Он запер меня в аду. Я кричала, стучала в дверь, металась по комнате. Я не могла остановиться. По стенам ползали жужжащие мухи. Я била по ним, пытаясь убить их всех. Они приближались ко мне, а затем лопались, унося меня в ванильное небо. Слова "Не дай себя сломать" звучали в моей голове снова и снова, пока я не уснула. Через несколько дней я снова была в школе, сидела в кабинете миссис Гриффин на уроке истории, глядя из окна на башню Гуверовского института через дорогу. Аннекс был так близко к школе Пало-Альто, что казалось, что две мои жизни пересекают шоссе и сливаются в центре Эль Камино Реал. Возможно, я могла бы использовать эту близость в своих интересах. Уроки, полученные в Аннексе, могли бы помочь мне приблизиться к окончанию школы - и к побегу. Я дала клятву никогда не разглашать ничего из того, что я видела или узнала в Аннексе, но теперь я видела смерть, приближающуюся на "Поезде свободы". Мне нечего было терять. Я начала объединять эти два мира, написав поэму о геополитике 1960-х годов для своего класса английского языка. Я назвала его "Магистры" и проиллюстрировала рисунками Чипа и доктора Грина. Чип к тому времени отрастил бороду и носил золотую серьгу. У нового доктора Грина было худое лицо, борода и длинные сальные волосы. Я написала: 

Они будут работать допоздна.                                                                                                               Формируя ненависть, любовь и злобу.                                                                                                   В старом кирпичном здании, где горит лампочка.                                                                                   Под землей! Руководители.


Они направляют наши надежды, управляют нашей судьбой,                                                                  Они формируют наши недостатки и засиживаются допоздна.                                                                  "Отстающих нет. Мы - великие".                                                                                                             Под землей! Великие.


Они заставляют нас мечтать; они пишут наши законы.                                                                          Они слушают сквозь заколдованные стены.                                                                                          Они ведут нас туда, куда зовет наша судьба.                                                                                    Под землей! Мастера.

За свои старания я получила пятерку, а стихотворение было опубликовано в школьном журнале. Набравшись смелости, я написала эссе по обществознанию о евгенике и о том, почему после 1982 года в Америке не будет чернокожих. Я пересказывала лекции по ариософии из Гуверовского института. Это вызвало недоумение. Средняя школа Пало-Альто только начала интеграцию, привозя чернокожих учеников из Менло-Парка. Я также написала работу о разрушении мировой религии, которое должно было произойти к 2000 году, приводя ссылки, невозможные для моего уровня образования. Меня пригласили посещать летнюю школу в Стэнфордском университете, но мои родители отказались от этой идеи. Они собирались отправить меня на горячие источники в Биг-Сур, куда лучшие артисты музыкального бизнеса ездили записываться. Мама считала, что я должна быть благодарна за то, что мне удастся пообщаться с такими громкими именами. Я не стала пытаться объяснить ей, что это был ад на земле для меня - и для артистов, которых я видела в "Поезде свободы". Я знала, что многие из этих звезд были обречены на раннюю смерть. В школе я поддерживала напряжение, написав доклад по кибернетике, в котором подробно описывалась работа по объединению человека и машины Тьюринга, называемой компьютером. Преподаватели средней школы Пало-Альто никогда не слышали ни о кибернетике, ни о компьютерах.
Они решили, что я их выдумала, написав научную фантастику - но они не были уверены, особенно когда ссылки, которые я приводила из лекций доктора фон Неймана, подтвердились. Они показали статью доктору Хьюлетту - изобретателю осциллографа, чей сын учился в моем классе. После этого и после того, как они увидели мои результаты на следующем этапе калифорнийских IQ-тестов, школьный округ захотел предоставить мне стипендию для поступления в Калифорнийский университет в Беркли. Я знала, что родители не позволят мне туда поехать, и не было смысла страдать по этому поводу. Тем не менее, мне нужна была отдушина - клапан для сброса давления, чтобы не сойти с ума. Стресс был невыносим. К счастью, я открыла для себя фортепиано, играя на слух в приложении в Лорел Каньоне. Очень скоро я знала достаточно, чтобы это звучало как музыка. Чип решил обучить меня классике. Я брала уроки в Аннексе, но этого было недостаточно. Мне нужно было пианино с уроками дома. Какие у меня были рычаги? Что я могла дать своим родителям в обмен? Я обнаружила, что могу слышать их разговоры в своей постели, открыв сундучок с лекарствами в моей ванной. Он был отделен от их кровати тонким слоем жести. Мама говорила напряженно. "Это этот чертов Говард К. Смит в новостях", - шипела она. "Он опять за свое". Отец хрюкнул. "Черт возьми, Джимми, это серьезно. Он пришелец, говорю тебе. Он угрожает убить меня прямо там, на ABC". Я слышала, как скрежетали отцовские шестеренки, ища способ сменить тему. "Мы должны что-то сделать с Толстяком", - сказал он. "Эта учительница все вынюхивает". "Ты имеешь в виду миссис Вульфсон?" спросила мама. "Она звонила сегодня. Она хочет провести родительское собрание". "У этого чертова ребенка большой рот". "Чип хочет, чтобы мы купили ей пианино и оплачивали уроки", - сказала мама. "Я сказала ему, что это пустая трата денег".
"Но... это может отвлечь ее, чтобы она постоянно не создавала нам проблем". Я перестала слушать. Отец сказал мне, как получить то, что я хочу. "Если вы подарите мне пианино, - сказала я за завтраком на следующее утро, - я буду слишком занята, чтобы разговаривать с миссис Вульфсон. Иначе кто знает, что может выскочить, когда я открою свой большой рот?". Мать подозрительно посмотрела на меня, а отец выпустил кольцо дыма. Страх висел над их головами в виде мысленных пузырей. Я знала, что победила. Неделю спустя, придя домой из школы, я обнаружила в гостиной пианино. Я ткнула в несколько клавиш. Оно было не настроено, но я могла с этим жить. С тех пор я занималась по четыре часа в день, выливая в музыку свое разочарование, раздражение, ужас и тоску. У меня были длинные, сильные пальцы, и я быстро освоила начальный и средний классы. В десятом классе мистер Питерс, помощник дирижера Калифорнийского молодежного симфонического оркестра, пригласил меня дебютировать с новым фортепианным концертом Алека Роули во время их гастролей в Японии.
Я начала репетировать с симфоническим оркестром. Чип и доктор Грин были за, но я должна была принести домой письмо с разрешением, которое должны были подписать мои родители. Я бы, и сама подписала его, но тур стоил 700 долларов. У меня не было денег, а Annex не платил. "Ты маленькая шлюха", - кричала мама, разрывая бумагу в клочья и шлепая меня по щеке. "Что ты сделала, чтобы получить это?" На следующий день мистер Питерс пришел к нам домой на урок фортепиано. Он улыбался, разложив на подставке оркестровую партитуру "Концерта в D". Он учил меня, как следовать за дирижером. Я села за пианино, дрожа, зная, что сейчас произойдет. Он постукивал палочкой по нотной стойке, но я не могла встретить его взгляд. "Что случилось?" - нахмурился он. "Я не могу поехать в Японию", - прохрипела я, чувствуя себя никчемной и разбитой. "Мои родители не позволят мне". Я проплакала всю ночь, утопая в море горя. Мама перерыла всю мою комнату, ища доказательства того, что я спала с мистером Питерсом. Я знала, что она сидела, как кошка, на кухне, наблюдая за нами и ожидая момента, чтобы наброситься. Я должна была предупредить мистера Питерса, но я задыхалась. "Что случилось? Что случилось?" Он положил свою руку на мою руку в знак доброты. Дверь кухни распахнулась. "Попалась!" Мать ворвалась в гостиную. Она обвинила его в том, что он спал со мной, и потребовала денег. Я выбежала из комнаты и поползла к задней стенке шкафа, рыдая и ненавидя себя за то, что не защитила его, за то, что была глупой и слабой. Это была моя вина. Я забралась слишком высоко и была сбита, забрав с собой невинного человека. Я должна была знать лучше, чем пытаться сбежать Японию, пока я была еще беспомощна. Я никогда больше не смогу встретиться с мистером Питерсом. Он звонил в школу и хотел поговорить со мной, но я была слишком унижена. Я бросила фортепиано. Родители требовали, чтобы я продолжал заниматься, но я наотрез отказалась. Чип был в ярости. Мама кричала пока я копошилась в доме, ненавидя каждый сантиметр этого дома и их двоих, хлопая дверьми и оставляя краны включенными. Несколько месяцев спустя, когда босс отца пришел к нам домой на ужин, я увидела еще один шанс. Я знала, что он важный человек в Сиэтле и выпускник Вашингтонского университета. Если бы я смогла убедить его, что мне следует поступить в университет на год раньше, как отец мог не согласиться? Я одолжила розовое мини-платье и большие серьги с обручами. Я вымыла и завила волосы. Я наклеила кружево Шантильи за ушами. Дома мне не разрешали краситься, но я накрасила губы бледно-розовым блеском со вкусом клубники. Я использовала карандаш для бровей, чтобы подчеркнуть россыпь веснушек на носу. Я хорошо выглядела, вкусно пахла и была готова дать представление всей своей жизни. Я использовала свои пси- и секс-магические техники, чтобы спроецировать секс в тело этого старика, пока он не отвлекся настолько, что начал соглашаться со всем, что я говорила. Я села на диван рядом с ним и посмотрела на него своими лучшими глазами Бетт Дэвис. "Я думаю, что девушки должны ходить в колледж. Вы так не считаете, сэр?". "Да, конечно", - проворчал бедняга и уставился на мои бедра, желая, чтобы моя мини-юбка задралась выше. Я демонстративно скрестила руки на коленях, ладонями вверх, как меня научили в Аннексе. "Я только на первом курсе, но подаю документы в Вашингтонский университет на год раньше. Разве это не ваша альма-матер? Уверена, что вы очень важный выпускник". Мама заметила нас из столовой и чуть не уронила жаркое. "Джимми... на кухню", - шипела она на отца. "Сейчас же!" Когда дверь закрылась, я услышала шепот матери: "Что, черт возьми, она задумала? останови ее..." Босс не слушал никого, кроме меня. Его взгляд был устремлен на мои слегка раздвинутые колени. "Да. Я делаю щедрые взносы в Колледж искусств и наук". "Вау! Вот куда я хочу пойти! Я собираюсь стать врачом". "Это великолепно. Из такой красивой девушки, как ты, получится прекрасный врач. Чем я могу помочь?" "Вы очень добрый человек. Может быть, я смогу иногда приезжать к вам в Сиэтл?" "Приходите ко мне в офис... в любое время". Он похлопал меня по колену. К тому времени, когда вернулись мать и отец, у меня была его визитная карточка, номер личного телефона, имя секретаря и обещание дать рекомендательное письмо. Для пользы родителей я надулась: "У меня действительно мало шансов, не так ли, сэр? Скорее всего, я буду ужасно разочарована". "Трудно поступить из другого штата. Да еще и рано... такого почти никогда не бывает... а ты девушка". "Тем не менее, я должна попытаться", - сказала я. "Я хочу, чтобы мои родители гордились мной".
Мама испепелила меня взглядом. Старик снова похлопал меня по колену, и я целомудренно чмокнула его в щеку. Он покраснел и сказал отцу: "Хорошая у вас девушка. Я ожидаю, что вы будете лично информировать меня о том, как продвигается ее заявление. Если я смогу чем-то помочь, дайте мне знать". "Она никогда не поступит", - сказала мать, но она ошибалась. Я организовала подпольную кампанию, держа ее в тайне от Аннекс и моих родителей. Я получила рекомендательное письмо от доктора Хьюлетта, который рецензировал мою работу по кибернетике. Александр Керенский, бывший председатель Советской России в изгнании, преподававший мне историю России в Гуверовском институте, написал мне письмо, как и доктор Роберт Шустерман, руководитель гидролокационных исследований в Стэнфордском исследовательском институте, для которого я делала биологические иллюстрации. Наконец, я позвонила мистеру Питерсу, слезно извинилась и получила письмо от Калифорнийского молодежного симфонического оркестра. Я отправила корреспонденцию из приемной комиссии Вашингтонского университета миссис Вулфсон в школе. Мои родители никогда ее не видели. Я подделала подписи отца и матери на своем заявлении и финансовом заявлении, обязуясь покрыть все свои расходы. Я упаковала все это вместе с копией банковской выписки отца, которую я взяла из ящика его комода, и отправила им по почте в школу. Или это, или "Поезд свободы". Через несколько недель в школе мне пришло письмо. Дрожа, я отнесла его в туалет для девочек и открыла в кабинке, чтобы никто не видел. Меня приняли в Вашингтонский университет. Я хотела подпрыгнуть в воздух и побежать по коридору с криком победы - но я знала, что лучше. Никто не должен был знать об этом, кроме меня.

