Х. Х. Бенитес - Троянский конь, Иерусалим (книга 1, из серии испанских бестселлеров). Путешествия во времени. Жизнь и времена Иисуса Христа. Живой перевод на рус. яз.

ВАШИНГТОН
Мои часы показывали три часа дня. До закрытия ворот Арлингтонского национального кладбища оставалось два часа. Большую часть понедельника, 12 октября, я провел перед тремя могилами неизвестных солдат и крошечным вечным оранжевым огоньком, оживляющим серый плитняк, под которым покоятся останки президента Джона Фицджеральда Кеннеди.
Несмотря на то, что я выучил его по памяти, я еще раз обратился к ключу, который дал мне майор.
В десятый раз я внимательно рассмотрел массивный саркофаг из белого мрамора, стоящий на восточной стороне амфитеатра Мемориала и являющийся начальным и самым заметным памятником Могилы Неизвестного Солдата.
На западной стороне высечены три фигуры, символизирующие Победу, достижение мира через мужество. Но это панно, похоже, не имело отношения к моему ключу...
Медленно, как очередной турист, я обогнул кордон, ограждающий небольшую прямоугольную эспланаду, и прошел на ступени небольшого амфитеатра, чтобы присесть перед задней стенкой центральной гробницы. Измученный, я просмотрел все, что записал. Передо мной, метрах в пяти от могил, вышагивал взад-вперед пехотинец из первого батальона Старой гвардии, дислоцированного в Форт-Майере, с винтовкой через плечо, одетый в темную парадную форму.
Хотя цепь охраны отделяла меня от этой части могилы примерно на десять ярдов, можно было спокойно прочитать высеченную на мраморе легенду: "Здесь покоится во славе солдат Соединенных Штатов, известный одному Богу".
"Неужели это и есть ключ?" - нервно подумал я.
Одинокий часовой, жилистый и холодный, как штык, которым был увенчан его сверкающий мушкет, остановился. После короткой паузы он повернулся, перевесив оружие на плечо. Через несколько секунд он повторил свой шаг и остановился перед могилой. Там он повторил смену положения винтовки и, снова повернувшись, продолжил свое торжественное шествие.
Мой друг, американский майор, действительно говорил о солдате, который денно и нощно стоит в карауле на кладбище героев в Вашингтоне.
"Часовой, стоящий на страже у могилы, откроет вам ритуал Арлингтона", - гласила первая фраза его последнего письма...
МЕКСИКО-СИТИ
Но прежде чем продолжить это новое приключение, я должен рассказать, когда и при каких обстоятельствах я познакомился с майором и как я оказался вовлеченным в одно из самых странных и увлекательных расследований, которые я когда-либо предпринимал.
В апреле 1980 г. по другим причинам, не относящимся к делу, я находился в Мексике (Distrito Federal). За несколько месяцев до этого я написал свою первую книгу об открытиях ученых НАСА в области Туринской плащаницы и помню, что в одном из своих выступлений на ацтекском телевидении - в частности, в престижной и популярной программе новостей Хакобо Заблудовского - я прокомментировал некоторые подробности ужасающих пыток, которым подвергался Иисус из Назарета. К моему удивлению и удивлению команды Televisa, в тот вечер раздался шквал звонков со всех концов Мексики и даже из Майами и Калифорнии.
Когда я вернулся в свой отель, оператор в Presidente Chapultepec уступил место звонку, который я никогда не забуду.
-Мистер Х. Х. Бенитес?
-Да, скажите мне...
-Вы Х. Х. Бенитес?
-Да, это я... Кто это?
-Я видел вас в программе господина Заблудовского, и для меня было бы большой честью поговорить с вами.
-Ну что ж, рассказывайте, - почти машинально ответил я, плюхаясь на кровать.
В эти первые минуты я принял своего собеседника за обычного любопытного человека. И я был готов при первой же возможности прервать разговор.
-Как вы уже догадались по моему акценту, я иностранец... Честно говоря, слушая вас, я был поражен вашим интересом к Христу. -Простите, - перебил я, пытаясь понять, где я нахожусь, - как, вы сказали, вас зовут?
-Нет, я не называл вам своего имени. И, с вашего позволения, как бывший пилот ВВС США, я бы не хотел называть его по телефону.
Это заставило меня насторожиться. Я сел и попытался собраться с мыслями.
Я не знаю, какие у вас планы работы в Мексике, - продолжал он самым приветливым тоном, - но, возможно, вам было бы очень интересно встретиться. Что вы думаете?
-Не знаю, - замялся я, - а где вы находитесь?
-Я звоню вам из штата Табаско. -У вас есть планы на поездку в эту область?
-Честно говоря, нет, но.....
И снова я позволил своей интуиции взять верх. Бывший пилот ВВС США? Он может быть интересен...
Опыт работы следователем научил меня принимать риск. Что я терял от этого интервью?
-Вы можете мне что-нибудь рассказать? -спросил я, не подавляя любопытства.
-Нет... Поверьте мне. Я не могу по телефону... Более того, я не хочу вас обманывать и уже говорю вам, что в том первом разговоре, если он вообще состоится, вы, скорее всего, не сделаете слишком много выводов. Тем не менее, я настаиваю на встрече с вами...
-Ладно, - резко оборвал я его. -Я согласен. Где и когда мы встретимся?
-Вы можете приехать в Вильяэрмосу? Я буду здесь до субботы. Вы знаете город?
-Да, конечно, - ответил я, немного недовольный.
Если мне не изменяет память, в июле 1977 года мы с Ракель посетили археологический памятник Паленке в штате Чьяпас и колоссальные ольмекские головы в Вильяэрмосе. Но сейчас я находился в Мехико, за тысячу километров от жаркого региона Табаско.
-В пятницу, 18-го, все в порядке?
-Минутку. Позвольте мне взглянуть на мое расписание...
По правде говоря, я заранее знал, что в эту пятницу у меня нет никаких дел. Но то, что мне пришлось ехать в Табаско, не имея никаких гарантий и рекомендаций относительно человека, с которым я собирался встретиться, меня раздражало. И я усиленно искал оправдание, которое могло бы отвратить меня от такой безумной поездки. Это были напряженные секунды. С одной стороны, журналистский инстинкт тянул меня в сторону Вильяэрмосы. С другой стороны, здравый смысл начал подавлять мой хрупкий энтузиазм. К счастью, первый победил, и я согласился:
-Хорошо. Я думаю, что утром есть рейс из Мексики. Где мы можем встретиться?
-Вы знаете Парк де ла Вента?
Мужчина, видимо, почувствовал мою нерешительность и добавил:
-Того, где стоят головы ольмеков?
-Да, я знаю его.
-Я буду ждать вас у Большого алтаря.....
-Но как я вас узнаю?
-Не волнуйтесь.
Я был поражен этим утверждением.
Скорее всего, - заключил он, - я узнаю вас первым. -Не страшно. В любом случае, я буду нести в руках книгу...
-Как пожелаете.
-Тогда... до пятницы.
-Да. Большое спасибо, что ответили на мой звонок.
-С удовольствием, - соврал я. -Спокойной ночи.
Когда я положил трубку, на меня обрушился целый шквал сомнений: почему я так быстро согласился? Насколько я был уверен, что этот предполагаемый иностранец - отставной летчик ВВС США? Что, если все это было шуткой?
В то же время что-то подсказывало мне, что я должен ехать в Вильяэрмосу. По тону его голоса я понял, что имею дело с искренним человеком. Но что он хотел мне сказать?
Естественно, я подумал об этой загадочной информации. Самое логичное, - сказал я себе, бесполезно пытаясь заснуть, - что это дело об НЛО, связанное с американскими военными. Или нет?"
"Почему он сослался на мой интерес к Христу? Какое отношение к этому имеет военный ветеран?"
По правде говоря, чем больше я ворошил это событие, тем гуще и раздражительнее оно становилось. Поэтому я выбрал единственное практическое решение: забыть о нем до пятницы, 18 апреля.
ТАБАСКО
В 10.45 утра, спустя всего час после вылета из аэропорта Бенито Хуарес в Мехико, я приземлился в Вильяэрмосе. Как только я ступил на взлетно-посадочную полосу, знакомое покалывание в животе возвестило о начале нового приключения. Я стоял под тропическим солнцем, с моей неразлучной черной сумкой для фотоаппарата через плечо и с экземпляром моей книги "El Enviado" в руках.
"Посмотрим, что приготовит мне судьба", - думал я, пересекая раскаленную взлетно-посадочную полосу и направляясь к зданию аэровокзала. Ситуация меня завораживала - чего уж тут отрицать? Мне всегда нравилось играть в детектива...
Поэтому с момента выхода из самолета авиакомпании Mexicana de Aviación, доставившего меня в штат Табаско, я стал обращать внимание на людей, ожидающих в аэропорту. Не появится ли там таинственный абонент?
Если прислушаться к тембру его голоса, то моему анонимному знакомому должно быть около пятидесяти лет. А может, и старше, если учесть, что он был отставным летчиком.
Я взял книгу в левую руку, убедившись, что обложка хорошо видна, и медленно направился к пункту обмена валюты. Если американец был там, он должен был меня заметить.
Я разменял несколько долларов и так же спокойно направился к выходу в поисках такси.
Никто не сделал ни одного движения и не обратился ко мне. Было ясно, что иностранца в аэропорту нет, или, по крайней мере, он не хотел подавать признаков жизни.
Через несколько минут, в 11.15 в ту пятницу, 18 апреля 1980 г., сотрудник парка Музея де ла Вента протягивал мне соответствующий входной билет, а также простую, но документально подтвержденную карту расположения гигантских ольмекских скульптур.
В парке было тихо.
Сверившись с картой, я обнаружил, что Большой алтарь - место нашей встречи - находится в самом центре прекрасного музея под открытым небом. Всего в маршруте было отмечено 27 памятников. Мне предстояло добраться до пятого памятника. Если все пройдет удачно, то я наконец-то встречусь со своим информатором.
Я быстро направился по узкой тропинке, ориентируясь на красные следы, нарисованные администрацией парка и дружелюбно помогающие посетителю.
Через несколько метров слева от меня обнаружился памятник № 1. Это была грозная, полуразрушенная голова ягуара весом в тридцать тонн.
Я продолжил свой путь и вошел в густую рощу деревьев. Сердце стало биться быстрее.
Примерно в восьмидесяти шагах справа от тропинки показались скульптуры обезьяны и еще одного ягуара. Это были памятники под номерами 2 и 3. Напротив ягуара на плане была обозначена фигура ламантина, вырезанная серпантином. Это был памятник № 4.
Я продвинулся еще метров на тридцать и, уходя от одного из поворотов тропы, различил в зарослях памятник № 4б: еще один небольшой ягуар, также высеченный в базальте.
Далее находился Большой триумфальный алтарь.
Последние несколько метров до небольшой эспланады, где стоит памятник № 5, были особенно напряженными. До этого момента я не встретил ни одного туриста. Единственной моей компанией были мои мысли и безумное щебетание бесконечных разноцветных птиц, мелькавших среди верхушек громадных уаяканов, парота и красных кедров.
Выйдя на поляну, я остановился. Сердце заколотилось. Большой алтарь был безлюден. Под алтарем, в центральной нише, обнаженная мускулистая фигура держала в левой руке кинжал. Правой рукой статуя держала веревку, к которой был привязан пленник.
Яростное полуденное солнце вернуло меня к реальности.
"Где этот чертов янки?" - возмущенно зашипел я.
Сама мысль о том, что со мной подшутили, обезоружила меня. Я в недоумении двинулся к Большому Алтарю, чувствуя под сапогами хруст белой гальки.
"Может быть, я ошибся?" - подумал я, пытаясь успокоить себя.
Вдруг из-за огромной каменной массы появился человек, которого насторожил звук моих шагов по гравию. Несколько секунд мы оба стояли неподвижно, глядя друг на друга. Я никогда не забуду эти мгновения. Передо мной стоял человек солидного роста, наверное, метр восемьдесят, с седыми волосами, в белой гаябере и белых брюках.
Я вздохнул с облегчением. Это действительно был мой анонимный абонент.
-Доброе утро, - воскликнул он, снимая солнцезащитные очки и широко улыбаясь, - вы Х.Х. Бенитес?
Я кивнул и пожал ему руку. Обычно я придаю этому жесту большое значение. Мне нравятся люди, которые делают это с силой. Это рукопожатие было крепким, как будто два друга встретились после долгой встречи.
-Спасибо, что пришли, - сказал он. - Думаю, вы не пожалеете, что познакомились со мной.
Ни в этом первом интервью, ни в последующих я не смог узнать точный возраст этого американца. Судя по его внешнему виду - костлявому, испещренному морщинами лицу - ему было, вероятно, около шестидесяти лет. Его ясные глаза, острые, как сабля, внушали мне доверие. Не знаю почему, но с той первой встречи у подножия Большого алтаря в Музее де ла Вента между нами установился взаимный ток доверия.
-Я знаю ресторан, где мы можем поговорить. -Вы голодны?
Я не испытывал ни малейшего желания есть, но согласился. Меня охватило любопытство.
Через несколько минут мы сидели в тенистом заведении, расположенном почти в конце улицы Параллель 18. Наверное, мой новый знакомый делал то же самое, что и я: пытался обнаружить в другом даже самые незначительные детали... После той встречи в музее гигантских негроидных голов уверенность в том, что я столкнулся с возможными хорошими новостями, все больше крепла.
-Скажите, - нарушил я молчание, приглашая своего собеседника начать говорить.
-Во-первых, я хочу напомнить вам о том, что я говорил вам по телефону. Возможно, после этого первого разговора вы будете разочарованы.
-Почему?
-Я хочу быть с вами предельно откровенным. Я вас почти не знаю. Я не знаю, как далеко может зайти ваша честность...
Я позволил ему говорить. Его медленный, дружелюбный тон значительно упростил ситуацию.
-... Для того чтобы передать в ваши руки имеющуюся у меня информацию, вы должны сначала показать мне, что доверяете мне. Поэтому - и я прошу вас не беспокоиться - я должен доказать и убедиться в вашей твердости духа и, прежде всего, в вашей заинтересованности во Христе.
Американец поднес к губам апельсиновый сок и продолжал пронзать меня своим ястребиным взглядом. Он, видимо, уловил мое замешательство: какое отношение имеет моя твердость духа к Христу, вернее, к моему интересу к Иисусу?
-Можно задать вам пару вопросов, сэр?
-Если вы не против, - ответил он с мимолетной улыбкой, - зовите меня майор. - Пока что, из соображений безопасности, я не могу назвать вам свое настоящее имя.
Я был расстроен этим. А что еще мне оставалось делать, если я действительно хотел разобраться в этом загадочном деле?
-Хорошо, майор. Давайте разберемся по порядку. Прежде всего, вы утверждаете, что являетесь отставным офицером ВВС США. Я не ошибся?
-Нет, не ошиблись.
-Правильно. Второй вопрос: какое отношение имеет мой интерес к Христу к этой информации, которой вы, как вы утверждаете, обладаете?
Официант поставил на красную скатерть подносы со снуком и моле верде, кесадильи и огромный стейк а-ля тампиканья.
Майор молчал. Теперь я уверен, что для него это была сложная ситуация. Моему другу пришлось бороться с собой, чтобы сдержаться.
-Когда вы узнаете характер этой информации, - сказал он, - вы поймете мои меры предосторожности. Прежде чем это произойдет, я должен быть уверен, что вы или выбранный вами человек сможете оценить ее по достоинству и, самое главное, что вы ею воспользуетесь.
-Я не совсем понимаю, почему вы обратили на меня внимание?
Майор выдержал этот пронизывающий взгляд и в свою очередь спросил:
-Вы верите в случайность?
-Честно говоря, нет.
-Когда я увидел и услышал вас по телевидению, была одна ваша фраза, которая побудила меня позвонить вам. У Вас хватило смелости публично признать, что теперь, изучая открытия ученых НАСА, вы "открыли" Иисуса из Назарета. Вы, кажется, не стыдитесь Христа?
Я улыбнулся.
-А почему же, если я действительно верю в Него?
-Это то, что вы передали в программе. И это, не больше и не меньше, то, что я ищу.
Я не сдержался и в упор сказал:
-Извините, вы член религиозной секты?
Пожилой мужчина выглядел озадаченным. Но в итоге он улыбнулся и сообщил мне новую информацию о себе.
-Я живу один, на пенсии. Я верующий, и вы не можете подозревать, до какой степени..... Однако я избегаю любых церквей и религиозных групп. Будьте уверены, что перед вами не фанатик...
Мне показалось, что в некоторых ваших словах я уловил каплю грусти или меланхолии. Сегодня, вспоминая и разгадывая загадку американского майора, я не могу удержаться от умиления и глубокого уважения к этому человеку.
-Где вы живете?
-На Юкатане.
-Могу ли я спросить, почему вы живете один и на пенсии?
Прежде чем он ответил, я попытался загнать его в угол вторым вопросом:
-А это как-то связано с той информацией, которую вы знаете?
-На этот вопрос я могу ответить утвердительно.
Между нами снова повисло молчание.
-И что же вы хотите, чтобы я сделал?
Майор достал из одного из карманов своей "гуаяберы" маленький, выцветший синий блокнот. Он написал несколько слов и протянул мне лист бумаги. Это был почтовый ящик в городе Чичен-Ица, в вышеупомянутом штате Юкатан.
-Я хочу поддерживать с вами связь, - ответил он, указывая на адрес. -Вы можете писать мне по этому адресу?
-Конечно, но...
Мужчина, казалось, угадал мои мысли и ответил с твердостью, не оставляющей места для сомнений:
-Я должен проверить вашу искренность. Прошу вас не беспокоиться. Я только хочу быть уверенным. Даже если вы сейчас этого не понимаете, я знаю, что мои дни сочтены. И я спешу найти человека, который должен будет распространить эту информацию.....
Это признание оставило меня в недоумении.
-Вы хотите сказать, что знаете, что умрете?
Майор опустил глаза. И я проклял свою бестактность.
-Простите меня...
-Не извиняйтесь, - продолжал офицер, возвращаясь к своему веселому тону. -Умирать - это не хорошо и не плохо. Если я и намекнул на это, то только для того, чтобы вы знали, что время близко, и что вы, следовательно, не шутник и не сумасшедший.
-Как я узнаю, решили ли вы, что я тот самый человек?
-Хотя я надеюсь, что мы скоро встретимся, не волнуйтесь. Вы просто будете знать.
-Я больше не могу это скрывать. Вы знаете, что я занимаюсь исследованием НЛО...
-Я знаю.
-Вы можете хотя бы сказать, имеет ли эта информация какое-либо отношение к этим космическим объектам?
-Единственное, что я могу вам сказать, это то, что она не имеет.
На этом мое недоумение закончилось.
Через два часа, пошатнувшись от сомнений, я вылетел из Вильяэрмосы в Мехико. Тогда я и представить себе не мог, что ждет меня в будущем.
ЮКАТАН
По возвращении в Испанию и в течение нескольких месяцев мы с майором обменивались письмами. К тому времени моя деятельность по изучению НЛО достигла уже достаточно большого объема и проникновения, чтобы искушать различные спецслужбы, действующие в моей стране. Я знал тогда - и знаю сейчас, - что мой телефон прослушивается и что в очень редких случаях, учитывая характер некоторых из этих запросов, неуловимые агенты этих (гражданских и военных) разведывательных служб очень внимательно следили за моими странствиями и интервью. Чего эти ищейки никогда не знали - надеюсь, по крайней мере, - так это того, что, предвидя возможность перехвата моей корреспонденции, я арендовал определенный почтовый ящик, пользуясь пособничеством своего хорошего друга, который всегда представлялся законным пользователем этого почтового ящика. Этот трюк позволял мне перенаправлять по "официальному" каналу те письма, документы и вообще информацию, которые я хотел изолировать от нездорового любопытства вышеупомянутых секретных агентов. Естественно, учитывая профессию и национальность майора, его письма всегда шли по этому конфиденциальному каналу. Даже Ракель, моя жена, не знала ни о существовании этого нового друга, ни о моих последовательных контактах с ним.
С другой стороны, даже если бы письма майора попали в руки спецслужб, я очень сомневаюсь, что их содержание привлекло бы их внимание. Как я ни старался, мне так и не удалось добиться от него ни малейшей зацепки для информации, которой он якобы обладал. Его любезные письма всегда были направлены на более интенсивное и широкое ознакомление с моим образом мыслей, с моими заботами и, особенно, с моими шагами и исследованиями Страстей и смерти Христа. Помню, что одно из его писем было полностью посвящено расспросам о последней части моей книги "El Enviado". Видимо, мое предполагаемое интервью с Иисусом из Назарета, завершающее книгу, произвело на него особое впечатление.
Наступила осень 1980 года. По правде говоря, мои надежды получить хоть какую-то разгадку непроницаемой тайны майора таяли. Были трудные моменты, когда сомнения одолевали меня с особой яростью. Думаю, что мой небольшой энтузиазм так бы и угас, если бы я не получил то лаконичное, почти телеграфное письмо, в котором мой друг умолял меня "бросить все и лететь в город Мериду, штат Юкатан". Несколько дней - не стану отрицать - я пребывал в мучительной тревоге: что делать, неужели майор решил поговорить со мной начистоту? У меня был соблазн написать ему еще раз и попросить объяснений. Но что-то меня остановило. Я чувствовал, что это может быть еще одно испытание, возможно, последнее.
В конце концов, я решил лететь в Америку и начал целую серию шагов по полному или частичному субсидированию этой дорогостоящей поездки. Вопреки мнению многих, мои экономические ресурсы всегда скудны, и этот резкий скачок на другой берег Атлантики в итоге привел к их разбалансировке. По счастливой случайности мой друг и издатель Хосе Мануэль Лара согласился представить мои последние книги в Америке, и под этим предлогом я приземлился в Боготе.
Этот обходной маневр, хотя и отсрочил на несколько дней мою встречу с майором, показался мне чрезвычайно благоразумным. Я не был готов дать спецслужбам ни малейшей отсрочки и сообщил об этом своему другу в письме, которое пришло раньше меня и в котором я, разумеется, указал день и рейс, когда я должен был приземлиться в Мериде.
По окончании моих обязательств в Колумбии мне удалось отменить свои обязательства в Каракасе и самым строгим инкогнито - через Бельмопан - вылететь на Юкатан.
При прохождении таможни, не успев досмотреть майора, я столкнулся с плакатом, на котором была написана моя фамилия. Скандальную картонку держал в руках крепкий мужчина с густыми черными усами и загорелым цветом лица. Представляя меня, он назвался Лауренсио Родарте, сослуживцем майора.
-Он не смог приехать, чтобы встретиться с вами, - оправдывался он, пытаясь завладеть моим чемоданом. -Если вы не возражаете, я провожу вас к нему".
Интуиция заставила меня насторожиться. И прежде чем покинуть аэропорт, я попытался выяснить, какую роль играет этот человек и почему не пришел старший.
Лауренсио, видимо, уловил мою настороженность и, бросив чемодан, резюмировал:
-Майор заболел.
-Где он?
-Простите, но я не уполномочен вам говорить. Он послал меня забрать вас и....
-Послушайте, Лауренсио, - перебил я его, пытаясь успокоить свои нервы, - я ничего не имею против вас. Более того, я благодарен вам за то, что вы пришли ко мне, но если вы скажете мне, где находится майор, я отправлюсь туда своим ходом.
Мужчина заколебался.
-Просто у меня приказ...
-Не волнуйтесь. Скажите, где меня ждет майор, и я отправлюсь к нему.
Тон моего голоса был настолько твердым, что Лауренсио в итоге пожал плечами и неохотно спросил:
-Вы знаете Чичен-Ицу?
-Да.
-Майор приказал мне отвести его к священной кеноте.
Лауренсио показал на часы и уточнил:
-Вы должны быть там в четыре часа.
И он повернулся и направился к выходной двери. Я сверился с местным временем и обнаружил, что до священного колодца майя осталось всего два часа. Я посетил археологический памятник в отдаленном городе Чичен-Ица, расположенном к востоку от Мериды, посреди джунглей полуострова Юкатан. Он также был знаком с двумя знаменитыми кенотами - священным и профанным, расположенными на небольшом расстоянии от города, которые, по мнению археологов, могли использоваться древними майя как естественные водоемы, а в случае со священным кенотом - как религиозный центр, где совершались человеческие жертвоприношения.
Глядя вслед удаляющейся черной "Тойоте" Лауренсио, я перевел дыхание, пытаясь привести мысли в порядок. Конечно, я не преминул упрекнуть себя за сухое и резкое отношение к эмиссару майора. Особенно когда дело дошло до торга с таксистами, стоящими на страже у подножия аэропорта.....
После долгих торгов один из водителей согласился отвезти меня за 850 песо. И вот около двух часов дня - без перекуса и в промокшей от пота одежде - такси выехало на маршрут № 180, в направлении Чичена.
Как и было обещано, таксист преодолел 120 км от Мериды до Чичен-Ицы чуть более чем за полтора часа. После освежающего душа в гостинице археологической деревни я отправился к месту, выбранному майором. Ровно в четыре часа, бодрым шагом и с замиранием сердца, оставив позади впечатляющую пирамиду Кукулькана и платформу Венеры, я вышел на так называемую улицу Саграда, которая упирается точно в кенот или котлован диаметром почти шестьдесят метров и глубиной сорок метров.
Не доходя до края священного колодца, я различил двух человек, сидящих у подножия лиственного дерева акации с розовыми цветами. Увидев меня, один из них поднялся. Это был Лауренсио. Я замедлил шаг и, приблизившись, почувствовал неудержимый прилив стыда. Я снова ошибся.
Но это чувство исчезло при виде второго человека. Я был ошеломлен. Он был самым старым, но лет на двадцать старше, чем выглядел, когда я встретил его в Вильяэрмосе. Он по-прежнему сидел на каменной платформе старого жертвенного алтаря, наблюдая за мной со смесью неверия и волнения. Медленно, молча, я выпустил из рук сумку с фотоаппаратом, когда Лауренсио помог ему подняться. Затем пожилой мужчина протянул свои длинные руки, и, сам не зная почему, позволив моему сердцу притянуть меня к себе, мы обнялись.
-Дорогой друг! -прошептал старик, - дорогой друг!
Его пронзительные глаза, утонувшие в безымянном лице, стали влажными. Что-то очень серьезное, действительно, подкосило его некогда лихую фигуру. Его тело выглядело сгорбленным, превратившимся в связку костей, под иссохшей кожей, испещренной бурыми вкраплениями меланина. Неопрятная белая борода еще больше подчеркивала его упадок.
Я попытался набросить извинения, пожав руку Лауренсио, но он, все еще улыбаясь, попросил меня забыть об инциденте в аэропорту.
Пожилой мужчина, опираясь на мое плечо, предложил совершить небольшую прогулку на луг, окружающий пирамиду Кукулькана.
Нерешительными шагами, с бесчисленными остановками по пути, мы подошли к замку или пирамиде Пернатого Змея. Таким образом, в тот первый день в Чичен-Ице я узнал из уст самого майора, что его конец близок и что, вопреки его предположениям, его смерть ознаменует начало моей работы.