Глава сорок вторая 
Прибрежное шоссе
Первую половину лета 1966 года я провела в лаборатории биологического сонара Стэнфордского исследовательского института в Койот-Хиллз. Затем меня перевели в Горячие источники в Биг-Суре. Планировалось, что я пробуду там еще две недели до первого дня выпускного класса средней школы. Я не собиралась оставаться здесь так долго. Регистрация на первый курс начиналась через два дня в Сиэтле, но я была закрыта внутри комплекса, окруженного электрифицированным забором высотой десять футов, увенчанным тремя футами бритвенной проволоки, и окруженного кукурузными полями, которые обрывались в океан. Персонал, знаменитости и музыканты прилетали на вертолетах из Лорел Каньона на такие мероприятия, как вечеринки, посвященные выпуску пластинок, сексу и наркотикам. Единственный доступ, о котором я знала, — это узкая грунтовая дорога, которая тянулась на многие мили через сосновый лес к сельской дороге. Няне Блэк потребовалось два часа, чтобы довезти меня до комплекса, как только мы свернули с Прибрежного шоссе. Даже если бы мне удалось перелезть через электрифицированную ограду и убежать пешком, далеко ли я уйду? Я каждый день искала выход, пряча свои бешеные мысли за облаками помех, а мой разум был в состоянии повышенной готовности, бдительно высматривая возможности. Я могла выглядеть обкуренной, как и все остальные, но я не принимала наркотики. Мои полузакрытые глаза и мечтательная улыбка были маскировкой. Я была полна решимости добраться до Сиэтла или умереть, пытаясь. Я никогда больше не стану любимицей на вечеринке. Чип все еще был моим куратором, но он стал более расхлябанным. Когда он был трезв, он был достаточно острым, чтобы вторгаться в мои мысли, но сейчас он пил и принимал ЛСД. Я делала все возможное, чтобы он выглядел хорошо, потому что он держал таких людей, как Вито, подальше от меня. Его не было рядом в ночь вечеринки, посвященной записи альбома Мэджик Топ 10. Он продавал кляксы с ЛСД в Монтерее по двадцать баксов за место. Вертолеты весь день перевозили руководителей звукозаписывающих компаний и промоутеров весь день. В этот вечер они чествовали Принца Воздуха - или "Принца Эфирных Волн", так гласил транспарант над сценой. Я танцевала и пела вместе с рок-звездами, стуча в красный тамбурин, который я оплела лентами и цветами. Воздух в освещенном свечами сарае был пропитан запахом гашиша и травки. Зрители сидели на полу и крутили косяки, дули в кальяны и нюхали косяки. Я была босиком, а в мои длинные волосы были вплетены маргаритки. Я носила беруши, потому что от статического пульса электрогитары и барабанов у меня болела голова. Техники всегда увеличивали громкость. Политики и руководители звукозаписывающих компаний, разлегшиеся на подушках, любили громкую музыку и молодых девушек. Некоторые уже спускали штаны, трахая новых маленьких любительниц вечеринок. Наконец музыканты остановились, чтобы сделать перерыв на кальян. Пока они набирали высоту, я ускользнула наружу одна. Если я и собиралась сбежать, то это должно было произойти, пока Чип не наблюдает за мной. Я взобралась на невысокую каменную стену, окружавшую фонтан, и смотрела на звезды, прочерчивающие дуги света на Тихом океане. Я слышала шум прибоя. Я знала, что не могу идти в ту сторону - я уже пыталась. Я осмотрела горизонт во всех направлениях. Не было никаких огней, кроме свечей, окружавших комплекс сараев, где мы жили и работали. Я уставилась на железные ворота, молясь, чтобы они открылись. Я подпрыгнула, когда вспыхнули фары, щелкнули замки, и ворота открылись. Побитый красный кабриолет Триумф Чипа пронесся по дороге, закрутившись на дороге и взбивая гравий. Он перепрыгнул бордюр и покатился по газону, остановившись, когда врезался в фонтан у моих ног. Я спрыгнула вниз и побежала вокруг неработающей машины. Чип лежал на руле без сознания. Я потрясла его. Ничего. Я не увидел крови, только шприцы, таблетки и пузырьки с ЛСД. Он был обдолбан до бесчувствия. "Спасибо тебе, Господи", - сказала я вслух. Машина продолжала урчать. Раздался зуммер, и ворота начали закрываться. Я дёрнула дверь со стороны водителя, но она не открылась.
Чип был крупным парнем. Я бы никогда не смогла вытащить его с закрытой дверью. Я села на дверь и толкнула его ногами на пассажирское сиденье. Он наполовину сполз на пол. Я забралась внутрь и переключила передачу, пока не поняла, как переключиться на задний ход. Я надавила на газ, крутя колеса, разрывая газон, пока не оказалась на подъездной дорожке. Слишком поздно! Ворота закрылись. Черт! Я прибавила обороты, готовая таранить их, и заметила пульт дистанционного управления, прикрепленный к солнцезащитному козырьку. Я нажала на кнопку. Ворота открылись, и я помчалась через портал в черноту ночи. Машину занесло на ухабистой дороге, а грунтовая колея зигзагами огибала деревья. Я заскочила на кукурузное поле, но восстановила управление и продолжила движение. Я проверила бензобак - он был заполнен на 3/4. Хватит ли этого, чтобы доехать до Сиэтла? Да кого это волновало? Я была на свободе! Но смогу ли я выйти сухой из воды? Преследовали ли они меня? Что, если там были блокпосты? Что, если они вызовут полицию? Я ехала босиком — это, вероятно, было незаконно, и у меня не было прав. Моя сумочка и туфли были в сарае. Все, что у меня было, это красный бубен и обкуренный парень, который выглядел мертвым на переднем сиденье. Наркотики были по всей машине - за это меня могли арестовать. Не сбавляя скорости, я выбрасывала их по куче на дорогу. Наконец, я увидела шоссе - ни блокпоста, ни черных фургонов, только открытая дорога. Я нажала на педаль и выехала на прибрежное шоссе. Я включила радио и запела "Stewball" Джоан Баез. Я только что исполняла для нее бэк-вокал, трясла бубном и взмахивала волосами, пока подражатели звукозаписывающих компаний разглядывали мою мини-юбку. "Никогда... больше", - крикнула я. Через несколько часов я плыла по мосту "Золотые Ворота" с развевающимися за спиной волосами, спутав их в безнадежный клубок. Я уже стирала воспоминания, оттирала кровавые пятна моих подростковых лет - промывала свой мозг от вечеринок, экспериментов, наркотиков, фриков, няни Блэк, доктора Грина, моих родителей и дядюшек-педофилов.
Свобода была пьянящей штукой, и я была пьяна от нее. Я покончила с сексуальной магией. Больше никаких коротких юбок и обтягивающей одежды, никаких наркотиков и выпивки. Я начинала жить заново, как моя собственная личность. Я хотела носить очки в роговой оправе и белый лабораторный халат. В Эврике у меня кончился бензин. Я заехала в Texaco и нашла бумажник Чипа в его кармане. Я опустошила его, чтобы заправить бак и купить батончики. Я заплатила девяносто девять центов за пару шлепанцев. Когда я снова завела двигатель, Чип застонал - наркотики подействовали. Я заглянула в его сознание. Его голубые глаза смотрели на меня. Я задохнулась и отстранилась. Он мечтал обо мне. Он снова застонал и сдвинулся на сиденье, его голова откинулась назад. Я должна была вытащить его из машины, пока его координация не вернулась. Возможно, у меня было еще десять минут. Я поехала в лес за заправочной станцией, заставляя его молчать, проецируя видения его удобной кровати на горячих источниках. Чтобы заставить его выйти из машины, я представила себя обнаженной, манящей его из-под одеяла. "Давай", - прошептала я. "Давай займемся этим". Я помогла ему встать. Он помочился на дерево, и я попыталась уложить его на скамейку, но он отстранился и, пошатываясь, вышел на дорогу. Я должна была прыгнуть в "Триумф" и оставить его там, чтобы его сбила машина, но я не могла. Я не был убийцей. Я оттащил его в безопасное место. Он бросился на меня, его пси-излучение вращалось вокруг его головы, проецируя дикие психоделические вихри. Он пытался сфокусировать свой одурманенный мозг - в ярости от того, что оказался в моей власти. Всплеск силы опьянил меня. И снова мне следовало бежать, но я не могла устоять перед тем, чтобы заглянуть в сердце этого человека, который контролировал так много в моей жизни. Я хотела узнать, кто он на самом деле. Я сосредоточила свою энергию и обратилась к силе земли. Я почувствовала, как она течет через меня вверх от лесной подстилки. Я мысленно привязал его руки и ноги к колесу и начал вращать внутреннее колесо. Щелк... щелк... щелк... символы расплывались, и он боролся с ментальными ограничениями. Он знал, что я делаю, но был беспомощен из-за наркотиков. Колесо закрутилось быстрее, и океан ненависти хлынул из его души, как черное цунами, поглотившее лес и затмившее звезды. Я попятилась назад, ошеломленная. Этот монстр был опаснее, чем я предполагал. Волна зла высасывала кислород из моих легких. Я почти потеряла сознание. Задыхаясь, я видела себя глазами Чипа - кусок плоти, который нужно презирать, мучить и пожирать - тело и душу. "Helter-skelter... helter-skelter..." слова ревели в моих ушах. Я видела убийства, насилие, жертвы и смерть. Сила его ненависти ослабила меня. Моя власть над ним ослабевала. Теперь он кричал в моей голове: "Ты жалкая. Ты думаешь, что сможешь убежать от меня? Я найду тебя, куда бы ты ни пошла. Ты принадлежишь мне". Он быстро трезвел, его сила воли росла. Я воспрянула духом, снова заземлилась, втянув в себя свежий прилив энергии из леса, посылая ее от ног вверх по телу и к рукам. Я все еще сдерживала его, но недолго. Он вырвался из моих чар и, пошатываясь, направился ко мне, намереваясь убить меня. Я отступила к машине, готовая бежать. "Тупая сука - тебе не уйти!" Я увидела полупустой шприц на пассажирском сиденье. Должно быть, он лежал на нем. Я схватила его. Он бросился на меня, и я вонзила иглу ему в шею и нажала на поршень. Он задохнулся, схватившись за горло. Его пси разлетелась на зазубренные шипы и искры. Я почувствовала его тошноту и учащенный пульс. Он вытащил шприц и, пошатываясь, свалился в придорожную канаву. Я оставила его стоять на коленях в футе грязной воды. Я прыгнула в машину и помчалась обратно к шоссе 299. Я повернула на восток и пронеслась на "Триумфе" через мили коварных поворотов, уворачиваясь от лесовозов. К тому времени, когда я добралась до Реддинга, я была измотана, истощена. Я все ждала, что Чип вторгнется в мои мысли, но ничего не было. Он был мертв? Убила ли я его? Ночь становилась все холоднее, когда я набирала высоту в горах Сискию, и ко мне подкрадывалось осознание чудовищности моей ситуации. Я только что бросил вызов самому Сатане. Могу ли я сделать это и остаться безнаказанной? Я остановилась на ночной стоянке для грузовиков и мысленно искала пси Чипа. Я обнаружила его как далекую вспышку, светящуюся красным жаром. Он был в сознании и в ярости. Я создала статическое электричество и исчезла, прежде чем он смог меня увидеть. Я включила радио. Одетта пела "Down on Me". 
"Потому что кажется, что все в этом круглом мире свысока смотрят на меня..." 
Ее слова сжимали мое сердце. У меня не было ни еды, ни денег, ни одежды, мои документы для поступления в университет были поддельными. Мои родители были бы в ярости, когда узнали бы об этом. Они никогда бы не заплатили. Меня бы выгнали из колледжа и отправили обратно в Аннекс, где Чип пытал бы меня и убил. Мне нужно было чудо, чтобы выжить, пока я не найду работу и не смогу сама оплачивать учебу. Мой желудок заурчал. Я была голодна, холодна и не в восторге от свободы. Я молилась Богу, чтобы Он дал мне знак, что я поступаю правильно в своем безумном бегстве за свободой. Бог молчал, поэтому я обратила свое внимание на водителей-дальнобойщиков в ярко освещенной закусочной. Они ели гамбургеры и пили горячий кофе. Дверь в закусочную открылась, и от запаха картофеля фри у меня перехватило дыхание. Я решила использовать единственное средство, которое было у меня под рукой. Я наблюдала за дальнобойщиком, который заходил внутрь. Он был большой, старый и лысый. У него был хороший грузовик, и он выглядел как хороший папочка, претендующий на то, чтобы угостить меня ужином. Я посмотрела на себя в зеркало заднего вида. Мои волосы были в диком беспорядке - я была похожа на банши. В надежде найти расческу, я открыла бардачок. На пол упал толстый рулон двадцатидолларовых купюр. Их было несколько десятков, туго перевязанных резинкой, - деньги Чипа за наркотики, полученные за прибыльную ночь в Монтерее. Я еще раз осмотрела бардачок. Он был набит зелеными марками S&H. Я обыскала машину и нашла листы с зелеными марками в заднем отсеке, под сиденьями и в багажнике.
Должно быть, их хватило бы на годы, чтобы купить бензин. Я была богата! Я закатила глаза к небу: "Спасибо!". Я зашла в магазин и купила расческу, толстовку и штаны Орегонского университета, теннисные туфли и носки. В закусочной я заказала фирменное блюдо "голубая тарелка" с кусочком яблочного пирога "аля мод". Я сидела в теплой кабинке, наслаждаясь второй чашкой кофе и пересчитывая зеленые марки. У меня было достаточно для тридцати книг. С марками и наличными у меня будет все необходимое для поступления в колледж. Больше никаких отцов - никогда. Я поехала в Грантс Пасс и бросила машину на автобусном терминале "Грейхаунд". Я купила билет до Сиэтла и проспала остаток пути в безопасности в салоне автобуса.
Глава сорок третья 
Умный мальчик 
Я прибыла в Вашингтонский университет на следующий день после обеда, имея достаточно денег, чтобы зарегистрироваться на занятия. Я зарегистрировалась на жилье, и меня определили в Маккарти-холл. Я отправилась на автобусе в центр города, в международную штаб-квартиру компании отца. Я хотела, чтобы его босс был на моей стороне, пока мои родители не узнали о том, что я сделала. К моему облегчению, он был рад меня видеть. "Мисс Праудфут", - позвал он по внутренней связи свою секретаршу. "Соедините с Джимми". Я сидела в большом кожаном кресле, сердце колотилось, и слушала, как босс рассказывает отцу, как он рад видеть меня в Сиэтле. "Я даю своему секретарю сто долларов, чтобы он купил девушке одежду. Она должна хорошо выглядеть, если собирается поступать в медицинскую школу". Я не слышала ответа отца, но могла представить его потрясенное удивление. Ему ничего не оставалось делать, как согласиться. "О нет, это не проблема. Мы вычтем это из твоей рождественской премии". Мисс Праудфут отвезла меня за покупками одежды в Frederick & Nelson и обуви в Nordstrom. Счет за юбки, джемперы, свитера, тренч, нижнее белье, мокасины и ботинки превысил двести долларов. Она заверила меня, что отец не будет возражать. Затем она отвезла меня в Jafco, где я погасила свои зеленые марки. Я приехала в Маккарти Холл на такси с багажом, наполненным одеждой, полотенцами, пижамами, феном, чулками, косметикой, мылом и шампунем Yardley и всеми другими предметами, необходимыми для повседневной жизни в Университете Вашингтона. У меня оставалось достаточно денег, чтобы купить талон на питание, учебники, зеленую виниловую сумку для книг и зонтик. Первую ночь в общежитии я провела тяжело, наполовину ожидая, что проснусь на колесе инь/ян, но ничего не произошло. В первый день занятий я оделась в розово-фиолетовую клетчатую юбку с розовой блузкой, фиолетовый свитер кабельной вязки и розовые носки до колена. От меня пахло гарденией. Мои волосы были чистыми и расчесанными до блеска, затянутыми назад в хвост с черной бархатной лентой. В моей сумке были учебники, тетради, ручки и карандаши. Я шла по Кваду, выглядя как любой другой студент-первокурсник, прокладывая себе путь через толпы студентов, чувствуя себя в безопасности в своей анонимности. Моим первым уроком была химия №101 в Бэгли Холле. Я шла вниз по склону, следуя по пути, который я отметила на своей карте кампуса. Толпа расступилась, когда я подошла к фонтану Драмхеллера. Студенты сидели на краю круглого пруда, разговаривали, читали, ожидая первого звонка. За простором ровной воды кампус спускался вниз к берегам озера Вашингтон. Вдали над облаками возвышалась белая вершина горы Рейнир, словно шляпа для вечеринки. За ней, как дозорный между мной и Калифорнией, возвышалась вторая вершина - гора Сент-Хеленс. Вид показался мне смутно знакомым. Я увидела плавучий мост и поняла, что за ним находится парк Сьюард. Я вспомнила, что когда-то жила там. Мелькнуло воспоминание о розовых обоях, или это были желтые? Я вытерла их. Я начинала все сначала, как новая девушка из ниоткуда, и на этот раз все было по-другому. Я была одним молодым лицом в толпе тысяч молодых лиц. Никого не волновали ни родные города, ни младшие братья, ни средние школы. Колледж был связан с будущим. Здесь начиналась взрослая жизнь. "Значит, ты последовал моему совету". Меня поразил знакомый голос. Я не могла его определить. На краю фонтана сидела студентка с блестящей черной пачкой. Она похлопала по месту рядом с собой. Я присела на бортик, очарованная ее ярко-голубыми глазами и вздернутым носиком. На ней был шотландский килт из знакомого красно-зеленого тартана. "Ты использовала свой большой мозг и теперь ты совсем взрослая. Я горжусь тобой". "Кто вы?" спросила я, пытаясь найти ее в своей памяти. "Это уже не имеет значения". Она похлопала меня по руке. "В этом вся суть. Но ты должна помнить, что ты мне обещала". "Что я вырасту добрым и щедрым человеком", - сказал я без колебаний.