Я также узнал, что, как он уже не раз намекал мне, его "болезнь" была результатом непредвиденного провала секретного проекта, который он осуществлял много лет назад, когда еще служил в ВВС США. Когда я спросил его об этом проекте, подозревая, что он может быть тесно связан с той информацией, которую он обещал мне дать, майор попросил меня набраться терпения и подождать еще немного.
Два дня я практически жил в маленьком одноэтажном домике на окраине Чичена, совсем рядом с пещерами Баланканчен, на дороге, ведущей в сторону майя Вальядолид. Там Лауренсио и его жена в течение шести лет ухаживали за моим другом.
Разумеется, я воспользовался этой великолепной возможностью, чтобы как можно глубже проникнуть в прошлое и выяснить личность майора. Однако мои расспросы в различных полицейских инстанциях и среди жителей Чичена оказались не столь плодотворными, как хотелось бы. Из чувства деликатности по отношению к своему другу и потому, что я начал его уважать, даже не считая обещанной информации, я решил приостановить робкие и замаскированные поиски. Каждый раз, когда я приступал к розыску, меня охватывало чувство отвращения к самому себе. Казалось, что я предаю его.....
Я решил пресечь подобные действия, пообещав себе, что буду непреклонным, если предполагаемая секретная информация все-таки попадет в мое распоряжение.
Однако благодаря этим первоначальным расспросам я подтвердил достоверность некоторых сведений, которые майор сообщил мне о себе: он действительно был американским гражданином, его паспорт был в порядке, и он служил в ВВС США.
Хотя он, возможно, и не подозревал об этом, но до возвращения в Испанию я уже знал его истинную личность, а также другие мелкие подробности его чистой и спокойной жизни на Юкатане. Все это, конечно, успокаивало меня и усиливало мое любопытство и интерес к той информации, о которой так много рассказывал майор.
Перед отъездом, объявив бывшему офицеру о своем намерении вернуться на родину, я высказал ему свою озабоченность ухудшением его здоровья и не менее тревожным, по крайней мере для меня, обстоятельством, что мне не удалось получить ни малейшего представления о той ревнивой тайне, которой он, по его словам, обладал.
Майор попросил Лауренсио принести ему белый конверт, который лежал на одной из полок шкафа в маленькой комнате, где мы разговаривали. Серьезным жестом он вложил его мне в руки и прокомментировал:
-Здесь первая часть. Остальное перейдет в ваше распоряжение после моей смерти.....
Я с некоторой нервозностью осмотрел конверт.
-Он запечатан, - сказал я. -Можно ли его открыть?
-Я бы попросил вас сделать это подальше отсюда... Может быть, в самолете.
Когда я вложил конверт между страницами паспорта, мой друг перешел на более спокойный тон:
-Спасибо. Вы должны понимать, что ваши поиски начинаются уже сейчас.
-Мои поиски? Но чего?
Пожилой мужчина не стал отвечать на мои вопросы.
-Всё, что я прошу, - это продолжать верить в меня и всем сердцем посвятить себя расшифровке ключа, который приведет вас к моему наследию.
-Я все еще не понимаю...
-Неважно. А теперь, прежде чем покинуть нас, вы должны мне кое-что пообещать.
Майор поднялся на ноги, и я сделал то же самое. В одном конце комнаты Лауренсио наблюдал за этой сценой с пресловутым молчанием.
-Обещайте мне, - объявил старик, поднимая правую руку, - что, что бы ни случилось, вы никогда не раскроете мою личность.....
Несмотря на растущее смятение, я поднял правую руку и как можно торжественнее пообещал ему.
-Спасибо еще раз, - пробормотал майор, медленно откидываясь в кресле. -Храни вас Господь...
 
ИСПАНИЯ
Это был второй и последний раз, когда я видел майора живым. По возвращении в Испанию, когда мой самолет пролетал над кратерами Попокатепетля, я взял в руки загадочный конверт, который передал мне американец. Я медленно ощупал его и, к своему удивлению, угадал, что внутри находится что-то твердое. Любопытство, с трудом сдерживаемое в те дни, переполнило меня, и я принялся вскрывать его как можно аккуратнее.
Когда я заглянул внутрь, от разочарования у меня чуть не остановилось сердце: там было пусто! Вернее, почти пуст.
По бокам конверта, плотно приклеенный прозрачной полоской скотча, лежал ключ.
Я сорвал его, не в силах сдержать разочарования, и переложил из одной руки в другую, не зная, что и думать.
Я пытался успокоить себя, обманывая самыми разрозненными аргументами. Но холодная, голая правда все еще была передо мной - в виде ключа. Еще хуже было то, что на этом кусочке длиной всего четыре сантиметра не было ни одного знака или надписи, которые позволили бы его идентифицировать. Он был использован, это ясно. Но где он был использован?
Несколько часов я спорил между тысячами предположений, смешивая то немногое, что рассказал майор, с лабиринтом собственных домыслов и фантазий. В итоге у меня сильно разболелась голова.
"Вот первая часть..."
В чем тайна этого предложения? И, главное, в чем может заключаться "продолжение"?
"... Остальное перейдет в ваше распоряжение после моей смерти".
Единственное, что было ясно - или полуясно - во всей этой неразберихе: информация, о которой идет речь (или что там было), должна иметь какое-то отношение к этому ключу. Но какое?
Оставалось только ждать, если я не хочу сойти с ума. И я так и сделал: терпеливо ждал.

В течение весны и лета 1981 года письма майора становились все более отдаленными по времени. Наконец, примерно в июле, к моей тревоге, верному Лаврентию было поручено ответить на мои письма.
...Майор, - сообщил он мне в одном из последних писем, - впал в глубокую прострацию. Он едва может говорить...
Эти письма предвещали скорый и фатальный исход. Мысленно я даже готовился к новой и последней поездке на Юкатан. Помимо несомненного и устойчивого - назовем его журналистским - интереса, у меня, слава Богу, возобладала глубокая симпатия к этому безвременно ушедшему старику. Видит Бог, я хотел бы быть рядом с ним в момент его смерти. Но судьба отвела мне другую роль в этой загадочной истории.
Была ли это случайность? Честно говоря, я уже не знаю, что и думать...
Дело в том, что 7 сентября 1981 года - в день моего рождения - я получил новое письмо из Чичен-Ицы. В нескольких лаконичных фразах Лауренсио сообщал мне следующее:
...Мне выпала тягостная обязанность сообщить Вам, что наш общий брат, старший, скончался 28 августа прошлого года. Следуя его указаниям, я прилагаю конверт, который должен открыть только ты.....
Хотя это известие не застало меня врасплох, должен признаться, что исчезновение моего друга погрузило меня на несколько дней в необычайную меланхолию, сравнимую, пожалуй, с той печалью, которую я испытал год спустя в связи со смертью другого любимого учителя и друга - Мануэля Осуны.
В тот же день, 7 сентября, с тяжелым сердцем я отправился на своей машине к скалам Пунта Галеа. И там, глядя на голубой и ласковый Бискайский залив, я помолился за майора.
Там же, в уединении, я сломал сургуч, защищавший конверт, и извлек его содержимое.
Любопытно, что вопреки тому, что я сам мог предположить за несколько недель до этого, в эти минуты мое дикое любопытство и безудержный интерес к разгадке тайны майора отошли на второй план. Более двух часов долгожданная вторая посылка лежала почти забытая на соседнем сиденье в машине.
Воистину я уважал этого старика.
Но наконец, как говорится, любопытство взяло верх. В конверте оказалось два больших листа плотной бумаги квадратной формы. Я сразу узнал четкий почерк майора.
Один из листов представлял собой письмо, написанное с двух сторон и датированное августом 1980 года! Это означало, что майор принял решение открыть мне свою тайну вскоре после первой встречи с ним 18 апреля 1980 года.
Письмо, подписанное его именем и фамилией, было, по сути, последней рекомендацией мне постараться не сворачивать с пути честности и любви к ближним. В последнем абзаце, почти вскользь, майор упомянул о знаменитой второй посылке, объяснив мне, что для того, чтобы добраться до столь нужной мне информации, я должен буду сначала расшифровать ключ, который он вложил в письмо на отдельном листе бумаги.
И наконец, грубым, но ярким подчеркиванием он умолял меня воспользоваться этой информацией.
...Я желаю, чтобы с его помощью вы смогли принести немного больше мира тем, кто, как и мы с вами, занят поиском Истины".
Вторая бумага, также написанная рукой майора, содержала всего пять предложений на английском языке, которые на первый взгляд кажутся абсурдными и несочетаемыми.
Вот перевод:
"Часовой, стоящий на страже у гробницы, откроет вам ритуал Арлингтона".
"Ключ и ритуал ведут к Бенджамину".
"Откройте глаза на Джона Фицджеральда Кеннеди".
"Брат спит в доме 44 - W. Тень от мушмулы накрывает его в сумерках".
"Прошлое и будущее - мое наследие".
Майор снова, казалось, наслаждался этой игрой. Или это была не игра? Я тысячу раз спрашивал себя, зачем столько обходных путей и предосторожностей. Если бы мой друг умер, то было бы логично, что он без лишних осложнений предоставил бы мне информацию, доведенную до меня.
Но все было так, как было, и единственным выходом для меня было распутать эту все более запутывающуюся паутину.
Как читатель уже догадался, я провел несколько часов, приковав все свои пять чувств к этим предложениям. Был соблазн обратиться за помощью к друзьям. Но я сдержался. Мне пришлось бы посвящать их в столь длинную и невероятную историю, и, главное, со временем я не пал духом, а воспринял это как личный вызов. А те, кто меня хоть немного знает, знают, что это одна из моих слабостей.
С самого начала было ясно лишь то, что ключ, который дал мне майор, несомненно, тесно связан со вторым предложением. Этот ключ должен "привести" или привести меня к Бенджамину. Но кто или что такое "Бенджамин"?
Снова и снова, в течение почти трех недель, я разбирал предложение за предложением, слово за словом. Я делал самые безумные изменения и скачки в предложениях, ища более логичный смысл. Это было бесполезно.
В итоге, погрузившись в код, я выучил его наизусть. Тот сентябрь и часть следующего месяца я жил этим зашифрованным посланием. Я проводил дни, блуждая без всякого направления и с потерянными глазами, практически не обращая внимания на все, что меня окружало. Больше всего от моих, казалось бы, абсурдных и необъяснимых перемен в характере, от постоянной депрессии и даже беспричинной вспыльчивости страдали мои дети и особенно Ракель. Я надеюсь, что сейчас, читая эти строки, они смогут понять и простить меня.
Я даже обращался к слесарям-экспертам, которые обследовали загадочный ключ со всех сторон. Результат был всегда один и тот же: обычный сплав, обычные зубы... все обычное.
Но дальше так продолжаться не могло - ситуация уже начинала граничить с нежелательной навязчивой идеей. И вот однажды я подвел итоги: что же на самом деле у меня на руках, к каким выводам я пришел?
К сожалению, они могут быть ограничены парой подсказок.
1a." Арлингтон - это американское кладбище. Я знал, что это знаменитое кладбище героев войны этой страны.
Я навел справки и выяснил, что там действительно есть могила, в которой покоятся останки неизвестного солдата. По чистой логике я сделал вывод, что эту могилу должен охранять или сторожить какой-то почетный караул.
Может быть, майор имеет в виду такого часового?
2.a Президент Кеннеди также похоронен на Арлингтонском национальном кладбище.
Но почему я должен "открывать глаза на Джона Фицджеральда Кеннеди"?
Это были единственные общие черты, которые мне удалось сплести воедино.
Часовой, стоящий на страже у могилы, откроет вам ритуал Арлингтона", - это первое предложение вывело меня из равновесия. Не нужно было просыпаться, чтобы понять, что в слове "ритуал" заключен один из ключевых моментов. Доказательством тому служит то, что майор взял на себя труд повторить его во второй последовательности.
Что это был за ритуал, и почему именно часовой должен был мне его открыть, и должен ли я был его спрашивать? А если да, то к кому обращаться?
Ничего не оставалось делать: первым делом нужно было расшифровать этот проклятый ритуал. Только тогда я смогу узнать - так мне тогда казалось - что или кто такой "Бенджамин".
Что касается двух последних предложений шифра, то, честно говоря, я временно обошелся без них.
Не прошло и нескольких минут, как я позвонил своему хорошему другу Ченчо Ариасу, в то время директору Управления дипломатической информации Министерства иностранных дел Испании. Наверняка, благодаря своим связям в Вашингтоне, он бы частично расчистил мне дорогу. Но я подумал и отложил эту идею. Ведь оставалось бы еще четыре предложения для уточнения.....
Другого выхода не было: нужно было лететь в США и решать проблему в лоб.
ВАШИНГТОН
В 11.50 утра в воскресенье 11 октября рейс 903 американской авиакомпании TWA вылетел из аэропорта Барахас, набрав крейсерскую высоту - 33 000 футов - всего за 16 минут.
До нашей следующей остановки - Нью-Йорка - оставались тысячи километров. У нас было достаточно времени, чтобы продумать стратегию действий в Вашингтоне, а также выпить холодного пива и обменяться впечатлениями с коллегами и друзьями, которые занимали большую часть этого самолета.
Это было любопытно. Просто невероятно...
В это время, пока я ломал голову над тем, как разгадать загадочный ключ майора, произошло еще одно событие, которое еще больше запутало ситуацию. Писатель Торкуато Лука де Тена в великолепной статье в "АВС" сообщил испанцам о фантастических открытиях в глазах Девы Марии Гваделупской в Мехико. Это было похоже на выстрел из дробовика. Эта новая "приманка" за 10 000 километров ускорила мое решение вернуться на американский континент.
Это вдвойне оправдывало мою поездку. Однако в десятый раз мне пришлось столкнуться с всегда прозаической, но неизбежной проблемой денег. Мой план был ясен: сначала Вашингтон. Потом Мексика. Однако на этот раз фортуна не улыбнулась мне. Или не улыбнулась? Дело в том, что не успел я осложнить свое существование, как провидческий телефонный звонок из Мадрида известил меня о скорой поездке Их Величеств короля и королевы Испании в Соединенные Штаты. Я сопровождал дона Хуана Карлоса и донью Софию во время других государственных визитов и понимал, что такой возможности упускать нельзя. В том числе и потому, что такая поездка всегда очень доступна для скромных финансов профессиональных журналистов.
И вот 11 октября 1981 г. в компании примерно тридцати испанских журналистов второй самолет TWA - рейс 407 - доставил меня во внутренний аэропорт федеральной столицы США. Было 5.58 вечера (по местному вашингтонскому времени).
Несмотря на растущее беспокойство и нервозность, долгожданное посещение Арлингтонского национального кладбища пришлось отложить до следующего дня, понедельника. В октябре того года кладбище американских героев закрывало свои ворота в пять часов вечера. И, прикрываясь усталостью от поездки, я отказался от приглашения моих дорогих друзей Хайме Пеньяфьеля, Джани Феррари и Альберто Шоммера посетить город, запершись в номере 549 отеля Marriot - штаб-квартиры испанской прессы. Они, конечно же, не догадывались об истинной цели моей поездки.
До самого утра я был поглощен разработкой возможного "плана действий". План, кстати, который, как всегда, в итоге претерпит значительные изменения. Но попробую изложить его пошагово.
В девять утра следующего дня, 12 октября, с фотоаппаратами на плече и невинным видом рассеянного туриста я подошел к офису Временного центра посетителей, расположенному у ворот Арлингтонского национального кладбища. Там приветливый сотрудник с картой в руках указал кратчайший путь к Могиле Неизвестного Солдата. Легкий прохладный ветерок с реки Потомак начал колыхать ветви осин и елей, растущих по обеим сторонам дороги Макклеллана. Через несколько минут, дрожа от волнения, я заметил квадраты Уитона и Отиса, а сразу за ними - могилу, к которой, несомненно, относилось послание моего старшего друга.
Хотя ворота кладбища открылись всего час назад, большая группа туристов уже расположилась вдоль цепочки, отделяющей небольшую эспланаду из крупных серых камней, на которой стоит большой беломраморный мавзолей, в котором покоятся останки американского солдата, павшего на полях сражений в Европе, и две другие могилы - справа и слева от первой - в которых похоронены еще два неизвестных солдата, погибших соответственно во второй мировой войне и в Корейской войне.
Там же стоял часовой - единственный, как мне сказали в визит-центре, кто несет постоянную вахту в Арлингтоне.
"Часовой, стоящий на страже у могилы, откроет вам ритуал..."
Первые несколько минут моего пребывания перед гробницей представляли собой непередаваемую смесь оцепенения, растерянности и абсурдной спешки в освоении окружающей обстановки.
И посреди этого мысленного хаоса - первая фраза майора:
"Часовой, который наблюдает...".
Через два часа наблюдений, немного успокоившись, я достал свой "бортовой журнал" и начал судорожно записывать в него то, что удалось воспринять.
Часовой - центр моих поисков - сменялся каждый час. То есть 60 минут... Правда, когда я писал, многие из этих наблюдений казались мне нелепыми. Но я не мог пренебречь даже самой незначительной деталью.
Я также дал исчерпывающее описание его одежды: темно-синяя, почти черная куртка, синие брюки (чуть светлее), с желтой полосой по бокам, восемью серебряными пуговицами, белые перчатки и черная фуражка. На плече - мушкет с примкнутым штыком...
Замечу, - продолжал я, - что часовой в конце своего короткого военного парада перед могилами всегда меняет свое наплечное оружие. Любопытно, что винтовка никогда не появляется перед мавзолеем".
Но какое отношение все это имеет к ритуалу?
Короткая прогулка солдата перед гробницами была монотонной и молчаливой. Было видно, что часовой не может говорить. Понятно, что я не питал иллюзий относительно отдаленной возможности расспросить его об "арлингтонском ритуале". Да и в первой фразе своего непонятного шифра майор не утверждал, что этот солдат может передать мне из уст в уста упомянутый ритуал. Выражение "откроет вам" можно было трактовать по-разному, но я почти с самого начала отбросил вариант гипотетического диалога с членом Старой гвардии. Тайна должна была лежать в другом месте. Безусловно, и учитывая, что ритуал есть ритуал, необходимо было сконцентрировать свои силы на всем, что касается ритуала.
Немного заскучав и не вызывая подозрений по поводу своего длительного пребывания на восточной площади амфитеатра, я постарался разделить утро и часть дня между всегда оживленным местом Неизвестного солдата и надгробием покойного президента Кеннеди, расположенным чуть более чем в 300 метрах от него, на восточном склоне холма, увенчанного тремя могилами неизвестных американцев.
Откройте глаза на Джона Фицджеральда Кеннеди, - гласило третье предложение послания.
Но сколько бы я ни открывал их, в голове оставалось пусто. Я даже складывал цифры дат его рождения и смерти (1917-1963), но безрезультатно. По инерции я играл с возрастом президента, делая огромное количество абсурдных и бесплодных предположений. Думаю, единственным положительным моментом этих долгих часов перед могилой Кеннеди и двух сыновей, умерших до него, было "Отче наш", которое я тихо произнес в знак скромного признания его заслуг.
В три часа дня, голодный и полуразбитый, я опустился на аккуратные белые ступеньки крошечного амфитеатра, возвышающегося перед тремя могилами. В моем блокноте, испещренном цифрами, более или менее точными комментариями и даже рисунками десяти часовых, которых я видел до сих пор на параде, теперь оставалось место только для разочарования.
Кажется, я сейчас упаду в обморок, - писал я. Я недостаточно умен..."
Часовой номер шесть после одной из монотонных пауз переложил свой мушкет на противоположное плечо и продолжил свой путь. В самой глупой манере, привлеченный, вероятно, блеском его сапог, я стал считать каждый шаг, сопровождая его ругательством - награда за мою доказанную неумелость.
"...Три (идиот)... четыре (имбецил)... семь (дурак)... двадцать (глупый)... двадцать один (заблуждающийся)".
Солдат сделал паузу. Еще одна пауза. Он повернулся. Сменил винтовку. Еще одна пауза. И продолжил свое шествие.
Два (merluzo)... четыре (burro)... двенадцать (calamidad)... двадцать (paranoid)... двадцать один..." Двадцать один? Последнее оскорбление сменилось вздрагиванием: правильно ли я посчитал?
Часовой сделал двадцать один шаг. Мой упадок сил исчез. Я встал и посчитал еще раз. "Девятнадцать, двадцать и двадцать один!"
Я не ошибся. Новая подсказка оживила мой энтузиазм. Как же я раньше не догадался?
Я подошел к страховочной цепи и, держа часы в руке, засек время, затраченное солдатом на каждое перемещение.
21 секунда! 21 шаг и 21 секунда?
Я проверил еще раз, и все они - абсолютно все - дали тот же результат.
Что это значит, совпадение ли это?
Уязвленный самолюбием, я взялся за подсчет даже самых незначительных движений часового.
Именно тогда, когда я подсчитал время, затраченное солдатом на каждую из пауз, у меня заколотилось сердце: 21 секунда!
"Этого не может быть, - сказал я себе, дрожа от волнения, - конечно, я ошибся...".
Но нет. Словно робот, часовой прошел 21 шаг, затратив на это 21 секунду. Ровно на 21 секунду он сделал паузу, повернувшись и переложив оружие. Следующая пауза, перед тем как продолжить шествие, длилась еще 21 секунду и так далее.
Я записал "свою" находку и с особым удовольствием перечитал ключ майора.
Часовой, стоящий на страже у гробницы, расскажет вам о ритуале Арлингтона. "Это не может быть совпадением", - навязчиво повторял я про себя. "Но почему 21? Что означает число 21?"
Чтобы убедиться в этом, я дождался двух последних смен караула и повторил расчеты. Солдаты под номерами 7 и 8 вели себя точно так же.
Поглощенный этим номером, я был на грани того, чтобы оказаться запертым на кладбище.
С непонятной радостью я вернулся в гостиницу и погрузился в свои мысли.
На следующее утро, после бессонной ночи, я присоединился к свите журналистов. Хотя мои мысли все еще были заняты могилой Неизвестного солдата и загадочным числом 21, я решил воспользоваться уникальной возможностью побывать внутри Белого дома и увидеть вблизи президента Рейгана, генерала и госсекретаря Хейга и, конечно, короля и королеву моей страны.
Пройдя огромное количество проверок и досмотров, я вместе со своими спутниками стоял на ухоженной лужайке перед знаменитым Белым домом.
Ровно в десять часов, как раз к приезду дона Хуана Карлоса и доньи Софии, расположенные в ста метрах от них батареи прогремели по пространству порядковыми залпами.
Кто-то позади меня вел счет пушечным выстрелам и сделал замечание, за которое я никогда не смогу быть достаточно благодарен:
Двадцать-двадцать один!
Я повернулся, словно под действием пружины, и спросил:
-Это 21?
Журналист посмотрел на меня из одного угла в другой и воскликнул, как будто перед ним был глупый невежда:
-Это ритуальный салют... 21 залп.
Вернувшись в "Мариотт", я снял трубку телефона, готовый одним махом разрешить свои сомнения.
Набрав номер 6931174, я попросил соединить меня с г-ном Уилтоном, сотрудником отдела по связям с общественностью и прессой Арлингтонского национального кладбища.
Добрый человек, видимо, был ошеломлен, услышав мою проблему.
-Послушайте, я испанский журналист, и я хотел бы спросить вас, связано ли число 21 с каким-либо ритуалом....
-Вы имеете в виду Могилу Неизвестного Солдата?
-Да.
-Да, - сказал г-н Уилтон, - ритуал в Арлингтоне основан именно на этом числе. Как вы знаете, приветствие высших должностных лиц основано на числе 21.
-Простите мою настойчивость, но вы уверены?
-Непременно.
Когда я положил трубку, мне захотелось вскочить и закричать. Я открыл свой блокнот и просмотрел ключ майора.
Если ритуал Арлингтона - это номер 21, то второе предложение - ключ и ритуал ведут к Бенджамину - начинало обретать определенный смысл. Становилось ясно, что мой ключ и число 21 тесно связаны между собой и что, если я смогу выяснить, кто или что такое "Бенджамин", часть тайны будет раскрыта.
Но с чего начать?
По всем правилам, этот маленький ключик должен был что-то открывать - может быть, дом? Однако его маленький размер не соответствовал ключам, которые обычно используются в американских домах.
Я на мгновение отбросил эту возможность и сосредоточился на других, более логичных идеях.
Может быть, майор хранил свои данные в банке или почтовом ящике, или это был шкафчик в одной из раздевалок на железнодорожной станции?
Расшифровать "Бенджамина" можно было только одним способом: набраться терпения и просмотреть один за другим телефонные, почтовые и железнодорожные справочники Вашингтона.
Если бы первые поиски не увенчались успехом, было бы время поискать в других направлениях.
Но этот кропотливый поиск был неожиданно приостановлен телефонным звонком. Несмотря на то, что я был сильно увлечен темой американского майора, я не забыл о захватывающих открытиях ученых NASA в глазах Девы Гваделупской. Как только я ступил на землю Соединенных Штатов, одной из моих первых забот было позвонить в Мексику и выяснить, находится ли доктор Асте Тонсманн, один из ведущих экспертов, в Мехико, или, как мне сообщили в Испании, он может быть в Нью-Йорке, где он работает профессором Корнельского университета. Мне было крайне важно найти его, чтобы не совершать напрасную поездку в Мексику.
Утром того же вторника, 13 октября, я в третий раз умолял оператора гостиницы настоять на своем и набрать домашний номер доктора Тонсмана. И вот в середине дня, как я уже сказал, предупреждение любезной телефонистки должно было нарушить все мои планы. На другом конце провода жена Хосе Асте подтвердила, что ученый должен вернуться в Мексику из Нью-Йорка в среду или четверг.
После некоторых колебаний практический смысл возобладал, и я решил, что лучше всего будет заморозить свои исследования в Вашингтоне. Тонсманн был ключевой фигурой в моем втором проекте, и я не мог допустить, чтобы его мимолетное пребывание в Мексике прошло впустую. В конце концов, только я владел ключом к секрету майора, и это давало мне определенное спокойствие.
И, не успев пожалеть об этом, я собрал вещи и сел на борт рейса 905 авиакомпании Easter Lines, направлявшегося в Атланту и Мехико. Та среда, 14 октября 1981 года, стала для меня началом второго приключения, которое спустя несколько месяцев найдет отражение в моей книге № 14 "Тайна Гваделупы".
Такие вещи часто случаются со мной.....
Несколько часов я стоял у могилы президента Кеннеди, не в силах разгадать тайну третьей фразы в мажорном ключе.
Откройте глаза на Джона Фицджеральда Кеннеди.
Глаза открылись на высоте 10 000 метров, когда я находился за тысячи километров от Вашингтона.
Когда самолет взял курс на Атланту, наш первый порт захода, у меня возникла идея попытаться вписать число 21 в последние три предложения послания.
Должно быть, я изменил цвет лица, потому что симпатичная стюардесса Easter, с озабоченным видом указывая на чашку кофе, стоящую у края моих губ, прокомментировала, откинувшись на спинку моего кресла:
'Вы не любите кофе?
-Извините...
-Я спросила его, все ли в порядке,
-Ах, - ответил я, возвращаясь к реальности, - да, я в порядке..... Это вина номера 21...
Стюардесса подняла глаза и проверила номер моего места.
-Нет, извините, - продолжил я, пытаясь предотвратить перерастание светской беседы в нечто худшее, - просто в последнее время мне снился номер 21.....
Девушка улыбнулась преданной улыбкой и, положив руку мне на плечо, сказала:
-А вы не пробовали играть в лотерею?
И она исчезла в коридоре, убежденная, видимо, в том, что мир полон безумцев. На мгновение длинные ноги стюардессы вывели меня из задумчивости. Я поспешно поднялся на кале и еще раз пересчитал буквы, из которых состояли имя и фамилия покойного американского президента. Сомнений не было: 21!
Эта вторая находка - и особенно то, что обе они указывали на число 21, - подтвердила мои первоначальные подозрения. Майор должен был хранить свою тайну в каком-то хранилище или шкафу, тесно связанном с этим числом и, очевидно, с ключом, который он дал мне в Чичен-Ице. Я также рассматривал возможность того, что "Бенджамин" был родственником или другом майора, но в таком случае при чем здесь номер и ключ?
Во время моего длительного пребывания в Мексике у меня возникло искушение сделать перерыв в своих исследованиях Девы Гваделупской и слетать на Юкатан, чтобы навестить Лауренсио. Но мои финансовые ресурсы настолько уменьшились, что, к моему большому сожалению, если я действительно хотел закончить свои исследования в Вашингтоне, мне пришлось отказаться от этой затеи и отложить визит в Чичен до более подходящего случая.
Через год, в декабре 1982 г., вернувшись в Мексику по случаю презентации своей книги "El misterio de la Virgen de Guadalupe", я с ужасом обнаружил, что если бы я в это время отправился на Юкатан, то мой визит оказался бы безрезультатным: по данным местных властей, Лауренсио и его жена покинули город Чичен-Ица вскоре после смерти старшего. И хотя я не оставлял попыток разыскать их, до сих пор никаких известий о верной спутнице бывшего офицера ВВС США у меня нет. Само собой разумеется, что первые мои шаги зимой 1982 года были направлены к месту захоронения моего друга. Там, перед скромным деревянным крестом, я в последний раз пообщался с майором, поблагодарив его за то, что он вложил в мои руки свое самое большое и ценное сокровище.....
Когда я снова ступил на порог Вашингтона, моей первой заботой был не "Бенджамин". Сидя на кровати в своем новом гостиничном номере - на этот раз гораздо более скромном, чем "Мариотт", - я разложил на одеяле весь свой капитал. После тщательного поиска мои резервы составили всего 75 долларов и 1500 песет.
Хотя трагедия казалась неизбежной, я не позволил реальности взять верх над собой. У меня все еще были кредитные карточки...
В те дни я ограничивал свой рацион максимально плотным завтраком и стаканом молока со скромным бутербродом перед сном. Правда, если учесть, что я был поглощен своими исследованиями и не отличался большим аппетитом, это не было слишком мучительно. Моей главной навязчивой идеей, хотите верьте, хотите нет, было такси. Это действительно урезало мою скудную финансовую часть, да еще каким образом!
"Ключ и ритуал ведут к Бенджамину".
Это второе предложение в зашифрованном коде майора стало крестом, который мучил меня четыре дня. За это время я, как и планировал перед отъездом из Вашингтона, душой и телом погрузился в энциклопедические телефонные справочники федеральной столицы, а также в соответствующие визиты на вокзалы, почту, в аэропорты Даллеса и Национальный.

Камеры хранения на вокзалах были вычеркнуты из списка, поскольку ключи, используемые на этих складах, существенно отличались от тех, что были у меня в наличии. В аэропортах же таких ячеек не было, поэтому мой интерес переключился на банковские сейфы и почтовые ящики. Два последних варианта выглядели более логичными, если речь идет о хранении "чего-то", представляющего определенную ценность?
И я начал с банков.
Я обошел около сотни финансовых центров и филиалов в городе, не найдя ни одной зацепки, в которой бы упоминалось или упоминалось имя "Бенджамин".
С другой стороны, насколько я мог убедиться лично, если бы майор запер свою информацию в одной из банковских ячеек, ни я, ни кто-либо другой не смог бы получить к ней доступ, не имея соответствующих документов, подтверждающих его правомерное владение или пользование ячейкой. В некоторых случаях эти меры безопасности были даже усилены наличием второго ключа, находящегося у лица, ответственного за хранилище банка или охраняющего его. Тем не менее, чтобы выжать все до последней лазейки, я начал последнее, двухстороннее расследование. Узнав личность майора, я стал нажимать на ряд рычагов и контактов - на уровне испанского посольства и самого Пентагона, - чтобы выяснить, нет ли у погибшего американского солдата родственников в Вашингтоне. Это, по общему мнению, было моей величайшей неосторожностью, судя по тому, что произошло два дня спустя...
Второй фронт, которому, слава Богу, я уделил больше внимания, заключался в проверке адресов двух центральных и пятидесяти восьми филиалов почтовых отделений города. В Главном управлении почтовой службы США (Head Quarters), которое является центральным мозгом почтовой службы всей страны, любезный чиновник разложил передо мной длинный список почтовых станций в Вашингтоне.
Когда я пролистывал список, ища хоть намек на неприкаянное имя "Бенджамин", мои глаза не могли пройти мимо первого отделения. Я задохнулся. Оно значилось следующим образом:
Box Nos. - 1-999. - Бенджамин Франклин. Sta. (Washington D.C.20044).
Я записал все детали, не в силах остановить дрожание рук от волнения и нервозности. Я прикурил еще одну сигарету, ища способ успокоиться. Я должен был быть абсолютно уверен, что это именно тот ключ, который мне нужен. И я пролистал шестьдесят адресов с дотошностью, которую не мог себе объяснить.
К своему удивлению, я обнаружил, что имя Бенджамина Франклина повторяется еще три раза: в позициях 14, 19 и 33 вышеупомянутого списка. В остальных почтовых отделениях Вашингтона имя Бенджамина вообще не фигурировало.
Но кое-что я не мог понять: почему четыре почтовых отделения находятся на одной улице с именем Бенджамина Франклина? На 14-м месте в заголовке стояли цифры 6100-6199. 19-е в списке имело номера 7100-7999, а последнему, под номером 33, предшествовали номера 14001-14999.
Я вернулся к чиновнику и попросил его объяснить смысл нумерации. Ответ, категоричный и лаконичный, развеял мои сомнения:
-Есть четыре раздела, соответствующие такому же количеству ящиков P. Box. В верхней части списка, как видите, находятся ящики с номерами от 1 до 999, включительно.....
Полагаю, что еще никогда в тот день служащий почтового отделения не получал такого восторженного и радостного "спасибо", как от меня...
Я в три прыжка поднялся по ступенькам гигантского здания почтовой службы США и, как метеор, скользнул в первое попавшееся такси. Был полдень 4 ноября 1981 года.
Подходя к улице Бенджамина Франклина, готовый воспользоваться удачей, я снова вернулся к ключу майора. Теперь я начинал ясно видеть. "Мой ключ и "ритуал", то есть число 21, ведут к Бенджамину".
"Любопытно, что из 60 почтовых отделений во всем Вашингтоне только одно находится на улице, названной в честь Бенджамина. Любопытно также, что в этом - и только в этом - отделении находился почтовый ящик № 21. Если учесть, что всего в 1981 году в шестидесяти отделениях насчитывалось более 24 000 почтовых ящиков, то какой вывод я мог бы сделать?
Но на полпути моей радости пришел конец - я забыл ключ в гостинице!
В этом случае мое францисканское благоразумие сыграло со мной злую шутку. Я проверил время. Возвращаться в гостиницу, а потом ехать на почту было некогда. Ворча, я зашел в офис, желая хотя бы осмотреться.
Я спросил о продаже марок и под предлогом написать несколько открыток чуть больше пятнадцати минут бродил по огромным, ярко освещенным помещениям. На втором этаже, у стены из черного мрамора, выстроились сотни маленьких металлических дверок, примерно 12 см на сторону, с соответствующими номерами. Там находилась моя цель.
К счастью для меня, движение было настолько интенсивным, что чернокожий полицейский, охранявший первый этаж, не заметил моих передвижений. Прежде чем покинуть отделение, я бегло осмотрел шкафчики и на несколько секунд остановился перед номером 21. На мгновение мне показалось, что на него устремлены десятки глаз. Отверстие в замке, видимо, из-за своего небольшого размера соответствовало отверстию для ключа, подобного тому, который я держал в руках...
Возвращаясь в гостиницу, я понял, что открытки все еще в моих потных руках. Ни Ана Бенитес, ни мои родители, ни Альберто Шоммер, ни Ракель, ни Кастильо, ни Глория де Ларраньяга никогда не получали подобных сувениров.
В тот день, в последний раз пытаясь расслабиться, я отправился в Музей космонавтики на Джефферсон-авеню. Несмотря на приближающийся и, казалось бы, простой заключительный этап поиска информации о майоре, мои сомнения усилились: что, если я ошибся? Что, если этот почтовый ящик - не то, что я так упорно искал?
Дело в том, что я подходил к пределу своих возможностей. Я был уверен, что это мои последние часы в Соединенных Штатах. Если я не смогу решить эту дилемму, то мне придется надолго забыть о ней. Сидя в зале музея, неизбежно в одиночестве и с мукой, способной убить лошадь, мне не хватало человека, с которым можно было бы разделить эти напряженные минуты. В центре зала длинная очередь туристов и зрителей терпеливо ждала своей очереди, чтобы пройти мимо урны, в которой лежал осколок лунного камня размером не больше сигареты. Второй, гораздо меньший фрагмент был вложен в дно витрины. И каждый посетитель, словно священную реликвию, переступая порог урны, проводил пальцами по черному, истертому камню. По инерции я открыл блокнот и стал описывать то, что наблюдал. И, естественно, в конце концов, я припал к ключевому камню майора. Но на этот раз я остановился на оригинале, на английской версии.
Моя паршивая привычка подчеркивать, рисовать и набрасывать тысячи каракулей на книгах или заметках, с которыми я обращаюсь, вот-вот должна была вытрясти меня из глубокого уныния.
На самом деле, все началось как игра, как простая и неосознанная разрядка напряжения, которое я испытывал. Я знаю многих людей, которые, разговаривая по телефону, медитируя или просто беседуя, сопровождают свои слова или мысли самыми абсурдными рисунками, линиями, кругами и т.д., нарисованными на любом листе бумаги. Так вот, как я уже сказал, в эти минуты я посвятил себя пересказу - без всякой последовательности и порядка - некоторых слов каждого из пяти предложений, составлявших зашифрованное сообщение.
По счастливой случайности - или не по счастливой - я заключил в прямоугольники, среди прочих, первые слова каждого из предложений шифра. Затем, продолжая это занятие, я развлекался тем, что пересекал их таким же количеством вертикальных линий.
Читая явную тарабарщину сверху вниз, я был ошеломлен одной из абсурдных конструкций. Первые пять слов каждого предложения, прочитанные по вертикали, содержали смысл, и какой это был смысл: "Ключ отпирает прошлое".
Однако остальные предложения, составленные таким образом, не имели никакого смысла.
Прежде чем принять новую подсказку как должное, я просмотрел послание, обводя и соединяя слова вверх и вниз, слева направо и даже по диагонали. Но безрезультатно. Единственные, которые дали что-то связное - "по совпадению", - были первые пять...
Охранник, - гласило послание на английском языке, - который несет бдение перед могилой, откроет вам ритуал Арлингтонского кладбища.
Ключ и ритуал приведут вас к Бенджамину.
Откройте глаза перед Джоном Фицджеральдом Кеннеди.
Брат покоится в доме 44-W. Тень мушмулы накрывает его поздним вечером.
Прошлое и будущее - мое наследие.
Что имел в виду майор, говоря о шестой фразе? Интуитивно я связал новое предложение с последним в послании: Past and future are my legacy. Какая связь может быть между ключом, прошлым и будущим?
Воодушевленный этим неожиданным открытием, хотя и бессильный, признаюсь, распутать ключ, прошлое и будущее.
-Признаюсь, что я был бессилен прояснить столько загадок, - я отправился дожидаться первых лучей того четверга, который, как я ожидал, будет особенно насыщенным...
Выйдя из автобуса в тот четверг, 5 ноября 1981 года, перед почтовым отделением на улице Бенджамина Франклина, я заметил, что у меня подкосились колени. В правой руке, сжатой, как капкан, маленький ключ, который майор дал мне на Юкатане, слегка поблескивал от холодного, неприятного пота. Я глубоко вздохнул и переступил порог, целенаправленно шагая к стене, на которой поблескивал рой металлических голубятен.
Дождаться десяти утра было, несомненно, мудрым решением. Десятки людей в этот момент были заняты в разных почтовых отделениях. Когда я стоял перед ящиком № 21, большая группа граждан, особенно пожилых, не обращая внимания на окружающую обстановку, принялась открывать свои отделения.
Я переложил ключ в левую руку и механическим жестом вытер пот с правой ладони о вельвет своих серых брюк. Сделав еще один глубокий вдох, я достал маленький ключ и, шатаясь, поднес его к замку. Но нервы меня подвели. Не успел я проверить, войдет ли он в отверстие, как ключ выскользнул из моих пальцев и упал на белый полированный кафель. Звяканье осколка, отрикошетившего от тротуара, заставило меня побледнеть. Я как автомат бросился за проклятым ключом, злясь на себя за такую неуклюжесть. Но когда я уже собирался поднять его, передо мной протянулась длинная, уверенная рука. Когда я поднял глаза, нить огня пронзила мой желудок. Услужливый человек был одним из милиционеров, дежуривших в отделении. Молча, с открытой улыбкой, офицер протянул руку и передал мне ключ. По воле Божьей я смог ответить на этот жест еще одной улыбкой обстоятельств и, даже не разжимая губ, повернул обратно в сторону ячейки № 21.
Сейчас я с содроганием думаю о том, что могло бы произойти, если бы этот представитель закона задал мне хоть один вопрос...
Еще не остыв от страха, я нащупал отверстие кончиком ключа. Сердце нещадно колотилось.
"Пожалуйста, войди...! Войди...!"
Мягко, словно услышав меня, ключ вошел до самой моей головы.
Я хотел закричать - я вошел! На самом деле ключ был не в моей правой руке. Это было мое сердце, мой мозг и все мое существо.....
Прежде чем продолжить, я осторожно посмотрел налево и направо. Все выглядело нормально.
Я сглотнул и попытался открыть дверь. Сколько я ни тянул, металлическая дверь не поддавалась. Я почувствовал, как к животу прилила новая волна крови. Что происходит? Ключ попал в прорезь? Почему я не могу открыть замок?
На фоне нервозности и растерянности я понял, что открываю замок только в одну сторону: влево. Затем я повернулся вправо, и дверь открылась с легким скрипом.
Я пожалел, что не могу остановить время. После стольких жертв, мучений и головной боли, в четверг, 5 ноября 1981 года, в 10.15 утра, я был на пороге разгадки "тайны майора"...
В тот момент, как это ни покажется невероятным, перед тем как приступить к исследованию участка, я пожалел, что у меня нет фотоаппарата. Но элементарное чувство благоразумия заставило оставить технику в гостинице.
Я протянул руку и нащупал металлическую поверхность шкафчика. В полумраке я наполовину угадал присутствие нескольких комков. Они находились на дне узкой прямоугольной ниши. Нащупав их, я определил, что это что-то похожее на трубки или цилиндры. Вытащив один из них, я увидел, что это что-то вроде картонного патрона длиной около 30 см, идеально и прочно защищенного пластиковой или бумажной гильзой. Он был очень легким по весу. На нем не было ни надписи, ни названия, кроме маленькой цифры (1), нарисованной от руки черной краской на небольшой белой этикетке, которая, в свою очередь, была приклеена или приклеена к одной из круглых сторон цилиндра. Все это, как я уже сказал, находилось под блестящим пластиковым материалом, аккуратно прикрепленным к картриджу.
Я поспешил вынуть второй комок. Это был еще один цилиндр, аналогичный первому, но с буквой "2" на другой стороне.
Вдруг я почувствовал странный прилив сил. У меня возникло острое ощущение, что за мной наблюдают. Но, преодолевая желание отвернуться, я потянулся в секцию и сделал третью попытку. Затем мои пальцы наткнулись на конверт. Я положил его в устье ниши и, прежде чем вынуть, убедился, что ниша пуста. Я даже проверил верхнюю и боковые стенки. Убедившись, что ящик № 21 абсолютно чист, я взял белый конверт и, даже не осмотрев его, закрыл дверцу. С естественным видом я положил ключ в карман и направился к выходу из отделения.
На мгновение мне захотелось бежать. Но, собравшись с силами, я остановился на полпути. Я прикурил от последнего дуката и, воспользовавшись притворным предлогом, повернул назад. Правда, ничего подозрительного я не заметил. Интенсивное движение граждан несколько уменьшилось, хотя небольшие группы все еще были видны перед мраморными столами, у различных прилавков и у блоков секций. Немного успокоившись и предположив, что это ощущение может быть вызвано моим волнением, я переступил порог и двинулся прочь от почтамта.
Через три четверти часа на ручке двери моей комнаты висела зеленая табличка "Не беспокоить": Не беспокоить. Я положил оба контейнера на стекло небольшого столика, служившего мне письменным столом, и сделал пару шагов назад.
"Я сделал это!
Несколько минут, держа конверт в руках, я наслаждался зрелищем. Я даже не мог предположить, что содержится в этих картонных цилиндрах, но в тот момент меня это волновало меньше всего.
"Я сделал это...!
Я считал, что все потрачено не зря: время, деньги, одиночество?
Я опустился на половицу и, как в кино, стал вспоминать шаги, которые я сделал за эти месяцы.
Но наконец любопытство взяло верх, и я вскрыл конверт. Снаружи не было ни одного слова или указания. Как только я вынул из него лист бумаги, то сразу же узнал грубый и взволнованный почерк майора.
Он был датирован 7 апреля 1979 года, Вашингтон, округ Колумбия. В нем он просто сообщал, что его брат... в "великом путешествии" умер два года назад - в 1977 году - и что, следуя велениям собственной совести, 7 апреля 1979 года он завершает дневник этого путешествия.....
Краткое послание заканчивалось следующими словами:
Я только молю Бога, чтобы наша жертва однажды стала известна и принесла мир людям доброй воли, как и мой брат... и я имели счастье найти его".
В конце записки майор просил, чтобы тот, кто имеет доступ к дневнику и к этому письму, уважал анонимность их обоих.
По этой причине я удалил имя человека, упомянутого майором, назвав его своим "братом". Однако могу уточнить, что на самом деле это не брат по крови, а чисто духовное родство.....
Первой моей реакцией при прочтении некролога было обращение к ключу. Это признание покойного офицера ВВС США как нельзя лучше подходило к четвертому и не менее загадочному предложению:
Брат спит в 44-W. В сумерках его накрывает тень дерева мушмула.
И снова на ум приходит название Арлингтон.
Да, теперь все понятно, - сказал я себе. Теперь я начинаю понимать..."
Мне пришлось снова посетить кладбище. В действительности, как я смог убедиться, прочитав дневник майора, последние два предложения его закодированного послания были не более чем подтверждением - для того, кто дошел до его наследия, - физической реальности его спутника по "великому путешествию" и, очевидно, природы дневника.
По правде говоря, после того как я узнал о невероятной информации, которая была заперта в цилиндрах, местонахождение умершего спутника моего друга также не было жизненно важным. Однако те, кто хоть немного знаком со мной, знают, что я люблю торопиться с расследованиями, тем более если, как в тот момент, я был так близок к развязке.
Но на этом сюрпризы не закончились в тот незабываемый четверг..... Прежде чем приступить к торжественному вскрытию картонных цилиндров, я положил конверт рядом с цилиндрами и сфотографировал их на досуге. Затем, убедившись, что защитный пластик не дает ни малейшей лазейки для начала работ по извлечению, я взял одно из бритвенных лезвий и аккуратно отделил круг, закрывающий одну из сторон цилиндра. Именно с той стороны, где находилась маленькая наклейка с цифрой "1".
Я нервно ощупал картон. Он показался мне очень твердым. После тщательного - я бы даже осмелился назвать его микроскопическим - осмотра я был вынужден разрезать его по окружности. Через час неподатливая крышка (толщиной пять миллиметров и диаметром десять сантиметров) наконец отклеилась, открыв внутреннюю часть тубуса.
Через несколько секунд передо мной предстала идеально свернутая пачка бумаг. Она была помещена в прозрачный пластиковый рукав, герметично скрепленный сверху. Пришлось воспользоваться маленькими маникюрными ножницами, чтобы вытащить семнадцать скрепок. С волнением, которое трудно передать, я впервые взглянул на документы и увидел, что они напечатаны через один интервал на бумаге, которую мы называем библейской. Каждый лист (20 X 31 см), а всего их было 250, был подписан и парафирован в левом нижнем углу майором. Тот же почерк - и, я бы сказал, те же чернила - был указан внизу письма, которое я взял в почтовом ящике № 21 и только что вскрыл.
Текст на английском языке захватил меня с первого взгляда. И вряд ли я смог бы оторваться от его прочтения, если бы не неожиданный телефонный звонок...
Как я уже говорил, около часа дня телефон в моей комнате вернул меня к суровой реальности.
-Мистер Бенитес...?
-Это я... Скажите.
-Два господина спрашивают вас... Они здесь...
-Два господина? -спросил я в свою очередь, озадаченный неожиданным визитом. Кто они?
-Минуточку, - замялся служащий гостиницы, - я не знаю.
Кто может быть заинтересован во встрече со мной? Более того, - подумал я со странным предчувствием, - кто знает, что я в Вашингтоне?
-Один из них, - объявила секретарша через несколько секунд, - утверждает, что он из ФБР.....
-Ах, - воскликнул я шепотом, - ну... я сейчас спущусь...".
Все произошло так быстро и неожиданно, что, как только я положил трубку, я начал бледнеть. Это было нелогично и ненормально, что мной заинтересовалось ФБР. Что могло произойти? В какую новую беду я вляпался?
Вдруг я вспомнил. Несколькими днями ранее я совершил неуклюжую ошибку, заинтересовавшись вблизи испанского посольства и Пентагона возможными родственниками майора. Пока я торопливо подбирал цилиндры и конверт, пряча их на дно сумки с фотоаппаратом, вихрь страхов, гипотез и контргипотез еще больше запутал мой мозг.
С ключом от номера в руках и перепуганная до смерти, я появилась в коридоре.
Два хорошо сложенных, опрятно одетых человека встали с кресел перед дверью лифта. Я даже не успел подойти к стойке администратора и спросить о своих необычных посетителях.
С несколько принужденной улыбкой один из них подошел ко мне и протянул руку.
-Мистер Бенитес?
Когда я представился, тот, кто первым пожал мне руку и, судя по всему, был главным, пригласил меня сесть с ними.
Не волнуйтесь, - объявил он с явным желанием успокоить меня, - это обычная процедура.....
Я сделал над собой усилие и улыбнулся, попросив их представиться.
-По телефону, - добавил я, - мне сказали, что один из вас - агент ФБР. Могу ли я увидеть ваши документы?
Мгновенно, словно эта моя просьба была частью столь же обыденной и привычной церемонии, они оба достали из-под пиджаков черные пластиковые бумажники. На первом - принадлежавшем тому, кто опознал меня сразу, как только увидел в коридоре, - я прочитал выделяющиеся на фоне остальных слова Federal Bureau of Investigation, что, по сути, означало знаменитое ФБР или Федеральное бюро расследований.
На втором жетоне, который не был убран из поля зрения так же быстро, как у агента ФБР, я смог прочитать следующее: State Dept. Press Office и что-то вроде адреса: 2201 ""C"" Street..." (Washington D.C.) и что-то вроде адреса: 2201 ""C"" Street..." (Вашингтон, округ Колумбия) и номер телефона, начинающийся с (202) 632 .....
-Большое спасибо, - ответил я с еще большим трепетом. Вы скажете...
-Мы знаем, кто вы, а также знаем, что вы испанский журналист, - ответил человек из ФБР, открывая небольшой блокнот и вежливо отказываясь от одной из моих сигарет, - и нам сообщили, что в прошлый вторник, в 11.15, вы интересовались возможными родственниками майора.....
"Черт возьми, что за типчики! подумал я. - Вот это информационная служба!"
Итак, - продолжал офицер, указывая на записи в блокноте, - прежде всего мы хотели выяснить, верны ли эти данные.
-Это верно. Так и есть...
-В таком случае мы хотели бы знать, почему вы проявляете такой интерес к семье майора.
Мой мозг, разбуженный - я говорю - страхом, принялся искать ответы с холодностью, которая пугает меня до сих пор.
-Ну, это старая история. Я познакомился с майором во время одной из своих поездок в Мексику и завязал с ним искреннюю дружбу. Мы переписывались, а несколько недель назад, - соврал я, - когда я снова посетил страну, я узнал, что он скончался.
Не дрогнув, я проводил янки недоуменным взглядом. Возможно, он ожидал другой версии, и когда понял, что я говорю ему правду (по крайней мере, часть правды), засомневался. Это была его первая ошибка.
Прежде чем он успел задать очередной вопрос, я воспользовался этими секундами и взял инициативу в свои руки:
-Вы также знаете, что я являюсь исследователем и писателем по феномену НЛО?
Агент улыбнулся.
-Однако, - продолжал я импровизировать, - майор дал мне понять, что ему известна определенная информация... связанная с этой темой. И он назвал мне имя своего коллеги, проживающего в США. Он даст мне эти данные, если я буду знать, что мне придется ждать смерти майора.....
Мой собеседник, как я и хотел, заглотил наживку.
-Можете ли вы назвать имя этого человека?
Я притворился, что сопротивляюсь, и добавил:
-По правде говоря, я не хотел бы никому причинять вреда....
-Не волнуйтесь...
-Все в порядке. Я не возражаю против того, чтобы назвать вам имя человека, которого я ищу, если только вы не будете вмешивать меня в это дело и ответите на один вопрос...
Они обменялись знающим взглядом, и сотрудник Госдепартамента, до этого момента не открывавший рта, спросил в свою очередь:
-Что это такое?
-Вы не могли бы подсказать мне родственника майора или друга, которого я пытаюсь найти?
Прежде чем его собеседник успел ответить, агент ФБР снова вмешался в разговор:
-Договорились. Скажите, как зовут человека, с которым вам нужно связаться?
Заметив имя и фамилию "брата-путешественника" майора, агент замешкался и еще раз мимолетно переглянулся со своим собеседником. Это была его вторая ошибка.