" Все верно. Через несколько лет ты станешь врачом. Будешь спасать детей. Что еще?" Она улыбнулась печальной улыбкой, от которой у меня к горлу подступил комок. "Я обещала, что напишу свою историю и сделаю ее красивой". Прозвенел звонок на урок. Я вскочила на ноги и начала подниматься по ступенькам Бэгли Холла. "Но как я могу это сделать, если я этого не помню?" Я обернулась - ее уже не было. В аудитории химического факультета №101, оформленной в виде амфитеатра, было много первокурсников, в основном мужчин. Я нашла место посередине. Пухлый молодой профессор подошел к трибуне и посмотрел на часы, давая понять, что ему не хотелось бы здесь находиться. "Вашингтонский университет принимает 30 000 первокурсников. Наша задача - завалить 20 000 из вас в первый год". Это заставило класс напрячься, заерзать на своих местах. Для большинства из них отчисление означало, что их призовут в армию и отправят во Вьетнам. ««Черт»», —сказал высокий, бандитского вида мальчик в ряду передо мной. У него были грубые руки, помятая рубашка и стрижка. От него пахло кукурузными хлопьями. Я не могла видеть его лицо, но представляла его с веснушками. "О чем тебе беспокоиться, Грег Энгель", - сказал рыжеволосый мальчик рядом с ним. "Ты самый умный парень в этом классе". Свет погас, диапроектор вывел на экран химические формулы, и профессор пробормотал лекцию о валентных электронах. Я забыла об умном мальчике из химического класса, пока два года спустя не села рядом с ним на лабораторной по морской ботанике. Я только что подстриглась под мальчика и купила черные очки в роговой оправе, которые носила с галстуком. На вторую половину дня у меня было назначено собеседование в медицинскую школу, и у меня с собой были мои школьные и университетские дипломы. Я застала Грега за их просмотром, пока вешала пальто. "Очень хорошо", - сказал он, когда я села на свой лабораторный стул, который он подвинул рядом со своим. "Из тебя получится хороший партнер по лаборатории. Я хочу преуспеть в этом классе". Грег сделал предложение год спустя на буксире на островах Сан-Хуан. Мы собирали иглокожих для лаборатории морской зоологии в Пятнице Харбор. Мы оба были приняты в медицинскую школу и были известны нашим друзьям как динамичный дуэт. Мы хорошо работали вместе, хорошо играли вместе, и Грег никогда не спрашивал меня о моем прошлом. Мы говорили только о будущем. Мне был двадцать один год, когда я вышла за него замуж, и мы впервые занялись любовью. Все в этом опыте было новым для меня. В безопасности его объятий я открыла себя, включив его тело и дух в свою вселенную, которая расширялась до тех пор, пока не взорвалась. Я никогда не испытывала такой радости.

Глава сорок четвертая 
Одиночество 
В мае 1980 года вулкан Сент-Хеленс сорвал свою вершину и потряс Сиэтл. Из нашего дома в Лорелхерсте мне был хорошо виден вид на юг, на озеро Вашингтон и гору Рейнир. В один момент вулкан Сент-Хеленс мирно плыл на горизонте, а потом бабах... он взорвался. Я сидела в своем кресле на балконе, укачивая спящего ребенка. Что мне делать? Моей дочери был один месяц, сыну - только два с половиной. Я была дома одна с ними, восстанавливаясь после тяжелой беременности и второго кесарева сечения. Теперь там, где раньше находился вулкан Сент-Хеленс, распускалось и клубилось облако пепла. Направлялось ли оно на Сиэтл? Нас предупредили, что в случае извержения мы должны эвакуироваться из города и ехать на восток. Мой универсал Oldsmobile был набит едой, водой и полным баком бензина. У меня были свечи, маски и аптечка. Со своего холма я смотрела вниз на оба плавучих моста. Никто нигде не ехал. Все машины остановились. Люди выходили из машин и смотрели на вулкан. В спальне был включен телевизор, по которому в прямом эфире с вертолета показывали кадры оползней, затопляющих реку Тутл. Где это было? Я пыталась дозвониться до Грега. Я хотела, чтобы он приехал домой, заключил меня в объятия и сказал, что все будет хорошо, но он был ординатором ортопедической хирургии в больнице Харборвью и дежурил в травматологии скорой помощи. Мы оба были врачами в процессе обучения. Я бы работала в радиологическом отделении, но у меня был декретный отпуск. Телефон был бесполезен. АТС были перегружены. Дозвониться до кого-либо не было никакой возможности. Соседи выходили на свои лужайки, показывали на облако пепла и возбужденно переговаривались. Доктор Скип Линдстром, геолог из университета, позвонил мне и сказал, что облако пепла движется в сторону восточного Вашингтона. Пока лучше оставаться на месте. Он поможет мне, если понадобится эвакуация, и заверил, что я и мои дети не останемся без присмотра. Я провела пальцами по бледной щеке дочери, ощущая ее тепло. Она вздрогнула, когда я поцеловала ее маленькие пальчики. Ее глаза блуждали и остановились на моих. Она булькала и пищала, пиная ногами и размахивая руками. Я улыбнулась, но почувствовала укол страха. Он пронесся по мне и превратился в горячий поток ужаса гораздо глубже, чем вулкан. Я почувствовала его при ее рождении, когда впервые взглянула в ее лицо - крошечное зеркало моего собственного. Я знала, что должна защитить ее не только от взрывающихся гор, но и от чего-то еще? Откуда взялся этот иррациональный страх? Было ли это из детства? Я ничего не помнила о своих ранних годах. Была ли я когда-нибудь ребенком? Насколько я знала, моя жизнь началась в тот день, когда я поступила в Вашингтонский университет, а это было четырнадцать лет назад. Я влетела в студенческую жизнь галопом, в шквал друзей, работы, учебы и пасмурной погоды. Через несколько недель я получила работу по набору текста для вскрытий в подвале университетской больницы. Это была работа, которую никто не хотел брать, и не зря. Записи о вскрытиях, забрызганные кровью, годами складывались в пахнущие дурнотой кучи высотой в несколько футов. Никто не обращал внимания на то, что мне было всего семнадцать лет, пока я была готова наводить порядок. Я тоже не возражала. Это давало мне возможность изучать медицинскую терминологию - хорошая подготовка для студента-медика, которым я хотела стать. Я использовала свои художественные навыки, чтобы превратить ужасные наброски, сделанные патологоанатомами, в приличные иллюстрации, и немного подучила анатомию. После того, как я отработала в подвале, меня перевели наверх, в стенографический бассейн, где я выполняла сдельную работу. Это дало мне шанс познакомиться с настоящими врачами и узнать, кто был важен в медицинской школе. Университет Вашингтона был единственным учебным заведением, которое я могла позволить себе самостоятельно. К счастью, он был одним из лучших. Я знала, что они принимают только трех женщин на один курс, состоящий из сотни студентов каждый год. Я была уверена, что у большинства поступающих есть семейные связи или важные рекомендации. У меня ничего этого не было - только мои мозги и решимость. Я начал работать, встречаясь с профессорами и налаживая нужные связи. По выходным я пела в группе "Шотси и Годива" в таверне "Нортлейк". Грег присоединялся ко мне там, чтобы отведать бесплатную пиццу. После этого он отвозил меня домой, и мы парковались у озера, чтобы выпустить пар из окон его Pontiac Firebird. Я помню каждую минуту учебы в колледже, наполненную движением, когда я получала степень бакалавра по биологии. Затем последовали напряженные годы учебы в медицинской школе, женитьба, интернатура, ординатура, а теперь еще и дом с двумя детьми. Я была современной историей успеха, примером для подражания для женщин, которые хотели иметь и карьеру, и семью. Когда люди спрашивали о моих ранних годах, я что-нибудь придумывала. К счастью, Грег редко спрашивал. Мне не нужны были эти воспоминания, чтобы жить хорошей жизнью и быть цельной личностью - по крайней мере, до рождения моей дочери.
Теперь я боялась спать, в ужасе, что стоит мне закрыть глаза, и ее выхватят и увезут в ужасное место, где люди в пурпурных одеждах будут причинять ей боль. Мысль о кровавом кресте, вырезанном на ее маленьком лбу, сводила меня с ума. Мне нужна была полная бдительность, чтобы защитить ее - но почему? Я пыталась объяснить свои страхи Грегу. Мне нужно было, чтобы он помог мне нести бдение, но он редко бывал дома. А когда был, то засыпал, диктуя карты пациентов. Когда я наконец поддалась изнуряющей дремоте, меня увезли на психоделическом поезде, разрисованном символами мира и мигающим неоном. Рок-музыка грохотала в окнах. Хиппи с дикими волосами предавались блуду на ярких, огромных напольных подушках, усыпанных цветами. Они кончали как один, дверь открывалась, и они прыгали на смерть, пытаясь утянуть меня за собой. Я просыпалась от толчка, дрожа - мои простыни были мокрыми от пота. Если я вообще спала, то сон начинался снова.
Теперь я наблюдала, как облако пепла, которое когда-то было вершиной горы, поднимается на мили в небо и устремляется на восток, осознавая, что в моей личной астеносфере также бурлит и горит озеро магмы. Вскоре в новостях KING 5 сообщили, что Сиэтл в безопасности, но день сменился ночью за горами в Якима, а пепел падал как снег на Венатчи. Я подняла ребенка на плечо, ее ножки упирались в мои бедра. Она попыталась запрокинуть голову, но я удержала ее и поцеловала в шею, вдыхая молочный аромат ее дыхания. "Какая сильная девочка", - ворковала я, но мои слезы пропитали ее волосы. После ее рождения я стала открытым источником слез. Мой акушер поставил диагноз "послеродовая депрессия" и обменялся с Грегом знающими взглядами. Но я тоже была врачом и знала, что это еще не все. У меня были симптомы посттравматического стрессового синдрома. Я видела это у ветеранов боевых действий во Вьетнаме. Они часто страдали травматической амнезией, но они были на войне. Чем я могла объяснить эту проблему?
Грег оставался в Харборвью всю неделю, лечил экстренных больных с востока от гор. Он сказал, что со мной все будет в порядке, и я должна быть счастлива, потому что мои родители приедут на День отца, чтобы увидеть свою новую внучку. Я не хотела, чтобы они приезжали. Что-то темное пробудилось. Оно таилось под моей оболочкой, угрожая вырваться наружу. Если у кого и был ключ к моему забытому прошлому, так это у моих родителей. Мы никогда не говорили об этом, когда я видела их на День благодарения или Рождество. Я никогда не спрашивала. Вместо этого я создала семью, которая выглядела любящей и настоящей - этого было достаточно до сих пор. Проходили дни. Дождь бил в окна и переполнял водосточные трубы. Раскаты грома. В комнате потемнело, и я потянулась к лампе. Раздалась короткая вспышка, и фитиль с треском перегорел. Я быстрее укачала своего испуганного ребенка в угасающем свете. Видения расплывались под дождем и накатывали на стены, как плохие фильмы, которые никак не хотели выключаться. Ребенок захныкал. Неужели она тоже почувствовала опасность? Я приложила ее к груди. Потекло молоко, и она устроилась в тепле моих рук.
Как только оба ребенка уснули, я села между их кроватями и написала стихотворение, которое отправила отцу по почте.
Тридцать лет одиночества,
все благополучно прижились,
И никогда не было так много глупости,
Ни одного греха.
 
Тридцать лет одиночества,
Каждый день закрывать дверь,
И никогда больше не вспоминать,
на то, что было раньше.
 
Но внутри шестеренки вращаются,
И дух горит ярко,
И заперт внутри моего обучения,
Вопросы раскалывают ночь.
 
 
Пока не загорится ночное небо,
и мои труды рушатся,
И мир, которого я желаю,
никогда не будет найден -
 
В этих стенах одиночества,
В этой крепости, которую я держу -
Со стенами из камня, плоти и костей.
Пока кто-нибудь не найдет ключ,
 
И будет достаточно забот, чтобы найти замок
и открыть ржавую дверь,
Чтобы впустить луч солнца.
Чтобы дразнить пыльный пол.
 