Это почти незаметное колебание, наконец, насторожило меня. В этот момент я впервые осознал, что ввязался в крайне опасное дело. Эти люди - это было очевидно - знали гораздо больше, чем говорили. Но самое страшное было не это. Драматизм заключался в том, что по стечению обстоятельств в моем распоряжении оказалась информация, которая начинала гореть в моих руках и за которую американские спецслужбы были бы способны на все.
-А что с этой информацией? -с насмешливым удовлетворением спросил я.
Агент ФБР промолчал и, написав что-то на одной из страниц своего блокнота, вырвал ее и вложил мне в руки.
-Это все, что мы можем вам сказать, - неохотно пробормотал он. Мы думаем, что это один из родственников майора.
На бумаге я смог прочитать название города Нью-Йорка и две фамилии.
Я притворился, что не знаю, что делать.
-Но больше вы ничего не можете мне сказать?
Мужчины встали и, пожелав мне удачи, пошли в сторону выходной двери. Сам того не подозревая, эти "гориллы" дали мне лучший повод поскорее уехать из Вашингтона.
Перед тем как вернуться в номер, мне хватило ума заглянуть во вращающуюся дверь отеля и увидеть, как агенты садятся в синюю металлическую машину, припаркованную в двадцати-тридцати метрах от того места, где я стоял. Я тут же вышел в холл, направляясь к лифту и чувствуя на себе тяжелый любопытный взгляд администратора.
Перед тем как закрыть дверь в номер, я снова повесил табличку "Не беспокоить" и дернул за цепочку безопасности. Колени задрожали, и мне пришлось опуститься на кровать. Наверное, мое волнение было отчасти связано с этим, скажем так, "деликатным" визитом и, прежде всего, с тем, что было в том первом цилиндре.
Не знаю, сколько времени я пролежал в постели, потеряв глаза во мраке комнаты. Во всей этой неразберихе было ясно одно: сейчас, как никогда, мне придется действовать на свинцовых ногах. Если ФБР взяло дело в свои руки, то, по логике вещей, оно было в курсе "большого путешествия", в которое отправились майор и его "брат". Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что американские спецслужбы не готовы допустить утечки этой секретной информации в прессу.
В данный момент изощренная осторожность майора давала мне определенное преимущество. И я, разумеется, был готов им воспользоваться. Если ФБР и Госдепартамент, прекрасно осведомленные о гибели двух ветеранов ВВС США, все же поверят, что я всего лишь пытаюсь найти "друга" майора, то, возможно, мой отъезд из страны будет более легким, чем предполагалось. Таким образом, в полдень четверга, 5 ноября 1981 года, я принял самое важное решение: немедленно вернуться в Испанию... и, конечно же, со своими сокровищами.
Я вскочил с постели и приступил к реализации последнего этапа своего плана: посещению Арлингтонского национального кладбища. Хотя, повторяю, подтверждение смерти партнера и "брата" моего друга уже не имело особого значения, мне необходимо было замкнуть тот таинственный круг, который являлся ключом.
Я приготовил фотоаппараты и сверился с часами. Было два часа дня. До закрытия кладбища оставалось еще три часа.
Но когда я уже собирался выйти из комнаты, элементарное чувство благоразумия заставило меня посмотреть в окно. На мгновение я не отреагировал. На тротуаре перед отелем, на том самом месте, где я видел его около 13.30, по-прежнему стояла синяя металлическая машина приехавших ко мне сотрудников. Инстинктивно я отступил назад и закрыл окно. Это не могло быть совпадением. Это была машина ФБР. Стало ясно, что я недооценил агентов.....
Если я рискну выйти сейчас, - размышлял я, ища решение, - что может произойти?
Существовала не такая уж фантастическая возможность, что за мной незаметно проследят, или, что может быть гораздо хуже, воспользовавшись моим отсутствием, обыщут комнату. Последняя мысль повергала меня в ужас: что делать?
Я не мог смириться с тем, что останусь запертым в этих четырех стенах.....
Вдруг на ум пришла пожарная лестница.
"Да, - сказал я себе, пытаясь взбодриться, - это, наверное, выход".
Я включил телевизор и, стараясь не шуметь, медленно открыл дверь. Коридор оказался пустынным. Я быстро переместился в конец коридора, лицом к запасному выходу. В отличие от испанских гостиниц, американцы следят за тем, чтобы эти двери всегда оставались открытыми. Выглянув с металлической площадки, соединяющей лестницу с шестым этажом, на котором я находился, я увидел, что выход ведет прямо на узкую, малопроезжую улицу. В непосредственной близости не было ни одного автомобиля. Это меня успокоило.
Через несколько минут я снова закрыл дверь в свою комнату и приготовился к побегу. Самое главное - не вызвать подозрений. Поэтому, следуя методичному плану, я позвонил в службу доставки и заказал экономный обед. Затем я разделся и надел пижаму. Набрал номер консьержа и медленным, усталым тоном объяснил дежурному, что очень устал и хочу спать. Наконец, настояв на том, чтобы мне не звонили, я попросил разбудить меня в половине шестого вечера. Если, как я подозревал, управляющие отеля получили приказ следить за моими приходами и уходами и докладывать о них, это могло стать хорошим алиби.
Через пятнадцать минут в дверь постучал официант. Он подкатил тележку с едой, и, сунув ему в руку солидные чаевые, я объявил, чтобы он не беспокоился о возвращении за маленьким подкатным столиком.
"Я сам вынесу его в коридор, когда проснусь", - заметил я.
Мужчина, похоже, остался доволен и скрылся в коридоре, а я снова повесил табличку "Не беспокоить".
Я оделся за несколько секунд, захватил один из рулонов и понес сумку с фотоаппаратом, на дне которой лежали картонные тубусы и письмо от майора. Часы показывали 14.45.
Убедившись, что дверь в комнату заперта, я убрал ключ и, словно призрак, прошел тридцать с лишним шагов к запасному выходу. Закрыв его за собой, я несколько секунд тщательно осматривал улицу и участки, по которым мне предстояло спускаться. Все было тихо.
Не теряя ни минуты, я бросился вниз по лестнице, стараясь ступать кончиками ботинок. Достигнув предпоследней площадки, я остановился. Сердце не помещалось в груди..... Я оглянулся и, убедившись, что путь по-прежнему свободен, с избытком оптимизма продолжил путь. А делаю я это потому, что, преодолевая последние ступеньки, я чуть не сломал себе шею. Я не учел маленькое-большое препятствие: пожарная лестница находилась на значительной высоте над землей.
Я посмотрел вверх и с ужасом понял, что для того, чтобы сохранить возможность бежать, мне придется сначала перепрыгнуть эти два-три метра (правда, я никогда не был уверен, насколько далеко я нахожусь от тротуара). Нужно было действовать быстро: либо возвращаться на шестой этаж, либо прыгать. Мое положение внизу пожарной лестницы создавало реальную угрозу. Любой прохожий, случайно оказавшийся в этот момент рядом, мог меня заметить.
Я тяжело сглотнул и прижал сумку к животу, обхватив ее обеими руками. Затем, совершенно бессознательно, я прыгнул.
Несмотря на то, что мои ноги подкосились, удар был приличным. Стремясь защитить оборудование камеры, я слишком сильно наклонился в одну сторону и покатился по твердому бетону.

Камеры хранения на вокзалах были вычеркнуты из списка, поскольку ключи, используемые на этих складах, существенно отличались от тех, что были у меня в наличии. В аэропортах же таких ячеек не было, поэтому мой интерес переключился на банковские сейфы и почтовые ящики. Два последних варианта выглядели более логичными, если речь идет о хранении "чего-то", представляющего определенную ценность?
И я начал с банков.
Я обошел около сотни финансовых центров и филиалов в городе, не найдя ни одной зацепки, в которой бы упоминалось или упоминалось имя "Бенджамин".
С другой стороны, насколько я мог убедиться лично, если бы майор запер свою информацию в одной из банковских ячеек, ни я, ни кто-либо другой не смог бы получить к ней доступ, не имея соответствующих документов, подтверждающих его правомерное владение или пользование ячейкой. В некоторых случаях эти меры безопасности были даже усилены наличием второго ключа, находящегося у лица, ответственного за хранилище банка или охраняющего его. Тем не менее, чтобы выжать все до последней лазейки, я начал последнее, двухстороннее расследование. Узнав личность майора, я стал нажимать на ряд рычагов и контактов - на уровне испанского посольства и самого Пентагона, - чтобы выяснить, нет ли у погибшего американского солдата родственников в Вашингтоне. Это, по общему мнению, было моей величайшей неосторожностью, судя по тому, что произошло два дня спустя...
Второй фронт, которому, слава Богу, я уделил больше внимания, заключался в проверке адресов двух центральных и пятидесяти восьми филиалов почтовых отделений города. В Главном управлении почтовой службы США (Head Quarters), которое является центральным мозгом почтовой службы всей страны, любезный чиновник разложил передо мной длинный список почтовых станций в Вашингтоне.
Когда я пролистывал список, ища хоть намек на неприкаянное имя "Бенджамин", мои глаза не могли пройти мимо первого отделения. Я задохнулся. Оно значилось следующим образом:
Box Nos. - 1-999. - Бенджамин Франклин. Sta. (Washington D.C.20044).
Я записал все детали, не в силах остановить дрожание рук от волнения и нервозности. Я прикурил еще одну сигарету, ища способ успокоиться. Я должен был быть абсолютно уверен, что это именно тот ключ, который мне нужен. И я пролистал шестьдесят адресов с дотошностью, которую не мог себе объяснить.
К своему удивлению, я обнаружил, что имя Бенджамина Франклина повторяется еще три раза: в позициях 14, 19 и 33 вышеупомянутого списка. В остальных почтовых отделениях Вашингтона имя Бенджамина вообще не фигурировало.
Но кое-что я не мог понять: почему четыре почтовых отделения находятся на одной улице с именем Бенджамина Франклина? На 14-м месте в заголовке стояли цифры 6100-6199. 19-е в списке имело номера 7100-7999, а последнему, под номером 33, предшествовали номера 14001-14999.
Я вернулся к чиновнику и попросил его объяснить смысл нумерации. Ответ, категоричный и лаконичный, развеял мои сомнения:
-Есть четыре раздела, соответствующие такому же количеству ящиков P. Box. В верхней части списка, как видите, находятся ящики с номерами от 1 до 999, включительно.....
Полагаю, что еще никогда в тот день служащий почтового отделения не получал такого восторженного и радостного "спасибо", как от меня...
Я в три прыжка поднялся по ступенькам гигантского здания почтовой службы США и, как метеор, скользнул в первое попавшееся такси. Был полдень 4 ноября 1981 года.
Подходя к улице Бенджамина Франклина, готовый воспользоваться удачей, я снова вернулся к ключу майора. Теперь я начинал ясно видеть. "Мой ключ и "ритуал", то есть число 21, ведут к Бенджамину".
"Любопытно, что из 60 почтовых отделений во всем Вашингтоне только одно находится на улице, названной в честь Бенджамина. Любопытно также, что в этом - и только в этом - отделении находился почтовый ящик № 21. Если учесть, что всего в 1981 году в шестидесяти отделениях насчитывалось более 24 000 почтовых ящиков, то какой вывод я мог бы сделать?
Но на полпути моей радости пришел конец - я забыл ключ в гостинице!
В этом случае мое францисканское благоразумие сыграло со мной злую шутку. Я проверил время. Возвращаться в гостиницу, а потом ехать на почту было некогда. Ворча, я зашел в офис, желая хотя бы осмотреться.
Я спросил о продаже марок и под предлогом написать несколько открыток чуть больше пятнадцати минут бродил по огромным, ярко освещенным помещениям. На втором этаже, у стены из черного мрамора, выстроились сотни маленьких металлических дверок, примерно 12 см на сторону, с соответствующими номерами. Там находилась моя цель.
К счастью для меня, движение было настолько интенсивным, что чернокожий полицейский, охранявший первый этаж, не заметил моих передвижений. Прежде чем покинуть отделение, я бегло осмотрел шкафчики и на несколько секунд остановился перед номером 21. На мгновение мне показалось, что на него устремлены десятки глаз. Отверстие в замке, видимо, из-за своего небольшого размера соответствовало отверстию для ключа, подобного тому, который я держал в руках...
Возвращаясь в гостиницу, я понял, что открытки все еще в моих потных руках. Ни Ана Бенитес, ни мои родители, ни Альберто Шоммер, ни Ракель, ни Кастильо, ни Глория де Ларраньяга никогда не получали подобных сувениров.
В тот день, в последний раз пытаясь расслабиться, я отправился в Музей космонавтики на Джефферсон-авеню. Несмотря на приближающийся и, казалось бы, простой заключительный этап поиска информации о майоре, мои сомнения усилились: что, если я ошибся? Что, если этот почтовый ящик - не то, что я так упорно искал?
Дело в том, что я подходил к пределу своих возможностей. Я был уверен, что это мои последние часы в Соединенных Штатах. Если я не смогу решить эту дилемму, то мне придется надолго забыть о ней. Сидя в зале музея, неизбежно в одиночестве и с мукой, способной убить лошадь, мне не хватало человека, с которым можно было бы разделить эти напряженные минуты. В центре зала длинная очередь туристов и зрителей терпеливо ждала своей очереди, чтобы пройти мимо урны, в которой лежал осколок лунного камня размером не больше сигареты. Второй, гораздо меньший фрагмент был вложен в дно витрины. И каждый посетитель, словно священную реликвию, переступая порог урны, проводил пальцами по черному, истертому камню. По инерции я открыл блокнот и стал описывать то, что наблюдал. И, естественно, в конце концов, я припал к ключевому камню майора. Но на этот раз я остановился на оригинале, на английской версии.
Моя паршивая привычка подчеркивать, рисовать и набрасывать тысячи каракулей на книгах или заметках, с которыми я обращаюсь, вот-вот должна была вытрясти меня из глубокого уныния.
На самом деле, все началось как игра, как простая и неосознанная разрядка напряжения, которое я испытывал. Я знаю многих людей, которые, разговаривая по телефону, медитируя или просто беседуя, сопровождают свои слова или мысли самыми абсурдными рисунками, линиями, кругами и т.д., нарисованными на любом листе бумаги. Так вот, как я уже сказал, в эти минуты я посвятил себя пересказу - без всякой последовательности и порядка - некоторых слов каждого из пяти предложений, составлявших зашифрованное сообщение.
По счастливой случайности - или не по счастливой - я заключил в прямоугольники, среди прочих, первые слова каждого из предложений шифра. Затем, продолжая это занятие, я развлекался тем, что пересекал их таким же количеством вертикальных линий.
Читая явную тарабарщину сверху вниз, я был ошеломлен одной из абсурдных конструкций. Первые пять слов каждого предложения, прочитанные по вертикали, содержали смысл, и какой это был смысл: "Ключ отпирает прошлое".
Однако остальные предложения, составленные таким образом, не имели никакого смысла.
Прежде чем принять новую подсказку как должное, я просмотрел послание, обводя и соединяя слова вверх и вниз, слева направо и даже по диагонали. Но безрезультатно. Единственные, которые дали что-то связное - "по совпадению", - были первые пять...
Охранник, - гласило послание на английском языке, - который несет бдение перед могилой, откроет вам ритуал Арлингтонского кладбища.
Ключ и ритуал приведут вас к Бенджамину.
Откройте глаза перед Джоном Фицджеральдом Кеннеди.
Брат покоится в доме 44-W. Тень мушмулы накрывает его поздним вечером.
Прошлое и будущее - мое наследие.
Что имел в виду майор, говоря о шестой фразе? Интуитивно я связал новое предложение с последним в послании: Past and future are my legacy. Какая связь может быть между ключом, прошлым и будущим?
Воодушевленный этим неожиданным открытием, хотя и бессильный, признаюсь, распутать ключ, прошлое и будущее.
-Признаюсь, что я был бессилен прояснить столько загадок, - я отправился дожидаться первых лучей того четверга, который, как я ожидал, будет особенно насыщенным...
Выйдя из автобуса в тот четверг, 5 ноября 1981 года, перед почтовым отделением на улице Бенджамина Франклина, я заметил, что у меня подкосились колени. В правой руке, сжатой, как капкан, маленький ключ, который майор дал мне на Юкатане, слегка поблескивал от холодного, неприятного пота. Я глубоко вздохнул и переступил порог, целенаправленно шагая к стене, на которой поблескивал рой металлических голубятен.
Дождаться десяти утра было, несомненно, мудрым решением. Десятки людей в этот момент были заняты в разных почтовых отделениях. Когда я стоял перед ящиком № 21, большая группа граждан, особенно пожилых, не обращая внимания на окружающую обстановку, принялась открывать свои отделения.
Я переложил ключ в левую руку и механическим жестом вытер пот с правой ладони о вельвет своих серых брюк. Сделав еще один глубокий вдох, я достал маленький ключ и, шатаясь, поднес его к замку. Но нервы меня подвели. Не успел я проверить, войдет ли он в отверстие, как ключ выскользнул из моих пальцев и упал на белый полированный кафель. Звяканье осколка, отрикошетившего от тротуара, заставило меня побледнеть. Я как автомат бросился за проклятым ключом, злясь на себя за такую неуклюжесть. Но когда я уже собирался поднять его, передо мной протянулась длинная, уверенная рука. Когда я поднял глаза, нить огня пронзила мой желудок. Услужливый человек был одним из милиционеров, дежуривших в отделении. Молча, с открытой улыбкой, офицер протянул руку и передал мне ключ. По воле Божьей я смог ответить на этот жест еще одной улыбкой обстоятельств и, даже не разжимая губ, повернул обратно в сторону ячейки № 21.
Сейчас я с содроганием думаю о том, что могло бы произойти, если бы этот представитель закона задал мне хоть один вопрос...
Еще не остыв от страха, я нащупал отверстие кончиком ключа. Сердце нещадно колотилось.
"Пожалуйста, войди...! Войди...!"
Мягко, словно услышав меня, ключ вошел до самой моей головы.
Я хотел закричать - я вошел! На самом деле ключ был не в моей правой руке. Это было мое сердце, мой мозг и все мое существо.....
Прежде чем продолжить, я осторожно посмотрел налево и направо. Все выглядело нормально.
Я сглотнул и попытался открыть дверь. Сколько я ни тянул, металлическая дверь не поддавалась. Я почувствовал, как к животу прилила новая волна крови. Что происходит? Ключ попал в прорезь? Почему я не могу открыть замок?
На фоне нервозности и растерянности я понял, что открываю замок только в одну сторону: влево. Затем я повернулся вправо, и дверь открылась с легким скрипом.
Я пожалел, что не могу остановить время. После стольких жертв, мучений и головной боли, в четверг, 5 ноября 1981 года, в 10.15 утра, я был на пороге разгадки "тайны майора"...
В тот момент, как это ни покажется невероятным, перед тем как приступить к исследованию участка, я пожалел, что у меня нет фотоаппарата. Но элементарное чувство благоразумия заставило оставить технику в гостинице.
Я протянул руку и нащупал металлическую поверхность шкафчика. В полумраке я наполовину угадал присутствие нескольких комков. Они находились на дне узкой прямоугольной ниши. Нащупав их, я определил, что это что-то похожее на трубки или цилиндры. Вытащив один из них, я увидел, что это что-то вроде картонного патрона длиной около 30 см, идеально и прочно защищенного пластиковой или бумажной гильзой. Он был очень легким по весу. На нем не было ни надписи, ни названия, кроме маленькой цифры (1), нарисованной от руки черной краской на небольшой белой этикетке, которая, в свою очередь, была приклеена или приклеена к одной из круглых сторон цилиндра. Все это, как я уже сказал, находилось под блестящим пластиковым материалом, аккуратно прикрепленным к картриджу.
Я поспешил вынуть второй комок. Это был еще один цилиндр, аналогичный первому, но с буквой "2" на другой стороне.
Вдруг я почувствовал странный прилив сил. У меня возникло острое ощущение, что за мной наблюдают. Но, преодолевая желание отвернуться, я потянулся в секцию и сделал третью попытку. Затем мои пальцы наткнулись на конверт. Я положил его в устье ниши и, прежде чем вынуть, убедился, что ниша пуста. Я даже проверил верхнюю и боковые стенки. Убедившись, что ящик № 21 абсолютно чист, я взял белый конверт и, даже не осмотрев его, закрыл дверцу. С естественным видом я положил ключ в карман и направился к выходу из отделения.
На мгновение мне захотелось бежать. Но, собравшись с силами, я остановился на полпути. Я прикурил от последнего дуката и, воспользовавшись притворным предлогом, повернул назад. Правда, ничего подозрительного я не заметил. Интенсивное движение граждан несколько уменьшилось, хотя небольшие группы все еще были видны перед мраморными столами, у различных прилавков и у блоков секций. Немного успокоившись и предположив, что это ощущение может быть вызвано моим волнением, я переступил порог и двинулся прочь от почтамта.
Через три четверти часа на ручке двери моей комнаты висела зеленая табличка "Не беспокоить": Не беспокоить. Я положил оба контейнера на стекло небольшого столика, служившего мне письменным столом, и сделал пару шагов назад.
"Я сделал это!
Несколько минут, держа конверт в руках, я наслаждался зрелищем. Я даже не мог предположить, что содержится в этих картонных цилиндрах, но в тот момент меня это волновало меньше всего.
"Я сделал это...!
Я считал, что все потрачено не зря: время, деньги, одиночество?
Я опустился на половицу и, как в кино, стал вспоминать шаги, которые я сделал за эти месяцы.
Но наконец любопытство взяло верх, и я вскрыл конверт. Снаружи не было ни одного слова или указания. Как только я вынул из него лист бумаги, то сразу же узнал грубый и взволнованный почерк майора.
Он был датирован 7 апреля 1979 года, Вашингтон, округ Колумбия. В нем он просто сообщал, что его брат... в "великом путешествии" умер два года назад - в 1977 году - и что, следуя велениям собственной совести, 7 апреля 1979 года он завершает дневник этого путешествия.....
Краткое послание заканчивалось следующими словами:
Я только молю Бога, чтобы наша жертва однажды стала известна и принесла мир людям доброй воли, как и мой брат... и я имели счастье найти его".
В конце записки майор просил, чтобы тот, кто имеет доступ к дневнику и к этому письму, уважал анонимность их обоих.
По этой причине я удалил имя человека, упомянутого майором, назвав его своим "братом". Однако могу уточнить, что на самом деле это не брат по крови, а чисто духовное родство.....
Первой моей реакцией при прочтении некролога было обращение к ключу. Это признание покойного офицера ВВС США как нельзя лучше подходило к четвертому и не менее загадочному предложению:
Брат спит в 44-W. В сумерках его накрывает тень дерева мушмула.
И снова на ум приходит название Арлингтон.
Да, теперь все понятно, - сказал я себе. Теперь я начинаю понимать..."
Мне пришлось снова посетить кладбище. В действительности, как я смог убедиться, прочитав дневник майора, последние два предложения его закодированного послания были не более чем подтверждением - для того, кто дошел до его наследия, - физической реальности его спутника по "великому путешествию" и, очевидно, природы дневника.
По правде говоря, после того как я узнал о невероятной информации, которая была заперта в цилиндрах, местонахождение умершего спутника моего друга также не было жизненно важным. Однако те, кто хоть немного знаком со мной, знают, что я люблю торопиться с расследованиями, тем более если, как в тот момент, я был так близок к развязке.
Но на этом сюрпризы не закончились в тот незабываемый четверг..... Прежде чем приступить к торжественному вскрытию картонных цилиндров, я положил конверт рядом с цилиндрами и сфотографировал их на досуге. Затем, убедившись, что защитный пластик не дает ни малейшей лазейки для начала работ по извлечению, я взял одно из бритвенных лезвий и аккуратно отделил круг, закрывающий одну из сторон цилиндра. Именно с той стороны, где находилась маленькая наклейка с цифрой "1".
Я нервно ощупал картон. Он показался мне очень твердым. После тщательного - я бы даже осмелился назвать его микроскопическим - осмотра я был вынужден разрезать его по окружности. Через час неподатливая крышка (толщиной пять миллиметров и диаметром десять сантиметров) наконец отклеилась, открыв внутреннюю часть тубуса.
Через несколько секунд передо мной предстала идеально свернутая пачка бумаг. Она была помещена в прозрачный пластиковый рукав, герметично скрепленный сверху. Пришлось воспользоваться маленькими маникюрными ножницами, чтобы вытащить семнадцать скрепок. С волнением, которое трудно передать, я впервые взглянул на документы и увидел, что они напечатаны через один интервал на бумаге, которую мы называем библейской. Каждый лист (20 X 31 см), а всего их было 250, был подписан и парафирован в левом нижнем углу майором. Тот же почерк - и, я бы сказал, те же чернила - был указан внизу письма, которое я взял в почтовом ящике № 21 и только что вскрыл.
Текст на английском языке захватил меня с первого взгляда. И вряд ли я смог бы оторваться от его прочтения, если бы не неожиданный телефонный звонок...
Как я уже говорил, около часа дня телефон в моей комнате вернул меня к суровой реальности.
-Мистер Бенитес...?
-Это я... Скажите.
-Два господина спрашивают вас... Они здесь...
-Два господина? -спросил я в свою очередь, озадаченный неожиданным визитом. Кто они?
-Минуточку, - замялся служащий гостиницы, - я не знаю.
Кто может быть заинтересован во встрече со мной? Более того, - подумал я со странным предчувствием, - кто знает, что я в Вашингтоне?
-Один из них, - объявила секретарша через несколько секунд, - утверждает, что он из ФБР.....
-Ах, - воскликнул я шепотом, - ну... я сейчас спущусь...".
Все произошло так быстро и неожиданно, что, как только я положил трубку, я начал бледнеть. Это было нелогично и ненормально, что мной заинтересовалось ФБР. Что могло произойти? В какую новую беду я вляпался?
Вдруг я вспомнил. Несколькими днями ранее я совершил неуклюжую ошибку, заинтересовавшись вблизи испанского посольства и Пентагона возможными родственниками майора. Пока я торопливо подбирал цилиндры и конверт, пряча их на дно сумки с фотоаппаратом, вихрь страхов, гипотез и контргипотез еще больше запутал мой мозг.
С ключом от номера в руках и перепуганная до смерти, я появилась в коридоре.
Два хорошо сложенных, опрятно одетых человека встали с кресел перед дверью лифта. Я даже не успел подойти к стойке администратора и спросить о своих необычных посетителях.
С несколько принужденной улыбкой один из них подошел ко мне и протянул руку.
-Мистер Бенитес?
Когда я представился, тот, кто первым пожал мне руку и, судя по всему, был главным, пригласил меня сесть с ними.
Не волнуйтесь, - объявил он с явным желанием успокоить меня, - это обычная процедура.....
Я сделал над собой усилие и улыбнулся, попросив их представиться.
-По телефону, - добавил я, - мне сказали, что один из вас - агент ФБР. Могу ли я увидеть ваши документы?
Мгновенно, словно эта моя просьба была частью столь же обыденной и привычной церемонии, они оба достали из-под пиджаков черные пластиковые бумажники. На первом - принадлежавшем тому, кто опознал меня сразу, как только увидел в коридоре, - я прочитал выделяющиеся на фоне остальных слова Federal Bureau of Investigation, что, по сути, означало знаменитое ФБР или Федеральное бюро расследований.
На втором жетоне, который не был убран из поля зрения так же быстро, как у агента ФБР, я смог прочитать следующее: State Dept. Press Office и что-то вроде адреса: 2201 ""C"" Street..." (Washington D.C.) и что-то вроде адреса: 2201 ""C"" Street..." (Вашингтон, округ Колумбия) и номер телефона, начинающийся с (202) 632 .....
-Большое спасибо, - ответил я с еще большим трепетом. Вы скажете...
-Мы знаем, кто вы, а также знаем, что вы испанский журналист, - ответил человек из ФБР, открывая небольшой блокнот и вежливо отказываясь от одной из моих сигарет, - и нам сообщили, что в прошлый вторник, в 11.15, вы интересовались возможными родственниками майора.....
"Черт возьми, что за типчики! подумал я. - Вот это информационная служба!"
Итак, - продолжал офицер, указывая на записи в блокноте, - прежде всего мы хотели выяснить, верны ли эти данные.
-Это верно. Так и есть...
-В таком случае мы хотели бы знать, почему вы проявляете такой интерес к семье майора.
Мой мозг, разбуженный - я говорю - страхом, принялся искать ответы с холодностью, которая пугает меня до сих пор.
-Ну, это старая история. Я познакомился с майором во время одной из своих поездок в Мексику и завязал с ним искреннюю дружбу. Мы переписывались, а несколько недель назад, - соврал я, - когда я снова посетил страну, я узнал, что он скончался.
Не дрогнув, я проводил янки недоуменным взглядом. Возможно, он ожидал другой версии, и когда понял, что я говорю ему правду (по крайней мере, часть правды), засомневался. Это была его первая ошибка.
Прежде чем он успел задать очередной вопрос, я воспользовался этими секундами и взял инициативу в свои руки:
-Вы также знаете, что я являюсь исследователем и писателем по феномену НЛО?
Агент улыбнулся.
-Однако, - продолжал я импровизировать, - майор дал мне понять, что ему известна определенная информация... связанная с этой темой. И он назвал мне имя своего коллеги, проживающего в США. Он даст мне эти данные, если я буду знать, что мне придется ждать смерти майора.....
Мой собеседник, как я и хотел, заглотил наживку.
-Можете ли вы назвать имя этого человека?
Я притворился, что сопротивляюсь, и добавил:
-По правде говоря, я не хотел бы никому причинять вреда....
-Не волнуйтесь...
-Все в порядке. Я не возражаю против того, чтобы назвать вам имя человека, которого я ищу, если только вы не будете вмешивать меня в это дело и ответите на один вопрос...
Они обменялись знающим взглядом, и сотрудник Госдепартамента, до этого момента не открывавший рта, спросил в свою очередь:
-Что это такое?
-Вы не могли бы подсказать мне родственника майора или друга, которого я пытаюсь найти?
Прежде чем его собеседник успел ответить, агент ФБР снова вмешался в разговор:
-Договорились. Скажите, как зовут человека, с которым вам нужно связаться?
Заметив имя и фамилию "брата-путешественника" майора, агент замешкался и еще раз мимолетно переглянулся со своим собеседником. Это была его вторая ошибка.
Это почти незаметное колебание, наконец, насторожило меня. В этот момент я впервые осознал, что ввязался в крайне опасное дело. Эти люди - это было очевидно - знали гораздо больше, чем говорили. Но самое страшное было не это. Драматизм заключался в том, что по стечению обстоятельств в моем распоряжении оказалась информация, которая начинала гореть в моих руках и за которую американские спецслужбы были бы способны на все.
-А что с этой информацией? -с насмешливым удовлетворением спросил я.
Агент ФБР промолчал и, написав что-то на одной из страниц своего блокнота, вырвал ее и вложил мне в руки.
-Это все, что мы можем вам сказать, - неохотно пробормотал он. Мы думаем, что это один из родственников майора.
На бумаге я смог прочитать название города Нью-Йорка и две фамилии.
Я притворился, что не знаю, что делать.
-Но больше вы ничего не можете мне сказать?
Мужчины встали и, пожелав мне удачи, пошли в сторону выходной двери. Сам того не подозревая, эти "гориллы" дали мне лучший повод поскорее уехать из Вашингтона.
Перед тем как вернуться в номер, мне хватило ума заглянуть во вращающуюся дверь отеля и увидеть, как агенты садятся в синюю металлическую машину, припаркованную в двадцати-тридцати метрах от того места, где я стоял. Я тут же вышел в холл, направляясь к лифту и чувствуя на себе тяжелый любопытный взгляд администратора.
Перед тем как закрыть дверь в номер, я снова повесил табличку "Не беспокоить" и дернул за цепочку безопасности. Колени задрожали, и мне пришлось опуститься на кровать. Наверное, мое волнение было отчасти связано с этим, скажем так, "деликатным" визитом и, прежде всего, с тем, что было в том первом цилиндре.
Не знаю, сколько времени я пролежал в постели, потеряв глаза во мраке комнаты. Во всей этой неразберихе было ясно одно: сейчас, как никогда, мне придется действовать на свинцовых ногах. Если ФБР взяло дело в свои руки, то, по логике вещей, оно было в курсе "большого путешествия", в которое отправились майор и его "брат". Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что американские спецслужбы не готовы допустить утечки этой секретной информации в прессу.
В данный момент изощренная осторожность майора давала мне определенное преимущество. И я, разумеется, был готов им воспользоваться. Если ФБР и Госдепартамент, прекрасно осведомленные о гибели двух ветеранов ВВС США, все же поверят, что я всего лишь пытаюсь найти "друга" майора, то, возможно, мой отъезд из страны будет более легким, чем предполагалось. Таким образом, в полдень четверга, 5 ноября 1981 года, я принял самое важное решение: немедленно вернуться в Испанию... и, конечно же, со своими сокровищами.
Я вскочил с постели и приступил к реализации последнего этапа своего плана: посещению Арлингтонского национального кладбища. Хотя, повторяю, подтверждение смерти партнера и "брата" моего друга уже не имело особого значения, мне необходимо было замкнуть тот таинственный круг, который являлся ключом.
Я приготовил фотоаппараты и сверился с часами. Было два часа дня. До закрытия кладбища оставалось еще три часа.
Но когда я уже собирался выйти из комнаты, элементарное чувство благоразумия заставило меня посмотреть в окно. На мгновение я не отреагировал. На тротуаре перед отелем, на том самом месте, где я видел его около 13.30, по-прежнему стояла синяя металлическая машина приехавших ко мне сотрудников. Инстинктивно я отступил назад и закрыл окно. Это не могло быть совпадением. Это была машина ФБР. Стало ясно, что я недооценил агентов.....
Если я рискну выйти сейчас, - размышлял я, ища решение, - что может произойти?
Существовала не такая уж фантастическая возможность, что за мной незаметно проследят, или, что может быть гораздо хуже, воспользовавшись моим отсутствием, обыщут комнату. Последняя мысль повергала меня в ужас: что делать?
Я не мог смириться с тем, что останусь запертым в этих четырех стенах.....
Вдруг на ум пришла пожарная лестница.
"Да, - сказал я себе, пытаясь взбодриться, - это, наверное, выход".
Я включил телевизор и, стараясь не шуметь, медленно открыл дверь. Коридор оказался пустынным. Я быстро переместился в конец коридора, лицом к запасному выходу. В отличие от испанских гостиниц, американцы следят за тем, чтобы эти двери всегда оставались открытыми. Выглянув с металлической площадки, соединяющей лестницу с шестым этажом, на котором я находился, я увидел, что выход ведет прямо на узкую, малопроезжую улицу. В непосредственной близости не было ни одного автомобиля. Это меня успокоило.
Через несколько минут я снова закрыл дверь в свою комнату и приготовился к побегу. Самое главное - не вызвать подозрений. Поэтому, следуя методичному плану, я позвонил в службу доставки и заказал экономный обед. Затем я разделся и надел пижаму. Набрал номер консьержа и медленным, усталым тоном объяснил дежурному, что очень устал и хочу спать. Наконец, настояв на том, чтобы мне не звонили, я попросил разбудить меня в половине шестого вечера. Если, как я подозревал, управляющие отеля получили приказ следить за моими приходами и уходами и докладывать о них, это могло стать хорошим алиби.
Через пятнадцать минут в дверь постучал официант. Он подкатил тележку с едой, и, сунув ему в руку солидные чаевые, я объявил, чтобы он не беспокоился о возвращении за маленьким подкатным столиком.
"Я сам вынесу его в коридор, когда проснусь", - заметил я.
Мужчина, похоже, остался доволен и скрылся в коридоре, а я снова повесил табличку "Не беспокоить".
Я оделся за несколько секунд, захватил один из рулонов и понес сумку с фотоаппаратом, на дне которой лежали картонные тубусы и письмо от майора. Часы показывали 14.45.
Убедившись, что дверь в комнату заперта, я убрал ключ и, словно призрак, прошел тридцать с лишним шагов к запасному выходу. Закрыв его за собой, я несколько секунд тщательно осматривал улицу и участки, по которым мне предстояло спускаться. Все было тихо.
Не теряя ни минуты, я бросился вниз по лестнице, стараясь ступать кончиками ботинок. Достигнув предпоследней площадки, я остановился. Сердце не помещалось в груди..... Я оглянулся и, убедившись, что путь по-прежнему свободен, с избытком оптимизма продолжил путь. А делаю я это потому, что, преодолевая последние ступеньки, я чуть не сломал себе шею. Я не учел маленькое-большое препятствие: пожарная лестница находилась на значительной высоте над землей.
Я посмотрел вверх и с ужасом понял, что для того, чтобы сохранить возможность бежать, мне придется сначала перепрыгнуть эти два-три метра (правда, я никогда не был уверен, насколько далеко я нахожусь от тротуара). Нужно было действовать быстро: либо возвращаться на шестой этаж, либо прыгать. Мое положение внизу пожарной лестницы создавало реальную угрозу. Любой прохожий, случайно оказавшийся в этот момент рядом, мог меня заметить.
Я тяжело сглотнул и прижал сумку к животу, обхватив ее обеими руками. Затем, совершенно бессознательно, я прыгнул.
Несмотря на то, что мои ноги подкосились, удар был приличным. Стремясь защитить оборудование камеры, я слишком сильно наклонился в одну сторону и покатился по твердому бетону.

Сегодня, 7 апреля 1977 г., через год после моего добровольного ухода в джунгли Юкатана, после смерти брата... и на четвертый год после нашего возвращения из "большого путешествия", я смиренно прошу Всевышнего дать мне необходимые силы и жизнь, чтобы записать то, что я знаю и созерцал - по безграничной милости Божьей - в Палестине.
Я желаю, чтобы это свидетельство стало известно людям доброй воли - верующим или нет, - которые, как и мы, находятся в поисках Истины.
Уже более года я знаю - как знал и мой брат по "великому пути", - что моя смерть близка. Поэтому, следуя его неоднократным просьбам и все более сильным импульсам моей собственной совести, я приступил к приведению в порядок своих записей, воспоминаний и ощущений. Надеюсь, что человек или люди, которые когда-нибудь получат доступ к этому скромному и искреннему дневнику, как и мой брат, выполнят мое желание остаться строго анонимным. Ведь главные герои не мы, а "ОН".
Мне нелегко подводить итоги тех лет, предшествовавших окончательному началу "большого пути". И хотя в мои намерения никогда не входило раскрывать секретные программы и проекты своей страны, к которым я имел доступ как военный офицер и активный член - до 1974 г. - OAR (Oflice of Aerospace Research)* , я считаю, что прежде чем рассказать о плодах нашего опыта в Израиле, я должен ознакомить тех, кто будет читать этот отчет, с некоторыми событиями, предшествовавшими тому историческому январю 1973 года.
___
* OAR - это Управление аэрокосмических исследований (примечание переводчика).
Должен также предупредить, что, учитывая характер открытия, сделанного нашими учеными, и драматические последствия, к которым может привести его неправильное или преднамеренное использование, мои предварительные пояснения будут носить чисто описательный характер. Как я уже говорил, в данном случае важны не средства, а результаты, которых мы имели счастье достичь. Таким образом, я снимаю с себя ответственность и верю, что когда-нибудь - если человечество вернет себе утраченное чувство справедливости и ценности духа - именно те, кто ответственен за это возвышенное открытие, сделают его известным миру во всей полноте.
Весной 1964 года я конфиденциально и по чистой случайности узнал о существовании амбициозного и революционного проекта, спонсируемого AFOS1 и AFORS*, над которым уже несколько лет работала большая группа специалистов из Массачусетского технологического института.
* AFOSI и AFORS означают соответственно Управление специальных расследований ВВС и Управление научных исследований ВВС.
В октябре 1963 г. я вместе с тринадцатью другими летчиками ВВС США был отобран для участия в одном из проектов НАСА. Поскольку я был врачом и инженером по ядерной физике и по-прежнему принадлежал к OAR, мне было поручено курировать так называемый VIAL или Lunar Landing Research Vehicle. Весной 1964 года два этих диковинных летательных аппарата, на которых проводились первые испытания для будущих посадок "Аполлона" на Луну, наконец-то прибыли туда, куда я был назначен: в Летно-исследовательский центр НАСА на авиабазе Эдвардс, расположенной в восьмидесяти милях к северу от Лос-Анджелеса.
В этом безлюдном месте - в самом сердце пустыни Мохаве - я пробыл до конца 1964 года, когда предварительные летные испытания VIAL были успешно завершены.
Нет необходимости повторять, что эти испытания и другие проекты, особенно проекты ВВС США, были под грифом "совершенно секретно". Вход на территорию базы и, в частности, на испытательный полигон был разрешен только специально аккредитованному персоналу.
В течение нескольких месяцев я жил с другими кандидатами в астронавты, офицерами, учеными и техниками - все они имели допуск "совершенно секретно "1 - и слышал о фантастическом проекте: "Операция "Поворот" (swivel).
После окончания работы в Эдвардсе НАСА решило, что я должен поступить на работу в Центр космических полетов имени Маршалла. Моим истинным призванием всегда были исследования. В частности, молодой "мир" единой теории элементарных частиц. Однако в том декабре 1964 года мои заботы шли в другом направлении. Расходы NASA начали стремительно расти, и в Центре Маршалла день и ночь велись работы по поиску новых энергетических систем или источников, которые позволили бы удешевить дорогостоящие "химические" батареи проектов Explorer, Mercury и Gemini.
За неделю до Рождества по рабочим причинам мне пришлось снова лететь на базу ВВС Эдвардс. Во время одного из обедов со специалистами я познакомился с новым руководителем проекта "Поворот" генералом..., человеком спокойным и блестящим, терпеливо выслушавшим мои рассуждения и сетования на умственную близорукость некоторых высокопоставленных чиновников НАСА, неоднократно отвергавших мои предложения о необходимости замены старомодных химических батарей на топливные элементы или атомные батареи.
Генерала, похоже, заинтересовали некоторые детали атомных батарей, и я - признаюсь честно - был ошеломлен шквалом данных и информации о превосходстве плутония-238, кюрия-244 и прометия-147..... Перед тем как выйти из-за стола, генерал задал мне всего один вопрос: "Не хотите ли вы со мной поработать?
Слава богу, мой ответ был категоричным "Да".
И вот в январе 1965 года я навсегда покинул NASA и поступил на работу в экспериментальный модуль ВВС США в Мохаве. Со многими учеными и военными, работавшими над этим фантастическим проектом, я познакомился еще во время своей предыдущей службы на авиабазе Эдвардс. Это облегчило задачу, и моя окончательная интеграция в операцию "Поворот" прошла быстро и успешно.
Первые несколько месяцев моя роль - в соответствии с пожеланиями нанявшего меня генерала, которого я впредь буду называть по фамилии "Кертисс", - сводилась к бешеному исследованию системы вспомогательного электропитания с использованием атомной батареи под названием SNAP-9A, что означает Systems for Nuclear Auxiliary Powers.
На тот момент проект уже прошел первые и обязательные этапы экспериментов. Они проводились - всегда в обстановке строжайшей секретности - в 1959-1963 годах. Я так и не узнал - да меня это и не слишком интересовало - кто был инициатором или первооткрывателем базовой системы, позволившей затеять такую авантюру. В некоторых из моих многочисленных бесед с генералом Кертиссом он намекнул, что, хотя в состав первоначальной команды входили некоторые ученые-ветераны Манхэттенского проекта, в результате которого "родилась" атомная бомба, "изменение критериев относительно природы так называемых элементарных или субатомных частиц пришло из Европы". Якобы через ЦРУ ВВС США получили из Западной Европы ряд документов, в которых говорилось о резком изменении на 180 градусов трактовки квантовой физики.
В сущности, поскольку я не намерен здесь и сейчас слишком долго останавливаться на чисто технических вопросах, эта "базовая система", приведшая в действие операцию, состояла в открытии элементарной частицы - обобщенной в космосе, - которую наука до тех пор не замечала и которая была и будет в будущем "краеугольным камнем" для лучшего понимания формирования материи и самой Вселенной.
Эта элементарная частица, которую окрестили вертлюг (swivel), показала, что все усилия науки по обнаружению и классификации новых субатомных частиц - не более чем бесплодный мираж. Причина, которую кропотливо проверяли сотрудники операции, на которой я работал, была столь же проста, сколь и эффектна: вертлюг имеет свойство менять положение или ориентацию своих гипотетических "осей", превращаясь таким образом в другой вертлюг.
Это открытие привело в недоумение немногочисленных посвященных, безвозвратно втянув их в совершенно иное видение пространства, сокровенной конфигурации материи и традиционного представления о времени.
Пространство, например, уже нельзя было рассматривать как "скалярный континуум" во всех направлениях. Открытие вертлюга разрушило традиционные абстракции "точка", "плоскость" и "линия". Это не истинные компоненты Вселенной. Такие ученые, как Гаусс, Риман, Боляй и Лобачевский, блестяще продумали возможность расширения ограниченных Евклидовых критериев путем разработки новой геометрии для "n-пространства". В этом случае с помощью математики был преодолен серьезный камень преткновения - мысленное представление о теле, имеющем более трех измерений. Мы предполагали, что существует Вселенная, в которой атомы, частицы и т.д. образуют галактики, солнечные системы, планеты, гравитационные и магнитные поля и т.д. Но открытие и последующая проверка вертлюга дали нам совершенно иной взгляд на Космос: Пространство есть не что иное, как связанная совокупность угловых факторов, состоящая из цепочек и цепочек вертлюгов, и в соответствии с этим критерием Космос можно было представить - не как прямую линию, а как рой вертлюгов. В соответствии с этим критерием космос можно представить - не как прямую линию, а как рой этих элементарных образований. Благодаря этим основам астрофизики и математики, привлеченные генералом Кертиссом к проекту "Поворот", с изумлением увидели, что в известной нам Вселенной периодически фиксируется ряд искривлений или волнообразностей, которые дают совершенно иную общую картину, чем та, которую мы всегда имели.
Но я не хочу отступать от главной цели, которая побудила меня написать эти строки. В начале 1960-х годов, в результате более интенсивного исследования вертлюгов, одна из проектных групп сделала еще одно открытие, которое, на мой взгляд, станет исторической вехой в развитии человечества: с помощью технологии, на которую я не могу даже намекнуть, эти гипотетические оси элементарных единиц были перевернуты в своем положении. Результат поверг всех ученых в ужас и радость одновременно: крошечный прототип, на котором проводились эксперименты, исчез из поля зрения исследователей. Однако приборы продолжали фиксировать его присутствие...
С этого момента все усилия были сосредоточены на совершенствовании процесса инверсии вертлюгов. Когда я пришел в проект, генерал объяснил мне, что, если повезет, еще через несколько лет мы сможем провести самые сенсационные исследования... во времени и пространстве.
Вскоре я понял истинный масштаб его заявлений.
По мере того как мы приумножали свои знания о вертлюгах и осваивали технику инверсии материи, перед командой открывалась захватывающая реальность: "за" или "по ту сторону" наших ограниченных физических представлений существуют другие вселенные (слова лишь приглушают описание этих понятий), столь же физические и осязаемые, как и та, которую мы знаем (?). В ходе последовательных экспериментов люди генерала Кертисса пришли к выводу, что наш космос обладает огромным количеством неизвестных измерений (математически можно было проверить десять).
Из этих десяти измерений три воспринимаются нашими органами чувств, а четвертое - время - достигает наших органов чувств в виде своеобразного "потока", который мы можем грубо определить как "стрелу или ориентированное чувство времени". В этом потоке информации перед нашими изумленными глазами предстало еще одно открытие, которое однажды изменит космическую перспективу и которое мы окрестили нашим "двойником" космоса1.
Лично меня, как и генерального директора проекта, покорило новое понятие "время". Манипулируя осями вертлюгов, было обнаружено, что эти элементарные образования не "страдают" от течения времени. Они и есть время!
Долгие и кропотливые исследования показали, например, что то, что мы называем "бесконечно малым промежутком времени", есть не что иное, как разница в угловой ориентации двух близко расположенных вертлюгов. Это стало настоящей революцией в наших представлениях о времени.
Нетрудно было обнаружить, что - одно из чудес природы - оси времени каждого вертлюга направлены в одну сторону... для каждого из мгновений, которые мы могли бы по глупости определить как "мое сейчас". В следующее мгновение, и в следующее, и в следующее - и так далее, и так далее - эти воображаемые оси меняли свое положение, уступая место разным "сейчас". То же самое, очевидно, происходило и с теми "сейчас", которые мы называем прошлым. Этот потенциал - просто в пределах досягаемости нашей технологии - заставлял нас трепетать от восторга, представляя себе самые великолепные возможности "путешествий" в будущее и в прошлое1.
С этого момента (1966 г.) проект был разделен на три амбициозные программы.
Несмотря на тесную взаимосвязь, три группы работали над созданием трех различных модулей, которые позволили бы нам проводить исследования на "земле" в трех совершенно разных направлениях:
Во-первых, с помощью "путешествия" в другие измерения в пределах нашей собственной галактики.
Во-вторых, перемещая оси времени движения вертлюгов вперед, мы перемещаем всю лабораторию - включая астронавтов - в наше ближайшее будущее.
И, наконец, при применении инверсии, поместить другой модуль или лабораторию в прошлое Земли.
Я был назначен на этот третий проект, получивший название "Троянский конь", и о нем, а также обо всем, что его окружало, пока он не был завершен в январе 1973 года, пойдет речь в этой первой части дневника.
С 1966 по 1969 год наш модуль, прозванный среди членов команды "люлькой" за сходство с частью мебели, подвергался последовательным модификациям, пока не стал достаточно большим для размещения двух членов экипажа.
Внимание небольшой группы ученых, отобранных для участия в операции "Троянский конь", в течение многих месяцев было приковано к созданию системы, позволяющей полностью и безопасно манипулировать временными осями поворотов всей "колыбели" как вручную, так и с помощью электроники.
Наконец, при сотрудничестве с компанией Bell Aerosystems Co. из Ниагара-Фолс - той самой, которая спроектировала и построила модуль ML или лунный модуль для проекта Apollo, - мы получили лабораторию высотой десять футов, с четырьмя выдвижными точками опоры, по тринадцать футов каждая, и общей массой 3000 фунтов.
В отличие от модуля для первого из упомянутых мною проектов, который получил название "Марко Поло", наш не требовал двигательной установки. Инверсия всех атомных субчастиц "колыбели", включая ее геометрическую оболочку, ее обитателей и составляющие ее газы, жидкости и т.д., могла осуществляться "всухую", т.е. без перемещения среды обитания и ее опор с выбранного места. Наше рабочее место обитания на протяжении всех этих лет (соленое сердце пустыни Мохаве) отвечало и еще одному требованию, очень важному для первых и решающих опытов операции "Троянский конь". Геологические отчеты убеждали нас в том, что эта территория, несмотря на то, что она находится на краю сейсмически активной Североамериканской тектонической плиты, не претерпела серьезных изменений с конца юрского периода, более 135 млн. лет назад, когда произошло так называемое "Невадийское возмущение". Тем не менее, в качестве дополнительной меры "колыбель" была оснащена вспомогательным двигательным оборудованием, состоящим из двигателя-близнеца к двигателю VIAL, над которым я работал в 1964 году. Компания General Electric предоставила нам основной двигатель (реактивную турбину CF-200-2V), который был установлен вертикально и позволял быстро и безопасно подниматься вверх.
Эти меры безопасности, которые редко использовались, тем не менее, имеют огромное значение. Одной из наших навязчивых идей, когда формировалось первое "большое путешествие" проекта "Троянский конь", было правильное определение рельефа местности для прыжка в прошлое. Если бы в наших технических отчетах была допущена ошибка в физико-геологической конфигурации точки контакта, то разворот временных осей вертлюгов мог бы стать катастрофой. Например, "колыбель", установленная в середине XX века на равнине, могла бы распасться, если бы по ошибке "оказалась" в недрах горы, которая в прошлом могла занимать то пространство, которое мы сегодня используем в качестве точки контакта.
Поэтому после бесчисленных расчетов и исследований люди генерала Кертисса с готовностью согласились с тем, что - за редким исключением - инверсионная фаза всегда должна запускаться в воздухе, в стационарном состоянии. После того как точка контакта была определена электронным и визуальным способом, "люльку" можно было комфортно посадить без риска столкновения или разрушения.
Первые летные испытания "люльки", оборудование для изменения массы которой в то время было снято из соображений безопасности, проводил тогдашний главный летчик-исследователь Центра НАСА в Эдвардсе Джозеф А. Уокер, ныне покойный, который в 1964 и 1965 годах руководил и принимал участие более чем в 24 экспериментальных полетах VIAL. Он был знаком с двигательными установками имитаторов лунных аппаратов, и его заключение было положительным: "люлька", несмотря на свой ветхий вид, реагировала послушно.
В 1969 году, после ста с лишним удовлетворительных испытаний, команда окончательно установила идеальную высоту для инверсии массы - 800 футов. Среднее время, затрачиваемое на взлет и стационарную работу до фазы инверсии, было установлено на уровне пяти минут.
Наконец, осенью 1969 года генерал дал зеленый свет, и четырем уникальным астронавтам, составившим первую команду "полета в прошлое", посчастливилось испытать в общей сложности шесть инверсий времени. Все они всегда выполнялись парами и на стационарном месте (на высоте восемьсот футов), в центре пустыни Мохаве.
Рассказывать сейчас об этих удивительных опытах было бы слишком далеко от моей основной цели. Поэтому я обойдусь без их описания, поскольку они также были скрупулезно описаны в нескольких других отчетах, которые сейчас находятся в распоряжении Управления специальных расследований ВВС и, к сожалению, в распоряжении Министерства обороны США (DIA).
Однако следует отметить, что тонкая система перемещения назад и подгонки временных осей вертлюгов к запрограммированным командой датам оказалась поразительно точной благодаря революционной компьютерной сети, которая с самого начала использовалась для определения местоположения вертлюгов и была включена в систему реверса масс.