Отец исправил пунктуацию и отправил мне его обратно без комментариев. Мои родители никогда не приезжали на День отца - да и вообще ни в какой другой день.
Они купили трейлер Airstream и переехали в Мексику. Грег хотел знать, что я сделала такого, что заставило их уехать. Я попыталась объяснить, что с моей семьей что-то не так, что выходит за рамки того, что я могла бы рассказать или сделать. Я показала ему стихотворение, но он пожал плечами. Для него это ничего не значило. Я больше не могла спать. Я перестал есть, пока мои глаза не стали огромными в своих глазницах. Мои волосы висели клочьями. Я боялась сойти с ума и стать опасной для своих детей. Я бы убила себя, прежде чем позволить этому случиться. Я, конечно, знала, как это сделать. Коллеги-врачи стрелялись, вешались, передозировали и топились. Я записалась на прием к доктору Фьюреди, единственному психиатру, которого я знала со времен учебы в медицинском колледже и который, по моему мнению, был достаточно умен, чтобы помочь мне. Я позвонила и сказала, что это срочно. На следующий день я вошла в его консультационную комнату с ребенком, который спал в переноске. Я положила ее на пол и села на край стула. Я не стала ждать, пока он заговорит, а спросила: "Я сошла с ума?". Если бы он ответил "да", то сегодня вечером "Поезд свободы" улетел бы вместе со мной. На этот раз я выпрыгну. Я сделаю это, чтобы спасти своих детей. Доктор Фьюреди оглядел меня, словно чувствуя, насколько важным будет его ответ. "Я давно тебя знаю", - сказал он. "Вы были первой в своем классе в медицинской школе, вы преуспели в интернатуре и ординатуре, вы писали передовые научные работы, у вас двое детей, и я видел стройплощадку вашего особняка на Мерсер-Айленд. Вы измучены, перегружены работой, с трудом определяете свои границы и явно глубоко переживаете, но я могу с уверенностью сказать, что с вашим разумом все в порядке. Вы не сумасшедшая". Я упала обратно в кресло, всхлипывая. Вся тяжесть мира была снята с моей груди, и я снова могла дышать. Он ждал, наблюдая, как я плачу, прокладывая себе путь через коробку "Клинекс". Я остановилась, когда моя малышка зашевелилась, чтобы укачать ее, чтобы она снова уснула. Наблюдая за тем, как расслабляется ее сморщенное личико, я хотела лечь рядом с ней, внезапно оказавшись слишком сонной, чтобы держать глаза открытыми. Доктор Фьюреди прочистил горло. "Вам нужно немного отдохнуть. Я рекомендую начать терапию три раза в неделю. Все, что вас беспокоит, может быть похоронено глубоко в вашем прошлом", - сказал он. "Восстановление воспоминаний может быть очень тяжелой работой. На это могут уйти годы. Вы готовы начать?" Я устало кивнула. "Теперь расскажите мне о своем детстве. Какое ваше самое раннее воспоминание о матери?" Я пожал плечами, рисуя пустоту. Как и все остальное, мать отсутствовала.
Глава сорок пятая 
Россия 
Январь 1990 года:
Москва показалась мне странно знакомой с момента моего приезда. Берлинская стена только что рухнула, железный занавес упал, и мир праздновал окончание холодной войны. Россия теперь была нашим другом. Я восстанавливалась после тяжелого развода, когда меня пригласили в Москву в качестве радиолога и специалиста по пренатальному ультразвуковому исследованию на саммит советских и американских граждан. Приглашение, полученное в последнюю минуту, казалось случайностью, пока чартер Аэрофлота не приземлился в аэропорту Шереметьево и нашу группу американцев не проводили в город. Я никогда не была в России, но она казалась мне знакомой. Я никогда не изучал язык, но я мог читать уличные указатели на кириллице. Русские слова и фразы так и сыпались из моего рта. Я удивила наших кураторов из КГБ, прокомментировав, как изменился центр города с тех пор.  после строительства гостиницы "Россия" рядом с Кремлем. Я указывала, где были снесены старинные церкви вдоль набережной Москвы-реки.
 Я не могла объяснить, откуда берутся мои знания, но часть меня, казалось, принадлежала этому странному, чужому месту. Я привлекала внимание КГБ и должна была замолчать. Первой нашей остановкой была заснеженная Красная площадь. Как только мои ноги коснулись булыжников, я услышала щелчок колеса в колесе. Я знала, что это воспоминание, и постаралась не обращать на него внимания, свалив вину на джетлаг. Я спокойно шла вместе с группой, пока на башне Кремля не раздался звон часов, и я услышала шепот из прошлого: "Беги!". Я застыла на месте, сердце бешено колотилось. Я крутилась на месте, охотясь за стрелками, которые шли убить меня. Люди смотрели на меня - мне пришлось взять себя в руки. Я сказала, что у меня болит голова, и вернулась в автобус, пока группа шла через площадь, чтобы посетить могилу Ленина. Я свернулась калачиком на сиденье, прижалась лбом к матовому стеклу окна и искала ответы в своем сознании. В течение многих лет я работала над восстановлением воспоминаний, используя множество техник, чтобы вновь пробудить свое прошлое, продолжая при этом свою медицинскую карьеру и воспитывая детей. Я занималась психоанализом три дня в неделю. Когда у меня появилось больше времени, я добавила семейную терапию. Я писала тревожные стихи и дневники потока сознания, заполняла рисунками скетч буки. Я проводил время с моим братом, искусным художником, сварщиком и живописцем. У него была художественная студия на Пионер-сквер, где он рисовал пугающие образы из прошлого. Он решил не заводить детей и решил, что не разделяет моей острой потребности в воспоминаниях. Он женился и пошел дальше. Я не могла остановиться. Я не могла предсказать, когда проснутся воспоминания. В любой момент запах, образ или звук могли открыть путь к фрагменту ужаса, который не имел никакого смысла. Я знала достаточно, чтобы понять, почему мои родители не хотят возвращаться в Соединенные Штаты. Я могла отправить их в тюрьму. Пока они оставались в Мексике, мне не нужно было принимать это решение. Я решила не преследовать их, потому что не хотела, чтобы моя жизнь была связана с местью. Я хотела жить дальше, как мой брат, и восстановить свой брак, но в итоге он все равно распался. Грег был счастлив в своей жизни успешного хирурга, в то время как моя рассыпалась в прах. Постоянное противостояние между желанием забыть и потребностью помнить стало тем конфликтом, который определял меня. Грег нашел утешение в других местах, и мы расстались. Когда я приехала в Москву, моя память была похожа на швейцарский сыр. Я создала элементы прочной географической основы, но мое детство все еще оставалось в основном дырявым. Я задремала, проснувшись, когда другие делегаты снова сели в автобус. Мы продолжили нашу экскурсию по тем районам Москвы, которые были закрыты для иностранцев в течение семидесяти лет. Проезжая вдоль Москвы-реки, я узнала Таганскую площадь. Я снова услышал щелчок колеса, и другой запомнившийся голос сказал: "Ты добралась! Молодец!" В окно я увидела знакомое здание с красной неоновой вывеской "РОСТЕЛЕКОМ". Я спросила об этом моего представителя КГБ. "Это было Центральное управление связи КГБ. Все звонки из СССР направлялись через секретный подземный центр для мониторинга. Он был закрыт в 1963 году. Теперь это обычная телефонная станция". Когда на мое зрение наложилась странная карта, казалось, что я смотрю сквозь землю на лабиринт туннелей. "Здесь под землей есть туннели?". "Конечно", - улыбнулся он, сверкнув золотыми зубами. "У нас есть бомбоубежища на сотни километров под Москвой. К сожалению, они рассчитаны только на атомную бомбу мощностью в одну килотонну. Они устарели к 1970-м годам".
Когда мы возвращались в гостиницу "Космос", солнце уже садилось. В сумерках Москва выглядела серой и потрепанной. Большинство уличных фонарей были темными. Лампочки, нанизанные на праздничные нити вдоль зданий и мостов, были почти все разбиты. В витринах магазинов вместо настоящей еды красовались выцветшие рисунки овощей и фруктов. Дряхло одетые москвичи стояли в длинных очередях у каждого магазина, топая ногами от холода в -20°. Город выглядел побежденным. Несмотря на это, у меня было ощущение, что я вернулась домой. На следующий день я стала первым западным врачом, посетившим российский родильный дом. Русские врачи, которые пришли проводить меня из гостиницы, были знакомы с моей работой по пренатальному ультразвуковому исследованию. Они читали мои научные работы и хотели, чтобы я продемонстрировала свои методы диагностики плода. Меня усадили в черную "Волгу" и повезли в самый современный родильный дом - обшарпанное пятиэтажное бетонное здание с пятнами ржавчины на стенах. Мы припарковались перед ярко-синей деревянной дверью, которую главный акушер открыл ключом с защелкой. Меня ввели в удушающую жару в тусклый коридор с отслаивающимися обоями, испачканными водой стенами, потертым линолеумом и тарелками с куриными костями на полу. "Что они здесь делают?" спросила я. "Кормят кошек", - ответил мой гид и переводчик, доктор Юрий Пучков. "Кошки отпугивают крыс". Мы вошли в другой зал, где за деревянным столом сидела пожилая женщина в белом халате и высокой шляпе, похожей на пекарскую. "Это главный вход?" спросила я. "Где ваши инвалидные кресла и носилки?". "Русские женщины сильные", - объяснил акушер. Я поняла, что роженица должна была войти в здание на своих ногах. Там ее раздевали и мыли из шланга. Затем ей побрили лобок и покрасили его антисептиком на основе генциан-виолета. Меня провели в предродовую палату, где беременные женщины в халатах и тапочках сидели на стульях или расхаживали по комнате. Некоторые стонали, но большинство было жутко тихо. "Почему они такие тихие?" спросила я. "Стыдно", - ответил акушер. "Они не хотят злить медсестер", - добавил Юрий. "Плохая политика". В роддоме не было лифта. Нам пришлось подняться на четыре лестничных пролета, чтобы попасть в родовые палаты. Мы проходили мимо женщин в халатах, которые медленно и мучительно поднимались по изношенным, неровным ступеням. "Верхний этаж лучше всего подходит для санитарных условий", - объяснил Юрий. В родовой палате дюжина женщин лежала на носилках. Несколько из них повернулись и уставились на нас испуганными глазами, их лица были искажены болью. Некоторые стонали, некоторые плакали. Медсестры игнорировали их всех. Похоже, они не следовали протоколам сортировки, определяя, какую женщину следует везти на роды, исходя из стадии родов. Юрий снова объяснил: "Здесь все равны. Кто пришел, того и обслужили". "Что вы делаете, если ребенок начинает появляться на свет?" спросила я с растущим беспокойством. "Эта женщина должна родить первой".
Юрий посоветовался с медсестрами. "Они связывают ей ноги, чтобы замедлить роды". "А если женщина, следующая в очереди, не готова рожать?". "Они продемонстрируют", - сказал Юрий. Я с ужасом наблюдала, как медсестра забралась на стол и надавила ногой на живот женщины. Женщина кричала в агонии. "Это ужасно", - сказала я. "И это опасно". Женщина продолжала выть. Вторая медсестра закатила глаза и терла основание носа шумевшей женщины, пока та не затихла. "Это жестоко!" воскликнула я. "Это так болезненно". "Носовое отверстие - единственное, что болит сильнее, чем роды. Это заставляет их замолчать", - сказал Юрий. "А как же анестезия? Где лекарства?" спросила я. Юрий пожал плечами и покачал головой. Женщина снова начала плакать, и медсестры закричали на нее. "Что они говорят?" "Они говорят: "Это твоя вина. Это ты занималась сексом, а не я. Заткнись".
Я была ошеломлена. Это были ужасные роды - и они не закончились в родильном зале. Юрий помог мне надеть тяжелый, забрызганный кровью резиновый фартук. Мы проследовали мимо носилок в родильный зал, где врачи принимали роды на трех столах одновременно. В перегретом помещении пахло йодом, а вонь крови и последа была хуже, чем все, с чем я сталкивалась за годы своей медицинской практики. Внезапно на грани моих чувств возникло еще одно воспоминание - леденящая вонь свернувшейся крови, сопровождаемая запахом приливов и открытых сточных вод. Я почувствовала головокружение. Я подумала, что меня может стошнить. От жары стало еще хуже. Юрий почувствовал мою беду и помог мне выбраться из грязного фартука. "Следуйте за мной, пожалуйста", - сказал он и повел меня в темный коридор. Я прислонилась к стене, и мои глаза привыкли к тусклому свету. На одной стороне коридора на носилках без присмотра лежали только что родившие матери. Их голые младенцы лежали в тазиках на другой стороне. Оба они были все еще в крови и травмах после рождения. Между ними по проходу шла кошка-табби. С меня было достаточно. "Что это за черт?" воскликнула я. "Это ужасно! У этой женщины разорвано влагалище. Ей нужно сделать операцию, чтобы остановить кровотечение. Этого ребенка нужно немедленно помыть и согреть. Уберите отсюда эту чертову кошку!" "Пожалуйста, пожалуйста", - умолял Юрий. "Вы разозлите врачей". Юрий объяснил, что до истечения двух часов не будет никаких вагинальных операций для матерей и никаких реанимационных мероприятий для младенцев. "Это время для размышлений". Я видела, что один из младенцев был в беде. Край ее одеяла упал ей на лицо, закрыв нос. Она не двигалась. Я протянула руку, чтобы снять его. "Остановись", - сказал Юрий, удерживая мою руку. "Это в руках Бога". ««Ерунда»», —сказала я, стряхивая его. Я взяла крошечного ребенка и вытерла ей лицо и нос салфеткой из кармана. Ее кожа была холодной, а губы - синими.
Я завернула ее в свой мягкий кашемировый шарф и покачала на руках, внезапно вспомнив другое маленькое тельце, которое я завернула в плотную бумагу и пронесла через болото. Тот был мертв. Гнев накалил мои вены. Я не собиралась терять эту. "Давай, девочка", - сказал я, похлопывая и поглаживая ее по спине с наклоненной вперед головой. "У тебя все получится. Ты можешь вырасти и стать красивой. Давай!" Младенец покачнулся и захрипел. Она сильно закашлялась и выплюнула пробку слизи. Ее губы стали розовыми, рот сформировал идеальную букву "О", и она закричала, как оперная звезда. "Это моя девочка. Это мой маленький ангел". Мать рыдала в другом конце зала. "Мой ребеночек... Майя доченька..." Она протянула руки. "Она просит свою дочь", - сказал Юрий. Я положил новорожденную ей на грудь. "Kak ona zavoot?" - спросила она, целуя щеку дочери.
"Она хочет, чтобы ты назвал ее", - сказал Юрий, вытирая слезы. "Кончита", - сказала я. В горле у меня встал комок. Я любила кого-то с таким именем - должна была любить. "Чита..." - сказала мать. "Красивая Чита". "Нет... бо-ти-фул Кон-чита", - сказал Юрий. "Бу-ти-фул Чита", - засияла мать. "Так и есть, Чита", - сказала я. Экскурсия перешла в лабораторию УЗИ, где я продемонстрировала наши процедуры на их старом оборудовании. На обратном пути я толкнула дверь в коридор, где матери и дети оставались одни. Что-то изменилось - каждый ребенок теперь был с матерью. "По-моему, это больше похоже на волю Божью", - улыбнулась я. Медсестры тоже так думали. Они переложили их всех. В тот момент я поняла, какая возможность мне предоставляется. Я увидела, как просто изменить советскую практику родовспоможения, внедрив более мягкие, добрые методы, благодаря которым и пациентки и персонал чувствовали себя лучше. Кроме того, мы могли бы снизить заболеваемость младенцев, обучая персонал основным стерильным методам, просвещая матерей по вопросам родовспоможения и пропагандируя дородовое наблюдение. Я поняла, что русские врачи привезли меня туда именно для того, чтобы я сделала то, что сделала. Переместив ребенка, я дала им разрешение изменить ситуацию - оказать сострадательную помощь, к которой уже были готовы их сердца. Я не могла думать ни о чем другом, когда вернулась в Сиэтл. Я не могла игнорировать эту возможность предотвратить смерть и страдания тысяч женщин и детей. В течение года я шокировала своих коллег и друзей, продав свою медицинскую практику и использовав вырученные средства для создания некоммерческой организации "Институт МираМед" - "Мира" означает мир, а "Мед" означает медицина - для пропаганды реформы родовспоможения в Советском Союзе. Я нашла свое призвание в этой печальной, странной стране, которая казалась мне домом.