Конечно, все эти гигантские усилия были бы бесполезны, если бы наша технология не позволяла модифицировать поворотные лучи и, в частности, оси времени, заставляя их поворачиваться под новыми углами. Компьютерная сеть путем сложной процедуры смогла точно настроить этот "перевод" "осей" и, в конечном счете, модуля> с погрешностью "плюс минус два часа" на нужные даты.
И вот наступил знаменательный день. Генерал Кертисс вызвал нас на экстренное совещание.
Бойцы операции "Троянский конь" - всегда под командованием Кертисса - наметили полдюжины "поездок", каждая из которых была увлекательнее другой. Однако логика и строгое чувство порядка не позволяли запустить несколько проектов одновременно. Необходимо было принять решение о первой разведке, не предавая забвению остальные предложения. После многочасовых дебатов и единогласного решения саммита ученых и специалистов на экстренном заседании на базе Эдвардс были выбраны три "момента" в истории человечества как возможные и непосредственные кандидаты на окончательный выбор. Это было 10 марта 1971 года.
Три цели, о которых шла речь, были следующими:
1.       Март-апрель 30-го года нашей эры. Точнее, последние дни страстей и смерти Иисуса из Назарета.
2.       1478 год. Место: остров Вуд. Цель: попытаться выяснить, мог ли Христофор Колумб получить от одного из первооткрывателей Америки конфиденциальную информацию о существовании новых земель, а также о маршруте, по которому следует к ним добраться.
3 марта 1861 года. Место действия: собственно Соединенные Штаты Северной Америки. Цель: узнать точные предпосылки Гражданской войны и мысли новоизбранного президента Авраама Линкольна.
Каждый из проектов был тщательно подготовлен, вплоть до мельчайших деталей. Я был инициатором и яростно защищал второе из "путешествий". Благодаря многочисленной литературе и общению с экспертами Йельского университета я убедился, что Колумб не был первооткрывателем американских земель, и это была прекрасная возможность узнать правду. Но и "путешествие" в Гражданскую войну, и на португальский остров Мадера в итоге были отложены в пользу первого: переноса во времени в 30 год нашей эры. Несмотря на естественное недовольство сторонников отмененных проектов, все мы понимали, что уровень риска в "великом путешествии" в Иерусалим Христа значительно ниже, чем в Гражданской войне в Америке или в XV веке. В случае с исследованиями во времена Линкольна выбранные астронавты могли подвергаться очевидной физической опасности, и ни генерал Кертисс, ни остальные участники операции "Троянский конь" не хотели рисковать безопасностью своих людей. Что касается "путешествия", за которое я выступал, то решающее значение имело отсутствие точной даты, когда "пренаут" мог прибыть со своей каравеллой на остров Мадера. Наш исторический вклад, при всей его тщательности, имел неизбежную погрешность.
Как один человек, от этого решающего и окончательного определения, 61 член команды Троянского коня - от "исследования прошлого" - мы все бросились на доработку того, что должно было стать нашим первым официальным приключением во времени.
Не стану отрицать, что в те недели, после того как генерал Кертисс выбрал меня в качестве экипажа "люльки" и "спуска" во времена Иисуса из Назарета, мое настроение сильно изменилось. Несмотря на несомненную радость от того, что я стану частью первой пары "исследователей" другого времени, ответственность за столь сложную операцию переполняла меня, и мне потребовалось много дней, чтобы настроиться и спокойно воспринять свои обязательства.
Я так и не понял, почему руководитель проекта Swivel назначил именно меня в это "большое путешествие". Вполне возможно, что по уровню знаний и личным качествам мое место с большим отрывом должны были занять другие коллеги. Кёртисс в одной из многочисленных бесед с ним после моего назначения намекнул, что характер исследований принципиально требует присутствия человека, скептически относящегося к религиозным вопросам. В отличие от многих других членов команды, я не принадлежал ни к одной церкви или религиозному движению и был явным агностиком. В силу своего строгого научного и военного воспитания, хотя я всегда старался уважать религиозные убеждения и наклонности других людей, я никогда не испытывал ни малейшей потребности укрыться или найти поддержку в трансцендентных идеях.
Как мало я мог себе представить, что уготовила мне судьба! И я вынужден был признаться генералу, что, в сущности, объективность была одним из основных условий для того, чтобы осуществлять это "наблюдение" за историей с минимальной строгостью.
Моя работа в этом "перемещении" в 30-й год, как и работа моего коллеги, требовала принятия и соблюдения правила, ставшего золотым для всей команды проекта "Троянский конь": исследователи не могли - ни при каких обстоятельствах, даже связанных с самим выживанием, - изменять, менять или влиять на людей, социальные группы или обстоятельства, которые были объектом наших наблюдений или просто могли возникнуть в ходе их проведения. Любое колебание в принятии этой главной предпосылки было основанием для быстрого исключения из состава разведгруппы. Этот незыблемый факт уже предполагал абсолютную объективность наблюдателей. Однако генерал, проявив тонкую осторожность, предпочел, чтобы в нашем случае объективность сочеталась с особым чувством сепсиса в религиозных вопросах.
Легко понять, что такое мощное средство, как манипуляции с временными осями вертлюгов, может оказаться крайне опасным, если попадет в руки недобросовестных людей или тех, кто фанатично и пристрастно смотрит на историю. В ходе первых шести массовых переворотов, проведенных чисто экспериментально в пустыне Мохаве, было установлено, что перенос модуля и пилотов на другие удаленные даты не влияет ни на их физическую природу, ни на психику и память членов экипажа. В течение всего времени "прыжка назад" члены экипажа постоянно осознавали свою идентичность, нормально помнили, к какой эпохе они принадлежат. Группа долго и откровенно обсуждала очень серьезные последствия для человека или коллектива, если "кто-то" из прошлой эпохи погибнет в столкновении, например, с одним из наших исследователей. Если бы принцип "причина-следствие" был реальностью, то исторические результаты могли бы быть плачевными.
Следовательно, наша миссия - прежде всего - могла быть направлена только на наблюдение и анализ выбранных событий, персонажей или эпох. А это было нелегко...
К счастью для проекта "Троянский конь", наши отношения с государством Израиль были прекрасными, особенно после Шестидневной войны. Для осуществления "великого путешествия" было очень важно, чтобы " люлька" была перенесена в Палестину и находилась в выбранной "точке соприкосновения". И все это - более того - не вызывая подозрений. Но я мало что могу сказать об этих шагах, которые целиком легли на плечи генерала Кертисса. Лишь в конце, когда до конца отсчета оставалось всего два месяца, самые близкие к руководителю проекта люди узнали о возникших препятствиях, о жестких условиях, выдвинутых правительством Голды Мейр, о неудачных, но раздражающих попытках ЦРУ взять операцию под свой контроль.
Эти сражения в темноте кабинетов и государственной бюрократии остались незамеченными мной и остальными членами команды, занятыми на последнем этапе подготовки к авантюре (теперь я благодарю небеса за это смиренное неведение...).
Остаток 1971 года, а также большая часть 1972 года центр моих операций заметно изменился. В течение этих двух лет мое время делилось между маленькой деревней Малула, университетом в Иерусалиме и базой в Эдвардсе. Операция "Троянский конь" имела две четко определенные фазы.
Первый, в ходе которого модуль должен был пройти хорошо известный процесс инверсии масс, принудительно приводя временные оси устройств вертлюгов к заданным ранее дню, месяцу и году. На этом первом этапе, что вполне логично, мы с моим спутником оставались на борту до "входа" в назначенный день и окончательного заселения в точке контакта.
Второй - несомненно, самый рискованный и привлекательный - предполагал оставление " люльки" одним из исследователей, который должен был смешаться с иудейским населением того времени, став исключительным свидетелем последних дней жизни Иисуса Галилеянина. Это была моя "работа".
Эта задача, о которой я не хотел думать до последнего момента, заставляла меня в те годы лихорадочно изучать важнейшие обычаи, традиции и языки, бытовавшие среди израильтян 30-го года.
Значительная часть этих 21 месяцев была посвящена упорному изучению языка, на котором говорил Христос: западно-арамейского или галилейского. Следуя текстам Шпиталера и его учителя в Мюнхенском университете Бергштрассера, не составило большого труда найти три единственных уголка планеты, где до сих пор говорят на западноарамейском языке: деревню Малула в Антиливане и небольшие, сегодня полностью мусульманские, города Джубб'адин и Бах'а в Сирии.
И хотя арабский язык со временем перекочевал через горы Ливана, загрязнив язык этих трех деревень, фонетика и морфология остаются в основе своей арамейскими.
Вовремя полученный документ об аккредитации меня в качестве антрополога и исследователя мертвых языков в Корнельском университете открыл передо мной все двери, и я смог завершить свое обучение в Иерусалимском университете. Там я сопоставил свои знания галилейского арамейского языка, усвоенного простым населением Антиливана, с другими источниками, такими как Палестинские Таргумы, литературный арамейский язык Кумрана, набатейский и пальмирский языки.
И, наконец, в качестве дополнения, моя подготовка была обогащена базовыми, но достаточными знаниями мишнаитского греческого и иврита, на которых также говорили в Палестине Христа.
Я бесчисленное количество раз посещал так называемые Святые места, хотя и понимал, что такая рекогносцировка местности мало поможет мне, когда наступит момент истины?
Я также не хотел слишком глубоко вникать в библейские тексты, повествующие о страстях, смерти и воскресении Спасителя. По понятным причинам я предпочитал смотреть в лицо фактам без предубеждений и с открытым сердцем. Если мой долг - наблюдать и передавать правду о том, что происходило в те дни, то лучше всего сохранять чистое и непредвзятое отношение.
Когда в конце 1972 года я вернулся на базу Эдвардс, все это были уже давно знакомые лица. Вскоре я узнал - и окончательное подтверждение пришло от самого Кертисса, - что, несмотря на все усилия на самом высоком уровне, израильское правительство не дало разрешения на ввоз " люльки" и остального сложного оборудования в свою страну. Логично, что они имели право знать, о чем идет речь, а руководитель проекта "Троянский конь" и в этом вопросе не был откровенен.
Однако строгое чувство безопасности не позволяло генералу предупредить израильтян об истинном характере операции. Что же делать?

После суматошного декабря, в котором, честно говоря, мы стали опасаться за успех "большого путешествия", Пентагон, следуя рекомендациям Кертисса, разработал стратегию, которая должна была сломить евреев. С 1959 года и в Советском Союзе, и в нашей стране разрабатывалась секретная программа спутников-шпионов, предназначенных для взаимного наблюдения за всевозможными военными, промышленными, сельскохозяйственными, городскими и т.п. объектами. Эти "летающие глаза" проникали все глубже, особенно после появления в 1966 году так называемых "спутников третьего поколения". В четвертом поколении Пентагону при содействии компаний, специализирующихся на фотографии (Eastman Kodak, Itek Corporation и Perkin-Elmer), удалось вывести на орбиту новую модель спутника (серия Big Bird), аппаратура которого была способна на высоте 150 км сфотографировать газетные заголовки человека, сидящего на Красной площади в Москве. Несмотря на строжайшую секретность Национального разведывательного управления - специализированного отдела, занимающегося подобной информацией и расположенного в самом Пентагоне, - некоторые характеристики "Большой птицы" в итоге просочились в спецслужбы других стран. Правительство Голды Мейр неоднократно настаивало на том, чтобы точная сеть наших спутников-шпионов давала им возможность получать графическую информацию о передвижениях войск, населенных пунктах-пандусах, новых сооружениях и т.д. в арабских странах. Что ж, такая возможность у нас была.
Около полутора лет - с начала 1971 года - Пентагон работал над проектом нового спутника "Большая птица" - KH II.
Кертисс с разрешения высшего командования армии США и после личных встреч с президентом Никсоном и госсекретарем Киссинджером снова вылетел в Иерусалим. На этот раз он предложил премьер-министру Голде Мейр и ее военному министру, легендарному Моше Даяну, "удовлетворительное" объяснение: в обстановке строжайшей секретности США хотели бы сотрудничать с дружественной страной - Израилем - путем создания лаборатории для получения фотографий для своих "Больших птиц". Таким образом, евреи получали быструю и надежную систему наблюдения за своими врагами, а наша страна - новую стратегическую станцию, которая позволяла сэкономить время и значительную часть всегда обременительной операции по извлечению восьми одноразовых капсул, которые несли каждый спутник  и каждые две недели извлекались в районе Гавайских островов. С чисто военной точки зрения операция представляла большой интерес и для США, которые таким образом могли на досуге сфотографировать такие "нестабильные" (с политической точки зрения) районы, как границы СССР с Ираном и Афганистаном, другие районы Пакистана и Персидского залива, и получить сотни негативов на новой "своей" станции (израильской) уже через три минуты после пролета над этими районами1.
Благодаря этому тонкому обману генералу Кертиссу и части команды "Троянского коня" удалось приземлиться в Тель-Авиве в начале января 1973 года. Чтобы избежать подозрений, по взаимной договоренности с Моссадом (израильской спецслужбой) ВВС США оборудовали самолет Jumbo, в котором были сняты сиденья, и загрузили в его кабину десять тонн "сверхсекретных" приборов. Из фальшивого пассажирского самолета, закамуфлированного даже под эмблему еврейской компании El Al, спустилась большая группа мирных на вид американских туристов. Это было 5 января.
О чем не догадывались проницательные израильские разведчики, так это о том, что вместе с материалами для спутниковой фотоприемной станции находилась наша " люлька".
План Кертисса был прост. Согласно детальному исследованию, проведенному в Вашингтоне организацией CIRVIS (Communication Instruction for Reporting Vital Intelligence Sightings) при сотрудничестве с картографическим отделом военного министерства Израиля, установка сети приема изображений Big Bird должна была быть завершена в течение шести месяцев с момента прибытия материала. В качестве первого шага специалисты должны были приступить к выбору окончательного места установки. Военные определили три возможных места: вершина Масличной горы, расположенная недалеко от святого города Иерусалима, Голанские высоты на границе с Сирией или гранитные массивы Синайского полуострова.
Генерал Кертисс хитроумно сопоставил первое из возможных мест расположения приемной станции с нашим пунктом связи для "большого путешествия". Задолго до того, как правительство Голды Мейр воспрепятствовало ходу нашей операции, специалисты проекта "Троянский конь" сочли вышеупомянутую Масличную гору подходящим местом для закладки " люльки". Близость к селению Вифания и Иерусалиму делала ее стратегически выгодным местом для "спуска". И хотя израильтяне были несколько озадачены назначением этого холма в качестве первой из трех экспериментальных баз, объяснения американцев показались им вполне убедительными. Израиль по-прежнему был вовлечен в многочисленные стычки со своими соседями - египтянами и сирийцами. Если бы установка приемной станции началась на Синае или Голанах, риск ее уничтожения вражеской авиацией был бы очень велик.
Необходимо было выиграть время и - главное - обучить евреев работать с оборудованием с большим запасом прочности и без неожиданностей.
После того как было найдено идеальное место, проверены многочисленные средства контроля и обучены израильтяне, лаборатория должна была вступить в фазу эксплуатации, которая была бы совместной для обеих стран.
По всем признакам, этого времени было более чем достаточно для нашей работы.
Короче говоря, евреи приняли предложение американцев с отличной покорностью и тесно сотрудничали в транспортировке и охране оборудования.
С середины 1972 года участники операции "Троянский конь" договорились, что "точкой соприкосновения" должна стать небольшая площадь, окружающая восьмиугольную мечеть, называемую Мечетью Вознесения Господня. Высокая стена, окружающая реликвию эпохи крестоносцев, была идеальным защитным барьером от посторонних глаз. Кертисс вместе с остальными членами группы предусмотрел все до мельчайших деталей. Опыт был совершенно логично назначен на 30 января 1973 года. Это было идеальное время по нескольким причинам: во-первых, потому что с 20 по 25 января должен был начаться монтаж электронного оборудования для приемной станции "Большая птица". Во-вторых, потому что в это время поток паломников к Святым местам значительно уменьшится. И, наконец, потому, что группа хотела почтить память одного из величайших людей человечества - Махатмы Ганди. Именно 30 января 1973 года должна была отмечаться 25-я годовщина со дня его смерти.
Конечно, главной причиной была первая. "Троянскому коню" требовалась неделя на сборку и общую проверку "колыбели". Генерал Кертисс, разрабатывая проект установки спутниковой фотоприемной лаборатории, выдвинул условие, которое было понято и принято Голдой Мейр и ее кабинетом: учитывая высокий уровень секретности используемых сканеров и некоторых электронных элементов, установка приборов должна осуществляться - исключительно и только - американцами. Охрана и внутреннее наблюдение за станцией на этом этапе будут возложены на США. За внешнюю защиту отвечало бы израильское правительство, которое могло бы участвовать в проекте после завершения монтажа. Эта уловка не имела другого оправдания, кроме как желание не допустить евреев, что позволило бы нам полностью разработать нашу настоящую программу.
Скачок во времени, назначенный, как я уже сказал, на вторник, 30 января, был ограничен одиннадцатью днями. Таким образом, у "Троянского коня" было максимум три недели на обустройство " люльки", на осуществление самой авантюры и на не менее тонкое возвращение.
За несколько дней до вылета группы американских туристов из США в Тель-Авив Моше Даян отдал соответствующее распоряжение своей секретной службе активизировать небольшую, но жизненно важную мини-операцию по "захвату" мечети Вознесения. Наши техники должны были иметь возможность работать на этой небольшой площади, не вызывая подозрений у населения и тем более у мусульман, которые отвечали за богослужение в восьмиугольной скинии в центре здания.
В те дни и ООП (Организация освобождения Палестины), и египетские спецслужбы (Мухабарат эль-Харбейя) в тесной связи с советскими агентами, все еще работавшими в Каире, развернули в Израиле интенсивную террористическую волну. Бомбы-"открытки" были нарасхват, и не было дня, чтобы одно из этих смертоносных устройств не было обнаружено или взорвано в Иерусалиме, Тель-Авиве или в других местах страны. (Накануне нашей операции - 29 января - в различные учреждения и структуры Иерусалима поступило в общей сложности девять таких бомб-"открыток").
План высокоэффективной израильской секретной службы (Моссад) был приведен в исполнение вечером 1 января. Несколько молодых агентов, похожих на туристов, "забыли" подозрительный портфель у крепких стен церкви Вознесения. Моссад сам поднял тревогу, и в считанные минуты площадь и восьмиугольная мечеть были очищены, а группа специалистов по обезвреживанию взрывчатых веществ "обследовала" и подорвала на месте предполагаемую бомбу в пакете террористов. Это событие, учитывая специфику места и по согласованию с хранителями Святых мест, было скрыто от СМИ.
Как и предсказывали израильтяне из организации "Даян", взрыв не нанес особого ущерба внешним стенам мечети. Однако в ходе рутинной, но обязательной проверки остальной части восьмиугольника агенты Моссада, выдававшие себя за архитекторов из армейского подразделения саперов, "обнаружили" и показали хранителям святыни рентгеновские снимки фундамента мечети с восточной стороны, который был серьезно поврежден взрывом. Это привело мусульман в замешательство. Но Моссад все предусмотрел. В качестве жеста "доброй воли" - к недоумению арабов - вице-президент еврейского государства Игаль Аллон вызвал ответственных за мечеть и сообщил им, что правительство приняло решение устранить повреждения "в знак доброй воли". Непосредственная близость Песаха и католической Пасхи вполне оправдывала необычную поспешность правительства Голды Мейр в ремонте памятника. Никто не мог заподозрить, что за этим удобным и очевидным политическим маневром евреев скрывается тайный замысел.
Комедия была просто идеальной. Хотя фундамент мечети был цел, никто не осмелился поставить под сомнение отчеты предполагаемых архитекторов.
Через 48 часов после взрыва "специальное подразделение", состоящее из археологов и экспертов Иерусалимского университета, Французской библейско-археологической школы в Святом городе и Музея древностей в Аммане, приступило к раскопкам по периметру маленькой мечети, к большому удовольствию арабов. Честно говоря, мы так и не поняли, как израильским спецслужбам удалось "заманить" группу на такие реставрационные работы. Временами мы даже подозревали, что эти незаметные и старательные археологи - не кто иные, как люди из Моссада.
Дело в том, что когда генерал Кертисс и остальные участники проекта "Троянский конь" совершили свой первый инспекционный визит на площадь Вознесения, рабочие уже рыли траншеи рядом с мечетью, возводя две большие казармы, по одной с каждой стороны восьмиугольника и в соответствии с измерениями, ранее предоставленными Кертиссом армии Даяна. Диаметр площади в 71 фут, огороженной каменной стеной высотой еще девять футов, был более чем достаточен для наших целей и, конечно, для установки фотоприемной лаборатории.
С 7 января, пользуясь постоянным притоком и оттоком материалов, израильтянам и американцам удалось занести в казарму все секретные материалы.
Через неделю, к радости Кертисса и всех ученых и военных, принимавших участие в транспортировке приборов, все было готово для предполагаемой сборки приемной станции "Большая птица". Это означало опережение программы почти на семь дней.
15 января руководитель проекта "Троянский конь" сообщил израильским военным властям, что американские инженеры вот-вот начнут работы по сборке лаборатории и что, в соответствии с соглашением, доступ в казармы всем неамериканским сотрудникам строго запрещен. Евреи отошли за пределы комплекса, но для "археологов", работа которых не должна была приостанавливаться ни при каких обстоятельствах, был оставлен нейтральный коридор. Если бы арабы поняли, что ремонтные работы в их мечети - не более чем "прикрытие" для сокрытия других, чисто военных целей, "Троянский конь" и само расположение приемной станции оказались бы под большой угрозой.
Поэтому реставрационные бригады продолжали выполнять свою миссию у подножия стен восьмиугольника, а мы распаковывали материалы и приступали к суетливой работе по сборке "люльки".
Но радость генерала и нашу радость ждала неожиданная неудача.
Ядовитые щупальца ЦРУ - мы так и не узнали, каким образом - коснулись и обнаружили совместную еврейско-американскую операцию, и Управление оборонной разведки настойчиво требовало от Киссинджера ввести их в курс дела. Последовательные отказы госсекретаря создавали сильную напряженность между ЦРУ и небольшими военными кругами в Пентагоне, которые были осведомлены об этой миссии. Ситуация стала настолько неприемлемой, что генерал Кертисс был отозван в Вашингтон, чтобы успокоить ситуацию и попытаться найти решение.
Тем временем остальные члены команды "Троянского коня" продолжали свою работу, хотя их дух и пошатнулся из-за приближения опасной тени ЦРУ.
В данном случае проявленное Кертиссом мастерство оказалось бесполезным. Директор Центрального разведывательного управления (ЦРУ) Ричард Хелмс не желал отступать. Учитывая серьезность событий и по предложению Киссинджера, президент Никсон через несколько дней "посоветует" Хелмсу уйти в отставку с поста директора ЦРУ. Чтобы укрепить доверие Пентагона, 4 января близкий соратник Кертисса генерал Александр Хейг был назначен заместителем начальника штаба армии США. В то время газеты писали, что отставка директора ЦРУ была вызвана "глубокими разногласиями Хелмса с Киссинджером по вопросам, касающимся государственной безопасности". Они не ошиблись, хотя истинные причины радикальной "хирургической операции" в руководстве Центрального разведывательного управления и Объединенного комитета начальников штабов армии США так и остались неизвестными.
Как только буря утихла, Кертисс вернулся в Иерусалим и возобновил последние приготовления к тому, что, несомненно, должно было стать одной из величайших авантюр в истории человечества.
25 января 1973 года " люлька" уже покоилась в центре главной казармы. Она была собрана полностью, за исключением четырех точек опоры. Их, по элементарным соображениям благоразумия, собирали только за несколько часов до взлета. Хитроумное гидравлическое устройство позволило полностью открыть крышу импровизированного ангара, в котором проходили наши операции. Таким образом, как и планировалось, запуск модуля в ночь на 30 января не должен был представлять особых трудностей.
Полагаю, что у каждого, кто читает этот дневник, возникнет вопрос, как аппарат с характеристиками нашей " люльки" мог подняться над Масличной, не привлекая внимания населения и израильской армии. Задолго до начала этой операции проект "Поворот" включил в свои модули - как основное условие всех или почти всех будущих миссий - систему постоянного инфракрасного излучения. В этом случае "люлька" представляла собой своего рода внешнюю "мембрану", которая покрывала весь аппарат и функции которой, помимо прочих, которые я не могу уточнить, были следующими:
1. Экранирование модуля с помощью "щита" или "матраса" инфракрасного излучения (выше 700 нанометров).
Этот источник инфракрасного излучения делал все устройство невидимым, позволяя ему незаметно маневрировать над любым человеческим ядром. Как уже отмечалось выше, это требование было абсолютно необходимым для проведения наших наблюдений, не нарушая при этом естественного ритма жизни изучаемых и контролируемых людей.
2.       Поглощение - без отражения или возврата - дециметровых волн, используемых в основном в радарах (в случае с израильскими военными экранами эти защитные устройства были предварительно настроены на волны, используемые такими радарами: 1 347 и 2 402 мегацикла). Эта простая процедура исключила возможность электронной локализации модуля во время его подъема на высоту 800 футов - идеальную точку для немедленной фазы разворота масс.
3.       Мембрана", покрывающая внешний экран " люльки" (общая толщина которой составляет 0,0329 м), должна была вызвать искусственное свечение, уничтожающее любые живые микроорганизмы, которые могли бы всегда прилипать к ее поверхности. Эта мера предосторожности предотвращала возможность инверсии таких микроорганизмов в трехмерное пространство корабля. Непреднамеренное "попадание" таких организмов в другое "время" или в другую трехмерную рамку могло привести к непредсказуемым биологическим последствиям.
Что касается неизбежного рева реактивного двигателя J85, который должен был перевести нас в упомянутое выше "стационарное" состояние, то ученым удалось свести его к резкому свисту, установив мощные глушители. Другой проблемой, которую до сих пор невозможно было решить, был "гром", возникающий в момент инверсии массы "люльки".
К счастью для нас, этот гром мог быть отнесен к любому из израильских истребителей, которые днем и ночью проносились над территорией и, преодолевая звуковой барьер, разбалансировали молекулы в воздухе, что в авиации называется "звуковым взрывом". Как и во время шести предыдущих испытаний в пустыне Мохаве, постоянно приближающийся запуск посадочного аппарата привел всех нас в приподнятое настроение.
Кёртисс позаботился о том, чтобы мы с моим попутчиком несколько дней держались подальше от мечети Вознесения, но наши шаги неизменно приводили нас в ангар.
За три дня до начала "большого путешествия" глава "Троянского коня" вызвал нас на заключительное совещание, где мы в общих чертах обрисовали план операции. Кертисс, казалось, был одержим идеей нашей безопасности. Мы оба знали свои обязанности, но настойчивость генерала не давала нам покоя: что может скрывать руководитель проекта "Поворот"?
Спустя несколько месяцев после этого случая мы с "братом" узнали истинную причину его беспокойства...
Стратегия "спуска" во времена Иисуса из Назарета была тщательно продумана. На земле, после нескольких часов проверки управления, мой партнер по модулю, которого я отныне буду называть "Елисеем", должен был в течение одиннадцати дней оставаться командиром " люльки". Только в случае серьезной чрезвычайной ситуации я мог бы покинуть корабль.
Моя роль, как я уже, кажется, намекал, заключается в том, чтобы высадиться на берег и подойти к Галилейскому Господину, за которым я должен следовать и наблюдать как можно дольше. Чтобы избежать возможного соблазна со стороны исследователей превысить отведенное на операцию время, центральный компьютер "люльки" был заранее запрограммирован - без возможности продления или отмены этой программы - на автоматическое снятие и возвращение осей времени вертлюгов в 7 часов 12 февраля 1973 года.
К этому времени в комплексе " Мечеть Вознесения" все должно было быть готово для входа модуля в атмосферу и его демонтажа. На время приключения люди Кертисса должны были завершить во втором бараке сборку фотоприемной лаборатории "Большой птицы".
На время этой авантюры люди Кертисса должны были завершить во втором бараке сборку фотоприемной лаборатории "Большой птицы". Это позволило бы быстро эвакуировать материалы "Троянского коня", а также ввести в ангары израильский персонал.
Перед завершением последнего рабочего заседания Кертисс сообщил нам, что по согласованию с Пентагоном и, конечно же, Киссинджером, за 24-36 часов до взлета внимание всего мира будет приковано за тысячи километров от Иерусалима, что усилит меры безопасности нашего прыжка в первый век.
И действительно, как и объявил генерал, 28 января 1973 года, после "интенсивных усилий с обеих сторон", США и Вьетнам подписали в Париже окончательное соглашение, обещавшее положить конец трагической войне.....
30 января мы с Елисеем почти не выходили из ангара. Почти весь день прошел в "люльке", в проверке оборудования. Моему коллеге предстояла последняя деликатная операция: введение в прямую кишку небольшого зонда, предназначенного для сбора фекалий. Эти фекалии, ранее обработанные турбулентными потоками воды при температуре 38 градусов Цельсия, в течение одиннадцати дней обязательного пребывания в модуле будут отсасываться миниатюрным устройством, закрепленным на ягодицах. Таким образом, фекалии распадаются на основные химические элементы. Часть из них гелируется и преобразуется в кислород и водород, таким образом синтетически получается вода, которая восстанавливается и возвращается в цикл "моча-вода" для приема внутрь. Остальные элементы превращаются в осадок и в газообразном виде выводятся наружу. В моем случае такое приспособление для испражнения было нецелесообразно, так как одним из основных правил поведения исследователей, которым приходится работать на открытом воздухе, является ношение минимально необходимого снаряжения, причем всегда скрытого от глаз возможных наблюдателей.
Однако ему пришлось надеть то, что на сленге "троянского коня" мы называли "змеиной кожей". С помощью процесса распыления исследователь покрывал свое обнаженное тело серией различных защитных спреев, образуя искусственный миллиметровый эпидермис, способный защитить жизненно важные участки как от механической, так и от бактериологической агрессии. Хотя эта вторая кожа может быть прикреплена ко всему телу, из-за одежды, которую придется носить, руководитель проекта посчитал, что чрезвычайно эластичная и прозрачная броня должна быть ограничена от половых органов до соответствующих участков шеи, защищающих обе сонные артерии.
Этот высокоэффективный защитный костюм, который в будущем пригодится нашим космонавтам, водолазам и т.д., способен выдержать, подобно старомодным пуленепробиваемым жилетам, удар снаряда (американского калибра .22) с расстояния в двадцать футов, не нарушая нормального процесса потоотделения и не допуская, как я уже говорил, фильтрации через поры химических или биологических агентов. В рамках проекта Swivel были разработаны - специально для астронавтов увлекательной операции "Марко Поло" - и другие устройства, которым позавидовали бы техники НАСА.
Вот некоторые из них, наводящие на размышления:
Глаза и рты исследователей других трехмерных рамок нашей галактики могут быть защищены с помощью совершенно революционной системы. Первые, например, оснащены оптической системой, состоящей из газовых линз, которые, прекрасно управляемые компьютером, позволяют корректировать зрение как в неблагоприятных атмосферных условиях, так и в вакууме космического пространства.
В ушах же космонавтов могут быть установлены миниатюрные акустические капсулы, возбуждаемые аппаратурой приемника гравитационных волн.
Эти устройства используются для передачи коротких сообщений между членами группы или, как в нашем случае, для поддержания постоянной связи в течение одиннадцати дней приключения. Благодаря этим "спичечным головкам", легко прячущимся в ухе, мы с Елисеем могли слышать друг друга без необходимости носить с собой громоздкие радиоприемники, которые нарушили бы строгую чистоту исследования.
Что касается питания, то в случае длительных путешествий космонавты снабжаются двойной трубкой, ведущей одним концом к специальному устройству, расположенному в поясничной области, а другим - к очень хрупкому механизму, прикрепленному к нижней губе. Внутри трубка снабжена сетью механических ресничек, которые медленно приводят в движение капсулы с различными концентрированными пищевыми продуктами.
Капсулы имеют эллиптическую форму в поперечном сечении и защищены очень тонкой, растворимой в слюне желатиновой пленкой. Веко космонавта, открываясь и закрываясь последовательную серию раз, посылает кодированный сигнал на аппаратуру в поясничной области, и капсулы продвигаются ко рту.
Другой проводник несет питательную сыворотку с различными регулируемыми концентрациями.
Наконец, капсулы в ноздрях вырабатывают кислород и азот, основанные на трансмутации чистого углерода. Кроме того, тем же устройством улавливается С02, который разлагается на основные элементы: углерод и кислород и преобразуется, причем в первом случае выделяется энергия, которая используется для нагрева эпидермиса.
Хотя наш модуль был подготовлен с учетом этого оборудования, в реальности оно практически не использовалось, за исключением "змеиной кожи" и системы слуховой передачи. В "люльке" был создан специальный запас воды и пищи, достаточный для обоих участников экспедиции на срок чуть более четырнадцати суток. Со своей стороны, проблема питания не представляла особой сложности. В ходе интенсивного обучения в течение двух предыдущих лет я ознакомился с особенностями питания евреев, а также язычников, живших в те времена вместе с жителями Иудеи. Как иностранец - моя одежда и обычаи были установлены "Троянским конем" как одежда и обычаи греческого торговца вином и древесиной - я хорошо понимал свои ограничения в этом отношении, но в случае непредвиденных обстоятельств у меня всегда оставался выход - возвращение в модуль.
Единственным выходом из ангара для меня стали сумерки того незабываемого вторника. Сам не зная зачем, я обошел строительные леса археологов, занимавшихся реставрацией мечети, и проник внутрь восьмиугольника.
Это было странно. Там, в одиночестве, перед тремя маленькими свечками, освещающими камень, на котором - согласно благочестивому воображению католических паломников - до сих пор можно увидеть отпечаток поднимающейся ноги, я размышлял о том, почему Троянский Конь выбрал именно мечеть Вознесения Христа на небо в качестве отправной точки для этого другого вознесения.....
Молча мы с Елисеем обнялись с Кертиссом и остальными спутниками. В этом прощании не было много слов. Мы все осознавали исторический момент, свидетелями которого мы стали, и мрачные опасности, которые могут подстерегать нас на "той стороне".
-До 12 февраля....-пробормотал генерал с нотками эмоций в словах.
-Удачи! -добавили бойцы "Троянского коня".
И в 23.00 по гринвичскому времени " люлька" начала подниматься в белесую звездную высь.
За тридцать секунд мы набрали высоту 800 футов, переведя модуль в стационарное положение. Все системы работали по плану.
Хотя наш корабль не собирался лететь в космос, как это случится несколько месяцев спустя с экспедиторами проекта "Марко Поло", нам с Елисеем, по заданию руководителя операции " Swivel", предстояло испытать один из скафандров, специально сконструированный для инверсионных процессов вертлюгов и для лучшей устойчивости к очень сильным ускорениям.
В 23 часа 3 минуты центральный компьютер электронным способом включил систему осевой инверсии субатомных частиц всей "колыбели", а также пограничного слоя внешней мембраны, сдвинув временные оси вертлюгов на углы, эквивалентные желаемому движению назад: 709 137 суток. Через десятые доли секунды после замены старой трехмерной системы отсчета новым временем, как объяснили нам по возвращении люди Троянского коня, на вершине Масличной горы раздался очень громкий взрыв, к радости наших спутников и недоумению израильтян.
   

Это был, пожалуй, самый напряженный момент. Мы с Елисеем в скафандрах почувствовали, как наши сердца ускорились до порога в 150 ударов. Компьютер показывал 23 часа, 3 минуты и 22 секунды четверга, 30 марта. Мы "вернулись" назад на 17 019 289 часов.
Постепенно мы восстановили контроль над пульсом, сосредоточившись на стационарном техническом обслуживании и общей проверке систем. Казалось, что ничего не изменилось. Внешний источник инфракрасного излучения по-прежнему экранировал нас, а высотомеры показывали прежние примитивные значения: 800 футов над землей и нулевые колебания в модуле. Во время бесконечно малого процесса обращения масс ядерная установка SNAP-10A продолжала питать основной реактивный турбинный двигатель CF 200-2V. Поэтому наше положение в пространстве не изменилось.
Проверив основные цепи, мы с Елисеем произвели первый визуальный контакт с местностью. К западу от нашей позиции, на высоте чуть более 1000 футов, мы заметили большое светящееся ядро. Несмотря на многочасовые тренировки, от волнения мы потеряли дар речи. Радары подтвердили наличие профиля человеческого поселения с бесконечным количеством малоэтажных построек и двумя более крупными зданиями: одно располагалось на восточной стороне города - гораздо более объемное - и другое на юго-западе. Позже мы узнали, что это были большой храмовый комплекс и башня Антония и дворец Ирода соответственно. Наши предположения - несмотря на кромешную тьму - оказались верными: эти желтые, мерцающие огни и были святым городом Иерусалимом. Все городское ядро было обнесено стеной. Вторая стена, очень похожая по характеру на ту, что составляла периметр города, разделяла Иерусалим вдоль его северной трети, проходя от западной стороны храма до северного фасада дворца Ирода.
К востоку-юго-востоку от нашего модуля были видны еще две группы слабых огней, бесконечно меньших, чем первая, и расположенных почти на склоне горы, на которой мы находились и которая, по нашим предположениям, являлась Оливетом. Аппаратура, работающая на 740-миллиметровых волнах, передала несколько первых, путаных изображений этих человеческих ядер, и нам не удалось подтвердить, были ли это, как мы предполагали, деревни Вифания и Вифлеем.
После этого первого сканирования ближайших окрестностей мы с братом-разведчиком приступили ко второму этапу плана: новой инверсии масс, чтобы поляризовать оси вертлюгов до времени отсечки, которое послужит реальной отправной точкой для последующего спуска на вершину Оливеты. В 23 часа 33 минуты модуль "вернулся" в прошлое, "появившись" на 15 часов раньше. Хотя расход атомного генератора позволил бы нам сохранить неподвижность космического аппарата до рассвета следующего дня, 31 января, цели исследования рекомендовали это второе наклонение углов поворота, чтобы 30.01.30 достичь 8 часов 33 минут. Хотя я не хочу предвосхищать события, но наши предыдущие источники информации указывали на пятницу, 31 января, как на дату, когда Учитель Галилеи вошел в Вифанию, выйдя из соседнего города Иерихона, расположенного примерно в 34 километрах от упомянутого города Вифании, где проживала семья Лазаря. Если все прошло удачно, то я должен был оказаться там примерно за двадцать четыре часа до этого.
Как описать тот рассвет 30 января на вертикали Елеонской горы?
Восходящее солнце погасило факелы Иерусалима, открыв нашему изумленному взору огромное скопление маленьких белых и охристых домиков, прижавшихся друг к другу и разбитых в тысячу сторон ломаными переулками. И на фоне этой мозаики выделялась грозная прямоугольная крепость, воздвигнутая на восточной стороне города. Это был храм, возведенный Иродом Великим, с огромными колоннадами, окаймлявшими просторные дворы и атриумы. По описанию историка Флавия Иосифа, сверкающий купол, соответствующий святилищу, сиял, как "заснеженная гора".
С севера на юг, у подножия восточной стены Иерусалима, виднелось сухое, острое русло потока, который мы определили как Кедрон.
На востоке-юго-востоке, слегка размытая известняковым заливом, терялась на горизонте котловина Мертвого моря. Его голубая поверхность робко мерцала, выделяясь чудом на фоне пепельных горизонтов Иудейской пустыни. Далеко на заднем плане, теряясь в неправдоподобной сине-зеленой дали, виднелись предгорья Моава.
Обрадованные, мы с Элизео обнаружили рядом с южной вершиной стен святого города маленький прямоугольник коричневой воды, который, согласно нашим картам, должен был соответствовать бассейну Силоам. В том же направлении, на небольшом расстоянии от стен, к руслу Кедрона спускался склон холма. В этом месте - известном как высохшая земля Хакелдама - должен был произойти трагический конец Иуды Искариота.
А под модулем параллельно великой восточной стене Иерусалима тянулся выступ. Это действительно была Масличная гора, поросшая оливковыми рощами.
Первые эхолотные исследования подтвердили обилие известнякового рельефа в большом радиусе вокруг Иерусалима. Оборудование для анализа окружающей среды, основанное на стереографической процедуре, очень похожей на рентгеновскую, подтвердило наличие растительности в поясе протяженностью около 16 650 км. Вся северная и северо-западная окраина города отличалась необычайным обилием садов и плантаций фруктовых деревьев. К югу и юго-востоку, особенно в Оливковом массиве, гораздо чаще встречались оливковые рощи, кое-где выделялись виноградники. В основном они росли на западном холме Кедронской долины, а точнее, к югу от эспланады храма.
Любопытно, что к юго-западу от города наши приборы зафиксировали небольшое городское ядро (впоследствии мы узнали, что это была деревня Эребинтон), вокруг которого росли обширные плантации нута.
Пыльная дорога огибала восточную сторону Масличной горы и соединяла деревни Вифлеем и Вифанию с Иерусалимом. Окрестности этих селений также были усажены пальмами, фиговыми деревьями и смоковницами. Посреди этого великолепного сада нас поразила сухость упомянутого потока Кедрон и, в частности, слабая струйка красной "воды", которая вытекала у подножия склона, изливающегося под стенами и на небольшом расстоянии от не менее знаменитой вершины храма (в одной из своих вылазок вглубь святого города я буду иметь возможность разгадать тайну этой струйки красной "воды").
Прежде чем приступить к финальному спуску на вершину Масличной горы, мы с моим спутником завершили топографические измерения. Некоторые из этих расчетов, откровенно говоря, превосходили наши ожидания.
Например, размеры храма поражали воображение.
Этот прямоугольник, занимающий чуть больше пятой части площади города, был обнесен мощными стенами высотой 150 футов. Его северная сторона, известная как Атриум язычников, к самому западному концу которого была пристроена башня Антония, имела в длину девятьсот футов. Восточный фасад храма, обращенный к Овете и отделанный белым мрамором, достигал 1285,5 футов. Западная стена имела практически те же размеры, что и предыдущая, и, наконец, южная сторона, замыкавшая священный участок, в которой из модуля можно было выделить двое широких ворот, имела длину 801 фут.*
____
* Все измерения, приведенные майором в дневнике, можно перевести в метры, разделив их на три.
Что касается собственно храма Ирода, стоявшего в центре большого прямоугольника, то его размеры составляли 578,4 фута в длину и 417,6 фута в ширину.
Крепость или башня Антония, резиденция представителя кесаря во время самых выдающихся иудейских праздников, возвышалась на 2220 футов над уровнем моря. Это было еще одно великолепное здание размером 450 на 384 фута, по четырем углам которого возвышались мощные башни высотой 105 футов каждая.
К западу от города, на самой высокой точке Иерусалима (2280 футов), семья Иродов построила свою крепость-резиденцию. Дворец и царские сады занимали полосу земли рядом с упомянутой выше западной стеной святого города размером 900 х 300 футов. Здание отличалось наличием трех остроконечных башен высотой 120, 90 и 75 футов соответственно1.
От северного крыла дворца Ирода, как было обнаружено нашими радарами накануне вечером, примерно на полпути к западной стороне храма протянулась еще одна стена, разделившая город на два сектора.
Окончательные размеры Иерусалима оказались следующими: максимальная длина (от башни Антония до южного угла) - 3696 футов. В этом южном углу города - рядом с бассейном Силоам - находится самая низкая точка местности: 1980 футов.
Ширина святого города, считая от западной внешней стены (соответствующей дворцу Ирода) до вершины храма, - 667,6 фута.
Неприступная стена, ограждавшая Иерусалим, возвышалась над поверхностью долины на 225 футов (русло Кедрона простиралось от 1860 футов в самой низкой точке, напротив Хакельдамы и отрога, образованного стенами к югу от города, до 2040 футов, когда он проходил перед Гефсиманским садом на западном склоне Масличной горы).
Компьютер вычислил общую длину внешней стены города, зафиксировав на экране 11 378,1 фута. Длина стены, проходящей между жилыми домами и разделяющей Иерусалим на два отдельных города, в чем мне предстояло убедиться, составила примерно 1446,6 фута.
В нашем вертикальном обзоре Масличная гора имела две максимальные высоты: 2220 футов перед Силоамским бассейном, то есть к югу от города, и 2454 фута (максимальное возвышение) перед храмом. Сад Гефсимании, расположенный на меньшей высоте, чем этот, находился на расстоянии 739,2 фута (по полету ворона от склона холма до восточной стены храма).
Эта максимальная высота Масличной горы (2454 фута над уровнем моря) была примерно на 180 футов выше храма. Это обстоятельство, а также обнаружение нашими группами небольшого скального образования, выделявшегося на этой вершине среди моря оливковых деревьев, заставило нас принять решение об установлении точки контакта на пониженной поляне твердого известняка.
В 10 часов 15 минут модуль наконец-то приземлился на вершине Масличной горы. При первых "пробах и ошибках" четыре выдвижные ножки "люльки" слегка погрузились в скальные плиты. Наконец, аппарат был стабилизирован, и мы приступили к отключению основного двигателя.
Хотя спуск не мог быть виден жителям Иерусалима и окрестностей, наблюдатель, находящийся относительно близко к точке контакта, обнаружил бы в момент торможения модуля внезапный вихрь пыли и грязи, вызванный столкновением газов с грунтом. К счастью, эта пыль исчезла чуть более чем через 60 секунд, как и высокочастотный свист реактора.
Тем не менее, мы с Елисеем почти полчаса не теряли бдительности, наблюдая за неожиданным испусканием инфракрасного излучения людьми, которые могли бы прорваться через защитное поле нашего аппарата радиусом 150 футов. Любой человек или животное, проникшее за пределы 150-футового радиуса, автоматически отображалось на панелях модуля. В случае предполагаемого нападения член экипажа, находящийся в "люльке", имел право привести в действие специальное защитное устройство, расположенное во внешней "мембране" фюзеляжа, которое проецировало куполообразную стену гравитационных волн на расстояние 30 футов от космического аппарата. Хотя эту защитную полусферу нельзя было увидеть, нарушитель или нарушители, пытающиеся ее преодолеть, чувствовали бы себя так, как будто они идут против ураганного ветра. (Как я уже говорил, никто из участников экспедиции не мог причинить вреда, а тем более убить кого-либо из участников наблюдаемой социальной среды).
Около 11 часов утра, проверив температуру поверхности (11,6°С), относительную влажность (57%), направление и интенсивность ветра (легкий бриз с северо-запада) и другие более сложные показатели - биологического характера, я начал последние приготовления к своему окончательному выходу наружу.
Пока Элизео продолжал следить за окружающей обстановкой, я разделся и приступил к тщательному осмотру своего тела. Пришлось избавиться от всех неуместных на тот момент предметов: наручных часов, цепочки с жетоном, обязательным в вооруженных силах, и маленького золотого кольца, которое я всегда носил на мизинце левой руки.
Затем меня обрызгали - с помощью распылителя - на туловище, живот, гениталии, спину, основание шеи и затылок, покрыв, таким образом, обязательной защитой, которую мы называли "змеиной кожей". Как я уже упоминал, этот второй эпидермис представлял собой тонкую пленку, основу которой составляло соединение кремния в коллоидном растворе в летучем продукте. Эта жидкость, попадая на кожу, быстро испаряет разбавитель, покрывая ее тонким слоем или непрозрачной пористой пленкой антиэлектростатического характера. Ее цвет может меняться в зависимости от поставленной задачи и даже использоваться в качестве кода при работе в группе. Однако, чтобы избежать возможных неприятных сюрпризов, я предпочитал носить абсолютно прозрачный "эпидермис"...
С такой же скрупулезностью "Троянский конь" подошел к выбору одежды, в которой я буду находиться в течение этих одиннадцати дней. Поскольку мне предстояло выдавать себя за почетного иностранного со-ратника - грека, то специалисты подготовили двойной комплект одежды: короткую юбку или килт (темно-коричневого цвета), простую тунику белого цвета, кинтус или пояс, оплетенный египетскими шнурами, который скреплял тунику, и громоздкий плащ или халат, который можно было обернуть вокруг тела или накинуть на плечи. Громоздкая хламида, которую я чуть не потерял в нескольких местах своего исследования, как и туника, была изготовлена вручную из шерсти Иудейских гор и окрашена глазурью для придания ей сдержанного небесно-голубого цвета. Для изготовления обеих туник специалисты привлекли опытных сирийских ткачей, наследников древнего торгового центра Пальмиры, которые до сих пор работают с баяловым льном.
На случай возможного отказа слухового передатчика, встроенного во внутреннюю часть правого уха, Кертисс распорядился снабдить хламиду пятисантиметровой пряжкой для крепления мантии паллиумо через левое плечо. В эту бронзовую пряжку был вмонтирован микропередатчик, способный передавать кратковременные сообщения посредством электромагнитных импульсов длительностью 0,0001385 секунды каждый. Это обеспечивало эффективную и постоянную связь с базой.
Что касается обуви, то были разработаны две пары сандалий с подошвой из травы эспарто, плетеной в турецких горах Анкары. Каждая пара была прошита вручную, а в края подошв были инкрустированы тонкие полоски воловьей кожи. Каждый пятидесятисантиметровый шнур позволял закрепить деревенскую обувь достаточно свободно, чтобы обернуть ее вокруг голенища ноги в четыре оборота.
За месяц до старта - чтобы упростить ежедневный уход за собой во время "большого путешествия" - я позволил своей бороде беспорядочно расти.
Этот наряд и растущая борода вызывали добрый юмор у Елисея, и в последние минуты пребывания в модуле я подвергался всевозможным шуткам и подшучиваниям. Эти минуты веселья очень расслабляли, заставляя на время забыть о том, где мы находимся и что мне уготовила судьба.
По одному из распространенных в те времена в Палестине обычаев, я нанес на волосы несколько капель обычного масла. Это сделало их более мягкими и шелковистыми. Наконец, я повесил на пояс небольшой непромокаемый резиновый мешочек, в который "Троянский конь" поместил золотые самородки в один римский фунт1. Очевидные трудности с получением монет законного платежного средства, подобных тем, что обращались в Иерусалиме в 30-м году, компенсировались этими граммами золота, добытыми, в частности, из очень древних пластов Тарсиса, расположенного в предгорьях Пиренейского горного массива Лас-Каморрас. По нашим данным, обменять их на серебряные денарии и дробные монеты, такие как туз, обол или секстертий, не должно было составить труда.
Елисей в десятый раз проверил работу передающих систем, расширив полосу первоначального приема с 10 500 футов до 15 000. Перед заземлением электронное оборудование измерило расстояние между Вифанией и святым городом - по ходу дороги вокруг восточной стороны Масличной горы - и дало результат 8325 футов.
Сфера моего передвижения в те дни ограничивалась двумя городами - Вифанией и Иерусалимом, а также небольшим городком Вифлеем, расположенным на небольшом расстоянии от деревни Лазаря, поэтому предполагалось, что максимальное расстояние от "люльки" (которая находилась в анклаве, равноудаленном от обоих городских центров) не должно превышать тысячи футов. Поэтому запас, установленный для передачи и приема сигнала между мной и Елисеем, был более чем достаточен.
В двенадцать часов, после эмоциональных объятий, мой спутник активировал лестницу для спуска, и я спрыгнул на землю.
Когда я шел по выбеленной полуденным солнцем земле, первой моей заботой было проверить свое положение на Масличной горе. Когда я сделал несколько шагов по направлению к роще оливковых деревьев, раскинувшейся на юге, я осознал, что наступила великая тишина, которую едва нарушало стрекотание стрекоз. Я остановился и, убедившись в этом, открыл "слуховую" связь с Елисеем. Судя по расстоянию, на котором я удалился от скопления желтоватых камней, на которые приземлился модуль, до Елисея было чуть больше девяноста метров. Слова брата звучали в моих ушах отчетливо и громко:
- "Вполне возможно, что причина этой тишины, - утверждал Елисей, - кроется в наличии "люльки"..... Несмотря на экранирование, некоторые животные смогли обнаружить волновые излучения...
Немного успокоившись, я продолжил подробное определение местоположения ориентиров, необходимых для возможного поспешного возвращения на корабль. Хотя микропередатчик в пряжке работал одновременно и как всенаправленный маяк (с помощью сверхвысокочастотных УКВ-сигналов), позволяя одному из бортовых радаров бесперебойно принимать мое "эхо" в радиусе примерно пятидесяти миль, я не имел права носить с собой систему самонаведения для модуля-невидимки. Характер моей миссии подсказал ответственным за "Троянский конь" не включать в мой скудный арсенал один из "маячков" - ручного типа, работающий на частоте 75 мегациклов, который был бы крайне полезен при повторной встрече с " люлькой". Короче говоря, мне пришлось бы использовать свое чувство направления, по крайней мере, до границы безопасной зоны корабля, в 150 футах от него. Оказавшись внутри этого круга, Елисей мог "направлять" меня с помощью передатчика, встроенного в ухо.
Слава Богу, "точка контакта" находилась на одной из самых высоких точек Масличной горы. Это обстоятельство, а также наличие пониженной каменистой поляны, делало расположение нашего транспортного средства относительно удобным, независимо от того, подниматься ли по восточному склону (который упирается в Бетанию) или по западному, впадающему в Кедронское ущелье.
Я мимолетно проверил свой наряд и осторожным шагом вошел в оливковую рощу. Справа от меня, среди разлапистых ветвей древних оливковых деревьев, виднелся золотой купол храма и большая часть стен Иерусалима. Но, несмотря на острое желание подойти к западному краю Масличной горы (так израильтяне называли оливу) и насладиться непревзойденным зрелищем святого города, я остался при своем мнении и начал спуск по южному склону в поисках увиденной с воздуха тропинки, которая должна была привести меня в Вифанию.