Глава сорок шестая 
Потерянные девушки 
Американские университеты предоставили время, персонал и материалы. Компания "МираМед" добилась быстрых и положительных результатов, спонсируя учебные обмены между специалистами обеих стран. Компании, желающие выйти на российский рынок, предоставили медицинское оборудование и материалы для нашего нового родильного центра в Москве. Российские СМИ опубликовали разоблачительные материалы об ужасных условиях в родильных домах по всему СССР, что вызвало общественный резонанс и требование реформ. Но мы едва успели начать работу, как СССР распался, а контрреволюция 1993 года погрузила Россию в экономический хаос. Детей все чаще оставляли в детских домах, где они умирали из-за отсутствия еды, одежды и медицинской помощи. Западная помощь больше не проходила через таможню из-за массового воровства. Мы должны были найти другой путь.
Я организовала программу под названием "Путешествие с делом". Американские туристы привозили в своих чемоданах тонны одежды, лекарств и школьных принадлежностей, чтобы помочь двадцати трем сельским детским домам пережить самый тяжелый кризис. Летом мы спонсировали группы волонтеров, которые преподавали в детских домах, обучая детей английскому языку и жизненным навыкам. В декабре 1996 года я получила срочный факс из детского дома "Свирь Строй", большого учреждения со 165 детьми, расположенного в нескольких милях от финской границы. Они отчаянно нуждались в зимних пальто и сапогах. Церкви Сиэтла и клубы Сороптимисток собрали все необходимое. Мы позаботились о том, чтобы у каждого ребенка было пальто, шапка, свитер, ботинки и школьные принадлежности. Их имена были приколоты к курткам, а в каждый карман были вложены конфеты-сердечки. Компания Boeing доставила меня и 47 больших коробок в Санкт-Петербург на новом самолете 737, который был поставлен авиакомпании "Аэрофлот - Российские авиалинии". После трех напряженных дней, проведенных на таможне, меня встретили Нина, директор детского дома, и Валерий, бывший призер, ставший водителем автобуса, и отправились в путь на северо-восток по замерзшему Мурманскому шоссе. Когда через восемь часов автобус с тряской остановился в Свирь-Строе, все было рассортировано, подобрано по размеру и роздано детям, прежде чем они отправились в школу. Когда дети ушли, я прошла по коридорам, заглядывая в пустые комнаты общежития, где стояли ряды аккуратно заправленных кроватей, и в кладовую, чтобы проверить оставшиеся запасы провизии. К моему удивлению, там висели нетронутыми пятнадцать пальто - все для девочек-подростков. Я видела этих девочек каждое лето, с тех пор как они были маленькими. Я привезла фотографии и видеокассету, на которой они участвовали в музыкальном спектакле предыдущим летом. Где они были? Никто из персонала не мог мне сказать. Они просто опускали головы и отворачивались, когда я спрашивала. Я подождала, пока другие дети вернутся из школы. За чаем и печеньем они рассказали мне, что из Финляндии приехал автобус и отвез девочек на пикник.
"В феврале?" "Они ездили прошлым летом". Когда я наконец загнала директора детского дома в угол, она разрыдалась и попыталась уйти, но я ее не отпустила. "Вы звонили в полицию?" "Полицию?" - прошипела она. "Полиция ничего не делает". В ужасе я начала разговаривать с детьми и персоналом других детских домов, расположенных недалеко от границы. Я узнала, что одни и те же автобусы возвращаются лето за летом, чтобы забрать девочек-подростков. Никто никогда не возвращался. Полиция в северных приграничных городах сказала мне, что девочки постоянно пытаются перебраться в Финляндию или Норвегию, чтобы стать проститутками. Я им не верила. Девочки, которых я знала, мечтали о карьере, замужестве, семье. В каждом детском доме я собирала ксерокопии фотографий паспортов пропавших девочек, пока у меня не появилось досье на десятки девочек. Я пошла по следу дальше на север, где начала работать с Женским конгрессом в Мурманске. Мы обнаружили, что Русским Девочкам никогда не разрешалось покидать автобус, в котором они находились. Мужчины платили за посадку и насиловали их. Затем бордель переезжал в следующий город и пересекал следующую границу в сторону Северной Норвегии. Из Мурманска я переехала на автобусе через норвежскую границу в Кьеркенес, где встретилась с полицией и Интерполом. Сотрудник норвежской иммиграционной службы сказал мне: "Мы постоянно находим здесь тела русских девушек. Мы называем их Наташами. Если никто не заявляет о них, считается, что это русские проститутки, и их хоронят в безымянных могилах". Он показал мне ящик, полный полароидных снимков голов "Наташ", все они были очень молодыми. Я не узнала ни одного из этих избитых лиц. Никто из тех, с кем я разговаривала в Норвегии, ничего не знал об этих несчастных девушках, и, похоже, им было все равно. Но мне было не все равно. В отношении детей совершались жестокие преступления, а те, кто должен был их защищать, были либо равнодушны к их страданиям, либо боялись организованных преступных группировок, которые занимаются трансграничной торговлей. Я не боялась - я была в ярости! Пропавшие девочки из Свирь-Строя пробудили во мне древнюю ярость - неопределенную, но связанную с бездной моего забытого прошлого. Эти девушки могли быть беспомощны, но я не была беспомощна. Я вернулась в Сиэтл и уже через год получила грант от Целевого фонда ООН по борьбе с насилием в отношении женщин. Следующим летом я организовала группу для расследования масштабов торговли детьми на северо-западе России. Мы обнаружили свидетельства того, что похищенные российские дети работали в барах вплоть до Тромсё, Норвегия. Оттуда хорошо организованные группы торговцев людьми продавали их в публичные дома во всех крупных городах Европы. Эта торговля была огромной, приносила миллиардные прибыли и невообразимые страдания, и мучения. В 1999 году я представила наши выводы в Организации Объединенных Наций в Вене и в Ватикане в Риме. В течение пяти лет я создала и запустила подземную железную дорогу для спасения детей по всему бывшему Советскому Союзу.
Нас финансировали Управление по борьбе с торговлей людьми Госдепартамента США, Международная организация по миграции, организация "Спасите детей", Глобальное министерство, Фонд Старра и Всемирный фонд детства. Операция проводилась в партнерстве с российской федеральной и региональной полицией, прокуратурой, министерствами здравоохранения, образования и внутренних дел. Мы координировали тысячи спасений, организовали приюты в нескольких регионах и проводили обучение сотрудников полиции по всей России и Центральной Азии. Мы назвали нашу подземную железную дорогу "Коалицией ангелов". Я так и не нашла своих пропавших девочек из "Свирь-строя". Я поддерживала в них жизнь, просматривая видео, снятое летом, когда они танцевали и увенчали меня венком из цветов. Это были первые из моих русских потерянных девочек, которых я носила с собой в своем черном холщовом ранце. Там они смеялись и пели вместе с другими маленькими звездами и ангелами на полузабытом нарисованном небе.

Глава сорок седьмая 
Слияние 
Сан-Диего, май 2012 года: Я бегу, тяжело дыша. Мое сердце колотится в ритм ударам ботинок о тротуар. Над дорожкой вдоль гавани Сан-Диего стелются нити тумана. Я вернулась в Южную Калифорнию впервые за пятьдесят лет и вышла на утреннюю пробежку. Полицейские бегут передо мной, полицейские бегут позади меня. Они обходят меня во второй или третий раз с приветствием и: "Проезжаю слева, мэм". Единственные полицейские, которых я могу обогнать, — это отдел нравов. Я вижу их гавайские рубашки и хвостики на завтраке, когда пробегаю мимо отеля. Те, кто обходит меня со всех сторон, в основном бывшие морпехи и спецназовцы. Это крепкие парни, жилистые и худые. Они - хорошие парни в борьбе с торговлей детьми. Я работала с этими офицерами в таких местах, как Москва, Казахстан, Марокко и Дубай.
Мы приехали на мексиканскую границу на саммит по вопросам трансграничной безопасности и торговли детьми. Здесь собрались лучшие представители правоохранительных органов из Интерпола, Европола и спецслужб многих стран. Меня пригласили представить в Москве результаты моей десятилетней работы с коалицией "Ангел" и провести семинар по выживанию детей. К сожалению, моя работа в России закончилась. Несколько месяцев назад организованная преступность обрушилась на нашу группу, и мне пришлось бежать из страны. Мы убедили Федеральное бюро детективов России провести рейд по детским борделям вдоль печально известной Ярославской дороги в Москве. Русский детектив был застрелен, а мою протеже убили и запихнули в багажник ее машины. Российская военная разведка предупредила меня, что мне пора возвращаться домой в Америку. Сейчас я бегу трусцой сквозь туман Южной Калифорнии в тот день, который обещает быть еще одним прекрасным днем. Моя обычная речь - та, которую я произносила на конференциях правоохранительных органов по всему миру - играет в моей голове, но она не находит отклика. В моем сознании есть помехи, вторжение. Мое внимание переключается на юг через гавань в сторону Империал-Бич. Он находится всего в нескольких милях отсюда, но через полвека моей жизни. Несмотря на работу, которую я проделала, чтобы восстановить память, большая часть моего детства все еще отсутствует. Я помню, где я ходила в школу, и что мы постоянно переезжали, но домашняя жизнь до Канады практически не сохранилась. Я давно мирилась со своей частичной амнезией, но растущее чувство потери преследует меня после возвращения в Америку. Мне есть чем поделиться с моими коллегами по поводу выживания детей, и это гораздо глубже, чем моя работа с российскими детьми. Это связано с тем, что произошло со мной в детстве. Желание узнать правду прожигает дыру в моем сердце. Мне знакомо это чувство и то, что правда не будет долго оставаться погребенной. Ключ к ее поиску находится здесь, в Калифорнии. Я чувствую ее запах в солоноватом воздухе. Мои коллеги не помогают. Я сказала другу-полицейскому из Сан-Диего, что жила в Imperial Beach Garden Apartments. Он посмотрел на меня и фыркнул: "Чушь собачья! Черта с два!" Я могла только пожать плечами - меня задело его неверие, но в то же время я почувствовала облегчение от того, что он не смог связать меня с наркоторговлей и борделями, которые там до сих пор существуют. Прошлой ночью я посмотрела в Google Earth на апартаменты IB, Каспиан Вэй и заболоченную местность и подтвердила свое ощущение этого места. Во время пробежки я рисую мысленную панораму. Я вижу ее черно-белой, набросанной карандашом. Я добавляю детали - бульвар IB, парк Малой лиги, среднюю школу Mar Vista и начальную школу IB. Это точно, но слишком чисто. Где грязь и шум? Там должны были быть дети - у меня точно были друзья. Я набросала несколько десятилетних детей с пустыми овалами на лицах. На кого они были похожи? Я делаю набросок старого велосипеда с шинами из воздушных шариков. На ум приходит название "Голубой шар", но он быстро исчезает, уносимый во тьму рекой грязи. Это воспоминание? Туман рассеивается - серые бархатные силуэты стоящих на якоре кораблей судов, но это не то, что я ищу. Я вглядываюсь глубже в клубящуюся дымку и приказываю туману выпустить воспоминания о моих друзьях детства. Я знаю, что они здесь. Я оставила их там, где приливные воды омывают болота. Я напрягаюсь, чтобы услышать их смех. Наверняка этот туман хранит память о наших играх. Но единственные звуки — это шаркающие шаги других бегунов, их тяжелое дыхание и моя собственная отдышка. Ветерок колышет поверхность гавани, поднимая запах солоноватой воды с примесью бензина. Он вызывает спутанные узлы воспоминаний.
Эскадрилья велосипедов вырывается на свободу, и из тумана появляются воины горцев, размахивая картонными мечами и выкрикивая гэльские проклятия. Возбужденный рыжеволосый Патрик крутит педали с ревом, подняв руки вверх. Гламурная девушка Линда едет рядом в подъюбнике и юбке-пуделе. Ученый Альберт несет на руле старое радио. Гэри и Рок стреляют из пулеметов своих "Спитфайров". При виде их лиц у меня в груди появляется виноватая боль. Я так и не сказала до свидания. Я не знаю, что с ними случилось. Они проносятся мимо меня и исчезают. Я жду еще одну - маленькую девочку в килте и доспехах из алюминиевых пластин. Она - моя связь с тем годом, когда закончилось детство и мой дух закалился в сталь. Она - ключ к моему пропавшему прошлому - но она остается призраком. К тому времени, как я заканчиваю пробежку и направляюсь в отель, чтобы принять душ, я превращаюсь в тяжело дышащую, потную лужу. Я добираюсь до конференц-зала вовремя, чтобы успеть схватить последний бублик, и вхожу туда чуть раньше вооруженного эскорта в черных костюмах, натянутых на кевларовые жилеты. Это телохранители губернатора штата Нижняя Калифорния. Они ведут его к трибуне, затем поворачиваются, чтобы окинуть взглядом толпу. У них серьезная огневая мощь, потому что опасность здесь реальная. Губернатор занял смелую позицию в борьбе с торговцами людьми в Тихуане. Свет приглушается, и он показывает слайды Зона Норте, где молодые парни и девушки стоят на улицах, продавая свое тело, а сутенеры парят в тени. Он сосредоточился на торговле детьми. Он приехал рассказать о том, что делает правительство штата Нижняя Калифорния, чтобы остановить изнасилования детей в передвижных борделях, которые работают в заболоченных районах. Оружие и наркотики — это невысказанная реальность, о которой ему не нужно упоминать в этой группе. Я вспоминаю разговор с агентом Национальной безопасности, работающим наблюдателем на границе. Когда я рассказала ему, что в детстве жила в IB Apartments, он сказал: "Удивительно, что вы так и не пострадали". Я действительно пострадала. Но я изменила себя, когда мне удалось вырваться. Недавно журналист спросил меня, чего я больше всего боюсь, и я ответила: "Я боюсь, что однажды утром проснусь и мне будет десять лет". За речью губернатора следуют выступления представителей правоохранительных органов из Мексики и Центральной Америки. Одна ужасная история следует за другой. Безнадежность распространяется по залу. Полицейские могут быть суровыми внешне, но я знаю, что они чувствуют боль этой человеческой трагедии больше, чем большинство людей, потому что они сталкиваются с ней каждый день. Мне хочется встать и крикнуть: "Эй, ребята, это не безнадежно. Я справилась. Посмотрите на меня". Вот какую речь я хочу произнести. Но что же я скажу? Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить. Я снова ребенок, бегу через сад пампасной травы, который мерцает в тени церковного шпиля. Горячий ветер воняет болотной канализацией. Я взбегаю по каменным ступеням в часовню с высокими деревянными балками, которые изгибаются, как перевернутые ребра корабля. Я пришла, чтобы увидеть Бога. Я пришла, чтобы сказать Ему правду и спасти себя. Другой слой воспоминаний вторгается. Открывается книга. Появляется мультяшный парк с лазурным небом, желтыми маргаритками и травой цвета шартрез. Мультяшные синие птицы летают над радугой. Загорается музыкальный автомат и начинает играть: Бум, бум, да, да, да, да. Бум, бум, да, да, да, да. Я схожу с ума? Мигают красные огни. Приближается поезд. Я на аттракционе "Дикая жаба" в Диснейленде. Я дрожу. Моя одежда мокрая от дождя. Мужская рука скользит по моей юбке.
 В конференц-зале снова зажигается свет. Я моргаю, и полвека растворяются в облаке серебристых хлопьев. Охрана торопит губернатора выйти из зала. Пока мы ждем на своих местах, голос логики вмешивается в мой мозг: "Почему ты не можешь просто оставить прошлое позади? Зачем рисковать своим профессиональным авторитетом, рассказывая о том, что ты едва помнишь?". Эти коллеги знают меня только как состоявшуюся женщину, которой я стала. В этом образе я в безопасности. Именно такой меня знают мои взрослые сын и дочь. Они много раз давали понять, что не хотят узнать обо мне больше, чем это. Но я знаю, что прошлое никогда не покидает нас. Оно влияет на семью из поколения в поколение. Знание - единственный способ для них освободиться от этого проклятия из далекой истории. Мое дыхание участилось, а щеки раскраснелись. Я нахожусь в одной из тех критических складок времени, когда прошлое грозит подняться и утопить меня. Я могу его не помнить, но оно влияет на каждое мое решение. Я учила многих других гордиться тем, что они стали жертвами торговли людьми, но я никогда не признавала, что я тоже была жертвой. Когда мужчины с оружием уходят, остальные встают и потягиваются. Мы выходим на улицу, на солнечный свет, пока персонал отеля готовит обед. Туман рассеялся, и я прогуливаюсь к гавани. День благоухает знакомыми запахами, и я напрягаюсь, пытаясь уловить запах или ощущение, которые могли бы перенести меня в другое время. Я слышу свое имя. Меня приглашают присоединиться к прокурору из Боготы и нескольким федералам за столиком кафе. Очень скоро мы пьем мексиканское пиво и рассказываем истории. Наш смех освежает мой разум, как аперитив между блюдами. Мне нужно оставаться настороже на случай, если что-то из моего прошлого снова всплывет на поверхность. Воспоминание, которое не хочет быть найденным, может измениться и исчезнуть в мгновение ока. На этот раз я хочу поймать его - схватить за скользкий хвост и поймать на удочку".
К нам присоединяются психиатр и несколько социальных работников из Коста-Рики. Вскоре мы говорим о лечении детей, ставших жертвами торговли людьми, - как вылечить их физически и психологически. Это удачный выбор темы, поскольку отгороженные стены воспоминаний, как у меня, являются первой и лучшей линией защиты травмированного ребенка. Мы все согласны с тем, что они также могут стать серьезным камнем преткновения на пути психологического исцеления взрослого человека. Я рассказываю о российских психологах и об их применении песочной терапии в наших московских приютах. Они предоставляют детям ящики с песком и десятки разноцветных игрушек, изображающих предметы обычной жизни. Дети остаются одни и играют с игрушками. Опытные терапевты могут определить характер травмы ребенка и многое узнать о динамике его окружения, наблюдая за выбором игрушек и их расположением. Остальные за столом начинают говорить по-испански, поэтому я просто киваю и улыбаюсь. Я представляю, что сижу перед пустой песочницей. С каждой стороны - полки, уставленные маленькими пластмассовыми игрушками. Как я должна начать свой рассказ об Империал-Бич? Как насчет Рождества 1959 года? Я бы начала с елки, не с целой, а с ее части - деревянного столба и картонной коробки, наполненной пластмассовыми ветками. В какой-то момент появилась ванна, поэтому я добавляю ванну. Затем я добавляю маленькую девочку и ее родителей, а где-то неподалеку - черный фургон с работающим мотором. Затем я добавляю... что? Воспоминания по-прежнему плотно упакованы. В какой из них хранится остаток Рождества? Звуки, запахи, музыка... где мой путь внутрь? Я окружаю свою девочку-персонажа коробками. Я нагромождаю их целую гору между ребенком и ее родителями в поисках любой маленькой трещины во времени, через которую я смогу прорваться, но я не могу ухватиться за историю. Персонажи в моей памяти такие же неподвижные и застывшие, как маленькие пластмассовые фигурки. Я знаю, что реальный сценарий был более зловещим. Я делаю глубокий вдох и отпускаю его с долгим, медленным выдохом. Я вижу еще больше серебряных хлопьев. Это не работает - или работает?
Я напоминаю себе, что нужно быть терпеливой. Венди, подруга-психиатр из Сиэтла, смотрит на меня. Мы с ней работали над несколькими делами о торговле детьми. Она ездила в Москву на тренинг с нашими терапевтами. "Ты морально готовишься к завтрашнему выступлению?" - спрашивает она. "Я думаю о том, чтобы в этот раз сделать что-то другое", - отвечаю я. Она молчит. Это прием психиатров - ждать, пока я выскажу то, что у меня на уме. "Я хочу рассказать, что сама пережила торговлю детьми". "Я этого не знала", - говорит она. "Мне очень жаль. Как это произошло?" "Моя семья была связана с какой-то педофильской группировкой в Империал-Бич и других местах". Я чувствую легкое головокружение. Я хочу ошибаться. Лучше быть сумасшедшей, чем правой. "Я не очень много помню". "Поэтому вы приехали в Сан-Диего?" "Я уверена, что ключ к моему прошлому находится здесь - или, скорее, там", - киваю я в сторону гавани. "Я не была рядом с Империал Бич в течение пятидесяти лет. Все, что я вижу или чувствую, начинает вызывать воспоминания об этом месте, которые не совсем материализуются". "Такие люди, как вы, которые безумно преданы такой сфере, как торговля детьми, скорее всего, в той или иной форме подвергались насилию. Как вы знаете, лучшие терапевты могут быть теми, кто больше всего нуждается в терапии". У меня в горле набухает комок. Я потягиваю пиво. "Для меня важно поделиться своей историей выживания. Но мне нужно знать всю историю, а я еще не знаю". Я не упоминаю, что побывала в Вашингтоне и просмотрела сотни страниц показаний в Конгрессе о программах ЦРУ по контролю сознания, проводившихся над детьми в 1950-х и 60-х годах. Мои симптомы соответствуют описаниям тех субъектов, включая крайнюю потерю памяти. Моя семья подходит под описание, поскольку мой дядя занимает высокий пост в АНБ, а моя семья связана с ОСС, Шринерами/ Shriners* и Тамплиерами/ Templars,** но у меня нет доказательств.
*
 
   
**


Я становлюсь нетерпеливой из-за практического молчания Венди и начинаю торговаться: "Может быть, мне не нужно помнить худшие моменты. Как много мне действительно нужно знать, в любом случае?". "Если ты решилась рассказать правду о себе публично, тебе лучше твердо знать, что это за правда. Вы не поможете ни себе, ни другим, если будете говорить полуправду. Вы будете ослеплены". Она ненадолго задумывается и добавляет: "Для терапевтов было бы настоящим подарком услышать, что вы скажете. Ты прекрасно знаешь, что не многие жертвы выживают невредимыми, не говоря уже о том, чтобы добиться успеха в жизни, как ты". "С другой стороны, зачем мне рисковать, опрокидывая свою собственную лодку? Почему бы просто не продолжать рассказывать истории других людей?". "Вы могли бы это сделать, но не сделаете. У вас есть навыки, чтобы переработать прошлое и рассказать свою собственную историю. Ты, как никто другой, знаешь, насколько это мощно". "Может быть, я недостаточно сильна. Может быть, воспоминания сведут меня с ума". "О, прекрати", - фыркнула она. "Вы разработали несколько удивительных инструментов на этом пути. Как насчет того, чтобы поделиться ими, чтобы помочь другим? Скажи мне одним словом - что было ключом к твоему выживанию?". ««Фантазия»», —говорю я. "Я создавала сложные миры, которые были для меня более реальными, чем действительность. К десяти годам я уже втягивала в свои фантазии других детей. Мы могли помочь друг другу пережить самое худшее, убегая в свои собственные миры. Я вижу ту же динамику в детских домах и приютах в России. Я всегда уважала важность фантазии как инструмента выживания и считаю, что детей нужно поощрять уходить в свое воображение настолько, насколько им это необходимо. Что еще они могут сделать, когда жизнь становится невыносимой?". "Чем глубже вы готовы копаться в своей собственной травме, тем большую ценность для специалистов вы представляете. Вы это знаете. Но вы должны быть готовы поделиться, а судя по тому, что вы говорите, вы не готовы. Мне любопытно - почему выбор пал именно сейчас?". "Я становлюсь старше. Моя работа в России закончена. Кажется, что сейчас или никогда". "Что же тебя тогда сдерживает?". "Я боюсь, что люди будут воспринимать меня по-другому, как будто я все еще жертва, ребенок-проститутка". Я вздрогнула, внезапно вспомнив слова отца: "Поврежденный товар". Я не могу их озвучить. "Ничто не изменит ни того, кем ты была тогда, ни того, кем ты стала. И кстати, ты уже не ребенок. Люди видят тебя такой, какая ты есть сегодня. Я думаю, что с точки зрения доверия к тебе, ты рискуешь тем, что люди тебе не поверят". Я рассказываю ей о своем друге-полицейском, который сказал: "Чушь собачья". "Психологи и социальные работники в группе не будут так удивлены. У вас репутация фанатика. Никто не отказывается от сытой американской жизни и не жертвует всем так, как вы, без серьезной мотивации - обычно травматической. Но ваши коллеги в правоохранительных органах склонны мыслить черно-белыми категориями. Они должны так думать ради своего рассудка". Она делает паузу, затем спрашивает: "Как много из своей истории вы планируете раскрыть? Вы уже решили?" "Я не уверена. Я еще слишком многого не могу вспомнить - например, почти все, что было до десяти лет. Там было много наркотиков". Я борюсь со слезами. "Я плачу всякий раз, когда пытаюсь говорить об этом. Я даже не знаю почему". "Вот что я имею в виду, говоря о том, что у меня нет глаз". Она выглядит обеспокоенной. "Это всего лишь воспоминания. Они больше не могут причинить тебе боль, но демоны, которые ими управляют, могут. Мощные подавленные воспоминания, такие как те, что ты носишь в себе, способны вызвать всевозможные беспорядки для тебя и для всех вокруг". Правда ее слов сильно задевает меня. Я много раз рисковала своей жизнью и жизнью близких мне людей, но поворотные события, которые побуждают меня к действию, всегда оставались недоступными. Эти силы довели меня до предела моих физических и умственных возможностей. "То, что начинает приходить ко мне, настолько безумно, что я боюсь, что теряю рассудок". "Пусть приходит, неважно, насколько безумно. Ты была всего лишь ребенком. Ты имеешь дело с детскими воспоминаниями давних лет. Теперь ты можешь посмотреть на них как взрослый человек". "Я не хочу, чтобы они были правдой". Она похлопывает меня по руке. "Они такие, какие они есть".
После обеда мы с Венди вместе участвуем в дискуссии, а затем - в сессии помощи жертвам, где я представляю свою работу по расширению возможностей жертв торговли людьми. Вторая половина дня требует моего полного внимания. Я концентрируюсь на историях других людей и работаю с ними, чтобы найти решения клинических проблем. Мое прошлое отступает. Я - непревзойденный профессионал, пока не смотрю на других людей в комнате, и они превращаются в пятиклассников. Может, нам стоит сделать перерыв, побегать на улице и поиграть в кикбол? Сессия продолжается, и я изо всех сил стараюсь не заснуть. Я смотрю на программу конференции, озаглавленную "Самолеты, поезда, грузовики, лодки и автомобили" - все способы перевозки детей, ставших жертвами торговли людьми. На обложке красочная фотография поезда. Интересно, сколько лет этому поезду - может быть, 1950-е годы? Я вдруг вспомнила, как пятьдесят лет назад приехала в Сан-Диего на поезде, очень похожем на этот. Я смотрю на локомотив и представляю, как он катится по рельсам, сходит со страницы и проносится по столу в облаке пара. Я чувствую запах дизельного топлива. Я слышу рев двигателя и стук колес по железным рельсам. Поезд набирает скорость. Моя фантазия наполняет комнату дымом и яростью. Локомотив мчится по Великим равнинам. Паккарды и Студебеккеры ждут на проселочной дороге за деревянными барьерами. Стоп-сигналы мигают красным, а клаксон предупреждает об опасности, когда поезд с ревом проносится мимо. Огни освещают окна, и я вижу людей внутри. Я вижу себя, пробирающуюся по переполненному проходу, проталкивающуюся мимо мужчин в помятых костюмах и коричневых фетровых шляпах, кондукторов, пробивающих билеты, чернокожих дам в смешных шляпах, держащих на руках чернокожих детей. Я ищу кого-то особенного. Французский моряк с помпоном на шапке подмигивает мне.
"C'est la vie", - говорю я, подмигивая в ответ. Он кивает в сторону кресла у окна через проход. Там сидит маленькая девочка с кривой улыбкой и вздернутым носиком. На ней килт, белая блузка и аккуратные мокасины. Ее волосы иссиня-черные, блестящие, как у принца Валианта. Она похлопывает по сиденью рядом с собой, приглашая меня сесть. Она выглядит дружелюбной, но я насторожена. "Это "Поезд свободы"? спрашиваю я. "Не будь дурой", - усмехается она. "Это Атчисон, Топика и Санта-Фе. Разве ты не помнишь?" Я помню. "Ты Спарки!" Я задыхаюсь. "Ты — это я в десять лет. Ты - ключ к моему детству". "Очень хорошо", - улыбается она, рассыпая веснушки по носу. "Я думала, ты уехала в Шотландию". Я подавляю слезы. "Я думала, ты меня бросила". "Это довольно трудно сделать, когда я — это ты", - подмигивает она. Желтый двухместный самолет проносится мимо окна и летает кругами в небе. Два молодых пилота машут из кабины, один блондин, другой с черными волосами, как у меня. "Самолет Пола". Я улыбаюсь и машу в ответ. "А вот и Ники. Как я могла забыть?" "Ты не забыла. Мы были с тобой все это время. Воспоминания возвращаются сейчас, потому что ты готова к ним". Она поднимает руки, пальцы раздвинуты. Я поднимаю свои руки, чтобы отразить ее, затем отвожу назад, ожидая резкого скрежета несовпадающих шестеренок. Но она продолжает. "Не бойся. Прикоснись ко мне". Кончики моих пальцев снова приближаются к ее. На этот раз мы действительно прикасаемся, и слияние прошлого и настоящего мягкое и доброе, как урчание двух двигателей, работающих синхронно. Моя внутренняя и внешняя сферы сливаются в одну цельную личность, которая простирается во времени, и моя жизнь впервые разворачивается в хронологической последовательности. Я проникаюсь радостью. "Ты помнишь книгу?" - спрашивает она. "Чудо-меч клана Макгрегор?". Я поражена воспоминанием об этом потрепанном остатке тома, который я нашла в шляпной коробке Мемы. "Мама выбросила его. У тебя она есть?" "Не та книга — вот эта". Она протягивает мне маленькую белую книжку. Я провела рукой по искусственной коже, читая тисненый золотом шрифт: Лютеранская церковь Святого Иакова в Империал-Бич. Это была Библия, которую подарил мне пастор Джон. Я помню доброту миссис Пендрейк, пастора Джона и миссис пастор Джон. "Ты читала ее?" - спрашивает она. Я открываю ее, чтобы прочитать Бытие, но крест на моем лбу горит. Я чувствую запах корицы и хвои. Полено трещит, выплескивая искры на каменный очаг. Я захлопываю книгу и бросаю ее ей обратно. "Слова слишком сложные. Они крутятся на странице. Я не могу их прочитать". "Не волнуйся", - говорит она. "Это просто заклинание из твоих дней Секс-магии. Мы сломаем его и будем читать вместе". Я вспоминаю колесо, вращающееся внутри колеса, символы и заклинания... нет добра... нет зла... нет Бога... только Принц Воздуха. Я с трудом сдерживаю слезы. "Я могу только дать утешение, а не принимать его", - говорю я. "Глупости", - говорит она, наклоняя голову: "Разве ты не помнишь, что сказал пастор Джон?". Граница времени растворяется, и я, как ребенок, взбегаю по каменным ступеням в часовню Святого Иакова. Внутри прохладно и пахнет новым деревом. Миссис пастор Джон предлагает мне тарелку теплого овсяного печенья с изюмом. "Он сказал, что Божья благодать — это дар. Мы не должны ее заслуживать". Я колеблюсь: "Вы верите в это?" "Конечно. Мы ведь здесь, не так ли?". Она улыбается. "Итак, помнишь ли ты свое обещание, данное мне?" "Я обещала рассказать свою историю и сделать ее красивой. Но я до сих пор не знаю, что это такое". "Начни писать, и ты вспомнишь". "Я пыталась, но это всегда слишком безумно", - качаю я головой. "Это уродливая история. Я не знаю, что она значит". "Пиши правду". Она сжимает мои руки. "Ты выжила, и это прекрасная вещь. У вас взрослые дети - адвокат и учительница. У вас есть внуки, которые живут нормальной жизнью. Вы, должно быть, очень гордитесь ими". "Я не думаю, что мои дети готовы услышать мою историю. Возможно, они никогда не будут готовы". "Тогда напишите ее для мальчиков и девочек, которых вы спасли в России", - улыбается она. "С чего мне начать?" "Начни оттуда". Она показывает в окно. Мы в Сиэтле. Я вижу, как над высокими вечнозелеными деревьями сгущаются облака. Туман покрывает озеро Вашингтон. Маленькая девочка скачет и хнычет на пляже, от ее дыхания идет пар на морозе. "Я помню это", - восклицаю я. "Это 1955 год. Вот парк Сьюард. Это я в шесть лет. В этот день я потеряла папу".