Вдруг, пригнувшись, чтобы не задеть одну из ветвей, я с удивлением заметил, что моя обувь выглядит подозрительно чистой, как будто она не принадлежала странствующему и непоседливому иностранному торговцу. Не раздумывая, я присел на один из корней древнего оливкового дерева и, оглядевшись по сторонам, набрал несколько горстей губчатой охристой земли, втирая ее в эспарто и шнурки.
Неожиданная остановка на дороге была зафиксирована в модуле, и Элизео заинтересовался моей безопасностью.
-Проблема, Джейсон?
С того момента, как я покинул " люльку", это стало моим позывным. Имя "Ясон" было взято у героя фессалийцев и беотийцев, предводителя знаменитой экспедиции аргонавтов, воспетого греческим поэтом Аполлонием Родосским и латинским эпическим поэтом Валерием Флакком. Я принял это имя, хотя и сознавал, что никогда не был героем и что моя миссия в "Троянском коне" - это не совсем поиски Золотого руна, на которые положил столько сил добрый Ясон.
Объяснив Елисею эту минутную заминку, я продолжил свой поход, все время находясь начеку и ожидая первой возможной встречи с местными жителями.
Пройдя чуть более 300 шагов, я оставил позади себя оливковую рощу. Передо мной расстилалась поляна, затененная двумя мощными кедрами высотой почти сорок метров.
Сердце заколотилось в груди. Под этими деревьями были разбиты четыре большие палатки.
Несколько секунд я не знал, как реагировать. Я стоял неподвижно. Я не знал, как реагировать. Под темными брезентовыми тентами палаток копошились какие-то люди.
Я прижал правое ухо, и тут же появился Элизео:
Что случилось...? -спросил мой спутник.
-Первый раз вижу человека? Похоже, что речь идет о торговцах..... Я вижу несколько отар овец рядом с несколькими палатками.
Елисей обратился к историко-документальной памяти центрального компьютера, установленного в " люльке", и передал мне появившийся на экране отчет:
-Санта-Клаус в утвердительной форме. Согласно книге Плача (Р.2,5 на 2,2 (44а 2) и раввинскому писанию Так анит IV 8,69а 36 (1V/1,191) в том конце южного склона Оливеты, где ты сейчас находишься, традиционно располагалась группа палаток, где продавали то, что было необходимо для очистительных жертвоприношений в Храме. Согласно этим данным, под одним из этих двух кедров ты также должен найти рынок голубей для жертвоприношений. Примерный объем: 40 ше) ах в месяц. Это примерно 40 арробасов или 600 килограммов голубей, если хотите... Также Санта Клаус упоминает текст Иосифа (Иудейские войны, V 12,2/505), в котором описывается стена, построенная Титом при осаде Иерусалима. Эта стена вела к Елеонской горе и ограждала холм до скалы, называемой "скалой голубятни". Вполне вероятно, что в окрестностях можно найти голубятни, выдолбленные в скале...
-Получено. Спасибо... Я иду к ним.
-Один момент, Джейсон, - снова заговорил Елисей. Эти сообщения могут быть тебе полезны... Санта Клаус добавляет, что, согласно раввинскому писанию Менахот (87а), эти бараны пришли из Моава, ягнята - из Хеврона, телята - из Шарона, а голуби - с Царской горы или из Иудеи. Крупный рогатый скот происходил с прибрежной равнины между Яффой и Лиддой. Часть мясного скота поступает из Трансиордании (возможно, бараны). Преобладающие языки среди этих купцов: арамейский, сирийский и, возможно, немного греческого?
-O. K.
-Удачи!
По мере приближения к палаткам мое волнение росло. Это могла быть моя первая возможность не только вступить в контакт с израильтянами, но и попрактиковаться в галилейском арамейском или греческом языках.
Когда я вошел в палатки, меня чуть не обманул непередаваемый запах - смесь овечьего мяса, дыма и растительного масла. Три палатки были оборудованы как овчарни. Под тентами из почерневшей парусины, залатанной повсюду, ютилось около 150 ягнят и баранов. В четвертой палатке стояли большие кувшины с маслом и мукой. Под навесом последнего образовала круг группа мужчин в широких красных, синих и белых одеждах, сидящих на плащах. Чуть поодаль, в тени брезента, несколько женщин - почти все в длинных зеленых халатах - возились у костра. Рядом с ними несколько полуголых бритоголовых детей помогали готовить, как я понял, общую еду. На свече булькал большой котел, удерживаемый на месте кольцом и тремя железными ножками, полыми, как брюхо котелка. Несколько молодых девушек, лица которых были закрыты белой вуалью, а на лбу красовались диадемы, стояли на коленях возле прямоугольных камней. Механически каждая девушка брала из стоящего рядом мешка горсть зерна и клала его на слегка вогнутую поверхность камня. Затем они брались обеими руками за другой узкий камень и начинали дробить горсть пшеницы. Одна из женщин пропускала муку через сито с деревянным ободом и высыпала результат помола в своеобразный таз.
Я оставался увлеченным этим зрелищем несколько минут. Группа уже заметила меня и, перекинувшись несколькими словами, которые я не расслышал, один из них встал и направился ко мне.
Купец - возможно, один из старших - указал на стада и спросил, не хочу ли я купить барашка для будущей Пасхи. При этом он показал зубы, пораженные кариесом.
Я улыбнулся и на том же популярном арамейском языке, на котором он меня спросил, объяснил, что нет, я иноверец и что я просто проезжал мимо по пути в Вифанию. Поняв по акценту и одежде, что я действительно язычник, иудей пожалел, что встал, и, надув губы от отвращения к присутствию этого "нечистого" человека, отвернулся и присоединился к остальным продавцам.
Элементарное чувство осторожности заставило меня двинуться прочь от этого места, вниз по склону, в поисках желанной тропы. Перейдя дорогу перед вторым кедром, где, как и "предсказывал" компьютер, была установлена пятая палатка, под которой были сложены многочисленные клетки с голубями, я едва успел остановиться. Хотя настроение было восстановлено тем, что я без особого труда понял и был понят этим израильтянином, искушать судьбу тоже не хотелось.
Солнце все еще стремилось на запад, и в тот четверг, 30 марта, времени у меня было в обрез. Нужно было торопиться, чтобы успеть в Вифанию. В 18.22 закат солнца должен был положить конец еврейскому дню. К этому времени я должен был уладить свой контакт с семьей Лазаря.
Я ускорил шаг и вскоре оказался на карнизе небольшой насыпи. Здесь заканчивался склон Оливеты. В пяти-шести метрах от моих ног показалась дорога, соединяющая Иерусалим с Иерихоном и проходящая через Вифанию. С моей импровизированной сторожевой вышки я видел группы пешеходов, идущих в обоих направлениях. В основном это были паломники, направляющиеся в святой город или покидающие крепостную стену по пути в свои лагеря. По обеим сторонам пыльной дороги, теряясь на горизонте, тянулась пестрая масса палаток и импровизированных ларьков.
Я выскользнул на дорогу и сообщил модулю, что намерен начать свой марш в восточном направлении, то есть прочь от Иерусалима.
В палатках можно было увидеть десятки женщин и детей, которые оживленно беседовали или занимались обустройством своих хрупких павильонов из мехов и разноцветных тканей. Хотя они не были обязаны участвовать в празднике, было очевидно, что еврейские семьи стекаются в святой город в полном составе. И там они оставались в течение всех дней и ночей, предшествующих священному обряду пасхальной жертвы и трапезы.

Проходя сквозь эту радостную, пеструю, болтающую толпу, я начал ощущать, каким мог быть триумфальный въезд Иисуса из Назарета в Иерусалим ранним воскресным днем - каким он должен был быть.....
К моему большому удовольствию, никто из проходящих мимо меня туристов или паломников не выказал ни малейшего удивления при виде меня. Однако мое беспокойство возросло, когда я увидел в конце дороги группу всадников из римского гарнизона Иерусалима, которые, вероятно, возвращались в свои покои в крепости Антония. Из предосторожности, притворившись уставшим, я присел на край тропинки у подножия одного из шатров. Инстинктивно я приложил руку к уху и, понизив тон голоса, сообщил Елисею о приближении патруля.
Брат, обратившись к компьютеру, дал мне некоторые сведения о солдатах:
Возможно, это небольшой отряд - турма, состоящий примерно из тридцати трех всадников. Легион, базирующийся в Кесарии, насчитывает 5600 человек, из которых 120 относятся к кавалерии. Присутствие одной из четырех турьм в Иерусалиме может означать, что Понтий Пилат уже переехал в свою резиденцию в башне Антония, чтобы вершить правосудие во время Пасхи... Внимание! -добавил Елисей. Дед Мороз уточняет, что эти всадники могут быть выходцами из германских земель. Их социальное происхождение очень низкое, а поведение особенно агрессивное по отношению к евреям. Во главе каждого из этих отрядов стоят три офицера - декурионы.
Предупреждение Санта Клауса оказалось верным. Всадники шли шагом, отталкивая неосторожных острыми железными основаниями копий-пилумов. Всего я насчитал 33 безупречно одетых воина в темных кольчугах, сверкающих золотом шлемах, поножах, с длинными мечами на поясах и шестиугольными щитами, окаймленными металлической каймой. Все рыцари были одеты в красноватые штаны, довольно узкие и наполовину спускающиеся по ноге.
Они шли в три шеренги, занимая практически всю дорогу. Когда они проходили мимо меня, я с удивлением заметил, что все они, за исключением вождей или декурионов, были очень молоды, возможно, от восемнадцати до тридцати лет. Естественно, я не мог не согласиться с этим впечатлением. В 30-м году средняя продолжительность жизни могла составлять около сорока лет...
Замыкала вооруженную группу тройка воинов на спинах дроздовых лошадей, на крестцах которых были пристегнуты связки копьев, несколько короче пилума, который они несли в правой руке, и длиной, возможно, более двух метров.
И хотя я видел все это своими глазами, как трудно было мне в те первые часы осознать, что я попал в прошлое и что вокруг меня - Палестина императора Тиберия!
Когда я уже собирался встать и продолжить прогулку, на мое плечо легла рука. Повернув лицо, я увидел юношу со смуглым цветом лица и глубокими черными глазами. Он был одет в короткую тунику с широкими рукавами неопределенного цвета. В левой руке он держал деревянную чашу с водой. Не говоря ни слова, он улыбнулся и протянул мне темную чашу. Я обмакнул губы в воду и протянул чашу обратно, поблагодарив его за этот жест.
-Откуда ты взялся? -спросил я, глядя на его обритый череп.
Мальчик повернулся к небольшой группе мужчин и женщин, отдыхавших в палатке. Одна из женщин - возможно, его мать - взмахом руки побудила его к ответу.
-Мы из Магдалы, господин.
-Это ведь рядом с озером, не так ли?
Мальчик кивнул.
-Слышал ли ты об Иисусе Назарянине?
Прежде чем мой юный друг успел ответить, один из мужчин вышел вперед. На вид ему было лет тридцать пять-сорок. Он носил густую черную бороду. Он взял мальчика за руку и спросил:
-Ты последователь Тектона?
Это слово привело меня в замешательство.
-Простите меня, друг мой, - ответил я. - Я иностранец и не знаю значения этого слова".
Мужчина отпустил мальчика и, сложив руки в складках плаща, добавил:
-Мы знали его отца как Иосифа, плотника и кузнеца. И так же мы называли его сына.
У меня возникло искушение присоединиться к этой семье галилеян и отложить свой приход в Вифанию. Но, поразмыслив, я понял, что лучше Лазаря и его сестер нет никого, кто мог бы рассказать мне об Учителе...
Отправляясь в путь, я спросил Елисея, можно ли получить какую-нибудь информацию об этом новом определении Иисуса. Санта Клаус был очень краток: "Галилеянин действительно назывался tekton - как плотник, строитель или кузнец - согласно версии этого термина в раввинском писании Шаббат,31.a Марк также упоминает tekton в 6:3".
Возможно, что я прошел чуть больше половины пути между Иерусалимом и Вифанией, когда оставил позади себя многолюдный лагерь израильских паломников. Дальше палатки были гораздо реже. Если бы я не ошибался, то мог бы поклясться, что на подходе к святому городу было разбито более тысячи временных убежищ. Это может означать, что в среднем на одну палатку приходится шесть-семь человек - около шести-семи тысяч паломников.
Однако на последнем километре пути я не заметил замедления интенсивного движения людей и тягловых животных. Группы евреев с ослами и несколькими верблюдами по-прежнему текли в обоих направлениях, неся вязанки дров, тяжелые остроконечные кувшины или пася стада коз.
Растительность по обеим сторонам дороги стала более цветущей. Слева от меня восточный склон Оливеты был окружен оливковыми рощами, кедрами и несколькими платанами. Справа от меня, рядом с пальмами и фиговыми деревьями, привлек внимание ряд коричных деревьев с зарождающимися гроздьями фиолетовых и необыкновенно ароматных цветов.
Меня беспокоило то, что я не мог носить часы. Мне было нелегко определить время суток. Солнце уже село на западе, но я не знал, сколько времени прошло с тех пор, как я покинул " люльку". С другой стороны, мне хотелось как можно быстрее освоиться с новым положением, и это заставляло меня по возможности отказаться от слуховой связи с Елисеем. Судя по дороге и остановкам, было, наверное, полвторого ночи, когда, выйдя из единственного поворота, я увидел слева небольшую группу домов. В конце ее и справа я обнаружил еще одну деревню, очевидно, большую, чем первая. Взволнованный, я ускорил шаг. Эти деревни должны были быть Вифлеем и Вифанией соответственно.
По мере приближения к первой деревне я все больше разочаровывался. Вифлеем называлось жалкое скопление маленьких одноэтажных домиков. Стены были сложены из камней, возможно, базальтовых, а щели плохо заполнены галькой и грязью.
Стены были сложены из камней, возможно, базальтовых, а щели плохо заполнены галькой и грязью. Крыши большинства из полудюжины домов, за исключением одной-двух террас, были покрыты ветками деревьев, укрепленными несколькими слоями тростника и соломы.
На прилегающей территории росли фиговые деревья и небольшие огороды, где в изобилии разгуливали куры. Последние проливные дожди в январе и феврале превратили "улицы" в грязное месиво.
Разочарованный, я снова отправился в путь, сообщив Елисею о своем проезде через жалкий Вифлеем и скором прибытии в Вифанию. Расстояние между этими двумя селениями не превышало семи-восьми сотен ярдов.
Место жительства Лазаря и его семьи, напротив, имело гораздо более солидный и опрятный вид. Дома, хотя и скромные, имели террасы, а их стены - почти все побеленные - были сложены из тесаного камня.
Войдя в деревню, я с удивлением увидел, что некоторые улицы вымощены галькой. Другие же по-прежнему представляли собой узкие протоки, теперь уже пыльные и зловонные.
Главный центр Вифании лежал справа от дороги, ведущей из Иерусалима в Иерихон. По другую сторону дороги, на склоне Масличной горы, притулилась небольшая группа домов. Некоторые из этих домов были практически встроены в склон горы.
В деревне царила оживленная жизнь. Многочисленные группы евреев приходили и уходили от одного дома к другому, собираясь у дверей домов или в тени решеток из тростника и ветвей, по которым карабкался плющ или покоились голые, бесконечные лозы.
Вскоре я узнал, что подобные волнения стали обычным явлением в Вифании с тех пор, как Галилейский учитель совершил чудо воскрешения своего друга Лазаря из мертвых. Весть об этом, как лесной пожар, распространилась по всему царству и достигла даже соседней Сирии и берегов Финикии. С тех пор к дому Воскресшего стекался нескончаемый поток сочувствующих, последователей Иисуса или друзей Лазаря с единственной целью - удовлетворить свое любопытство. В те дни этот поток любопытных серьезно увеличился в связи с приближающимся праздником Пасхи. Путь от Иерусалима до Вифании при хорошем темпе можно было преодолеть чуть более чем за час, и это оправдывало изнурительное передвижение по улицам доселе спокойного города.
Добраться до дома Лазаря оказалось совсем несложно. Достаточно было проследить за одной из групп иудеев, только что вошедших в Вифанию. Через несколько минут я оказался перед крестьянским домом, построенным почти на окраине центра деревни. На аккуратно побеленном фасаде была дверь с перемычками и косяками, отделанными резным камнем. Перед домом находился небольшой огород, метров пять-шесть в длину и шесть-семь в ширину. В тени лиственной смоковницы на каменной скамье сидел человек. Он был одет в халат с вертикальными красно-синими полосами и длинными широкими рукавами. Со всех сторон его окружали около тридцати человек. Некоторые даже стояли у его ног. Завороженные, эти иудеи слушали и смотрели на этого человека с жилистым телом и лицом, покрытым пятнами. Это был Лазарь!
Дрожь пробежала по мне с головы до ног. Я попытался пробиться вперед, но это было бесполезно. Никто не хотел уступать свое место. Лазарь стал главной достопримечательностью тех дней.
Усталым голосом, словно повторяя событие в десятый раз, он рассказывал о своих "приключениях" и отвечал на вопросы.
Возвышаясь над головами зрителей, я заметил, что он был довольно молодым человеком (возможно, ему еще не было 40 лет), хотя бледность лица и ярко выраженные темные круги под глазами заметно старили его.
Через несколько минут, к моему отчаянию, Лазарь встал, прощаясь с собравшимися.
Я видел, как он скрылся во мраке дома, а евреи разбежались, жестикулируя и комментируя увиденное и услышанное.
А я стоял, ошеломленный и одинокий, перед невысоким деревянным забором, окружавшим сад. Что мне делать? Войти в дом? Ждать? Но чего и для чего?
Я опустился на пыльную площадку, открывавшуюся перед жилищем друга Иисуса, и попытался укрыться плащом. Я уже начал ощущать вечернюю прохладу. И тут я понял, что не ел и что, судя по положению солнца, мы находимся в том времени, которое израильтяне называли девятым часом, то есть в трех часах пополудни. Тогда я понял, почему Лазарь закончил оживленную беседу. Наступало время основной трапезы, которую мы называем ужином.
Но я не позволил себе впасть в уныние. Троянский конь предвидел, что в этот четверг я попытаюсь взять интервью у Лазаря, и так оно и случилось. Я ждал.
Я думал воспользоваться этими минутами - пока семья восстанавливает силы - и купить провизию, но вскоре отказался от этой мысли. Торопясь попасть в Вифанию, я не позаботился о том, чтобы войти в Иерусалим и попытаться обменять несколько золотых самородков на монеты. С другой стороны, это значительно задержало бы меня. По правде говоря, в данный момент меня занимал не голод. Мой взгляд, прикованный к двери, был устремлен на возможное появление кого-то из членов семьи Лазаря.
Интуиция меня не подвела. Не прошло и получаса, как с задней стороны дома в сад ворвалась женщина, лицо которой было закрыто традиционной вуалью. Ее сопровождали две девочки-подростка. На голове дородной матроны слегка покачивался красноватый кувшин. Видимо, она удивилась, увидев меня. Я знал, что хорошие манеры в еврейском обществе не позволяют мужчине развлекать женщину в одиночестве, а женщине - улыбаться и разговаривать с незнакомцами. Поэтому, преодолевая естественное желание поприветствовать ее или встать, я промолчал, пропуская ее вперед. Добропорядочная женщина отвела взгляд и ускорила шаг, свернув на одно из ответвлений, ведущих к небольшой площади.
Наверное, она заметила что-то странное в моем присутствии, потому что через несколько минут один из мальчиков, как метеор, влетел в дом. Тут же на пороге сада появились двое мужчин и мальчик, который, несомненно, предупредил их о незнакомце, сидящем у белых столбиков забора.
Я стоял и ждал. Мужчины, закутанные в плотные дубленые плащи, подошли ко мне.
-Что ты ищешь, брат? -спросил тот, который, похоже, был главным.
Тон его голоса меня успокоил. В его лице была большая мягкость.
-Меня зовут Джейсон, я из Салоник. Я здесь, потому что ищу раввина Галилеи.
-Его здесь нет.
Я притворился очень недовольным и, глядя прямо в глаза своему собеседнику, резко спросил: "Где мне его найти?
-Где я могу его найти...?
-Зачем он тебе нужен?
-Я иностранец, но слышал о нем от Антиохии до Корфу. Я прошел много лиг, потому что я человек, которого не устраивают ни римские, ни греческие боги, и потому что я хотел бы узнать новое учение этого рабби, которого они называют Иисусом.
-Почему ты ищешь его здесь, перед домом Лазаря?
-С тех пор как я прибыл на берега Тира, я не слышал ни о чем, кроме последнего чуда рабби: говорят, что он вернул к жизни своего друга Лазаря, который умер за пять дней до этого.....
-Моего господина хоронили три дня, - поправил меня слуга.
Значит, это правда, - добавил я с нарочито веселым видом.
Прежде чем он успел снова вмешаться, я попросил его принять меня у Лазаря.
-Может быть, он знает, где я могу найти Учителя?
Мужчины обменялись быстрым взглядом.
Оставайтесь здесь, - заключили они. Хозяин не до конца выздоровел......
Я кивнул, когда слуги скрылись в глубине поместья.
Оказавшись перед неизбежностью первой беседы с Лазарем, я воспользовался этими секундами одиночества, чтобы сообщить модулю о происходящем.
Видимо, я произвел хорошее впечатление на слуг Лазаря. Через несколько минут меня пригласили в дом.
Я переступил порог со смесью робости и волнения. То, что я принял за фасад дома, на самом деле оказалось стеной атриума или небольшого внутреннего дворика. Асиенда, насколько я мог судить, оказалась гораздо обширнее, чем я себе представлял. В центре этого прямоугольного атриума, открытого в небо, находился пруд длиной около десяти футов. Пол, выложенный красным кирпичом, был слегка наклонным и рифленым, так что дождевая вода могла падать с карнизов зданий слева и справа в центральное помещение. Оба помещения были одинаковой высоты с фасадной стеной: около нескольких метров. Позже я узнал, что правое помещение на самом деле было конюшней, а левое использовалось для хранения инструментов, упряжи и лемехов.
В глубине двора, примерно в семи метрах от ворот, через которые я вошел, открылась еще одна дверь, почти напротив главной. Там меня ждал человек, которого я видел час назад у подножия смоковницы. Рядом с ним стояли еще три еврея, все они были одеты в яркие разноцветные халаты. Как я заметил среди многих галилейских паломников, они носили на голове полотнище, конец которого опускался на правое ухо. У всех была кустистая борода, но усы были чисто выбриты. Лазарь, напротив, держал голову неухоженной, с прямыми, короткими, преждевременно поседевшими волосами.
Слуги пригласили меня подойти к их господину. Когда я достиг их роста, мне не терпелось протянуть им руку. Лазарь и его спутники оставались неподвижными, осматривая меня с ног до головы. Это был трудный момент. Позже я пойму, что эта холодность была оправдана. С момента воскресения враги Иисуса, особенно фарисеи и другие видные члены Великого Синедриона, стали проявлять тревожную враждебность к соседу из Вифании. Если Назарянин уже представлял угрозу для иерусалимских священников, то Лазарь, вернувшись к жизни, еще больше накалил обстановку, выставив себя исключительным доказательством силы Учителя. Поэтому вполне логично, что семья должна была с подозрением относиться ко всему и ко всем.
Напряженная обстановка разрядилась - к счастью для меня - как только хозяева поняли резкость моего акцента, выдававшего во мне иностранца.
-Вы меня искали? -серьезным жестом поинтересовался Лазарь.
-Я прибыл из чужой страны в поисках Левия из Назарета, о котором говорят, что он мудрый и справедливый человек. Когда я приземлился, то узнал, что ты его друг. Поэтому я здесь, ищу твоего понимания?
Лазарь не ответил. Он жестом пригласил меня следовать за ним. И, пройдя через вторую дверь, я оказался в просторном дворе с портиком, таком же открытом, но четырехугольном. Это, несомненно, была главная часть асиенды. Четырнадцать каменных колонн высотой чуть более двух метров поддерживали второй этаж, выложенный из кирпича. Нижний фасад дома (тот, что под портиком) был сложен из больших прямоугольных камней. Я насчитал до семи дверей, все они были сделаны из массивного дерева цвета ясеня. В центре двора была выкопана вторая цистерна. С четырех углов ее выходили четыре каменных желоба, по которым, как я предполагал, собиралась дождевая вода. Бассейн был почти полон, вода в нем была сомнительного цвета. Почти половина двора была покрыта навесом из тростника, на котором покоились побеги двух виноградных лоз, привезенных отцом Лазаря из далекого Коринфа, что на побережье Греции. Плоды этой лозы - очень ценного сорта - отличались тем, что были без ягод. Во время моего пребывания в Вифании я имел возможность узнать, что Иисус из Назарета питал особое пристрастие к плодам этой лозы.
Лазарь и его друзья пересекли мощеный пол двора и подошли к одной из дверей слева. Когда они проходили под крыльцом, я заметил четырех женщин, сидевших на одной из двух каменных скамеек, пристроенных к каждому из четырех фасадов монастыря. Все они были одеты в полные светлые одеяния, обычно зеленоватого цвета, головы их были покрыты платками. Однако никто из них не скрывал своего лица.
У меня навсегда останутся приятные и неизгладимые воспоминания о той прямоугольной комнате, в которую привел меня друг Хесуса. Именно в ней я провел несколько самых спокойных минут за все время моего пребывания в Бетани.....
Это была "семейная" комната. Она представляла собой нечто вроде гостиной-столовой длиной около восьми метров и шириной четыре с половиной метра. Три узких вытянутых окна, расположенных в стене напротив двери, почти не пропускали света. В центре комнаты стоял белый сосновый стол, пол которого был оштукатурен раствором.
В углу комнаты шипело несколько поленьев, подбрасываемых сильным сквозняком от очага. Очаг выполнял двойную функцию. С одной стороны, он служил для обогрева в суровые зимние месяцы, а с другой - позволял готовить пищу. Для этого на небольшом расстоянии от очага хозяева возвели круглую стену высотой около 30 см, состоящую из четырех слоев чередующейся грязи и щебня. Внутри, между углями, размещались горшки, а также выпуклые сковороды, на которых выпекались лепешки из пресного теста. Когда хотелось приготовить пищу без непосредственного использования огня, женщины клали на свечу плоские камни. После того как угли раскалялись, их отставляли в сторону, а на камнях готовили рагу.
Почти все стены были заставлены деревянными шкафами и полками с тазами, подносами, супницами и другой утварью, большинство из которой было сделано из глины или бронзы.
У стены напротив очага, заглубленные примерно на четверть в пол, стояли два больших куполообразных кувшина коричнево-красного цвета. Они были высотой чуть больше метра и, как рассказала мне Марта несколько дней спустя, предназначались для ежедневного употребления зерна и вина. Один из них, в частности, очень ценился Лазарем и его семьей. Он был извлечен много лет назад в окрестностях города Хеврона и принадлежал, судя по королевской печати на одной из четырех ручек, к королевским виноградникам. При ближайшем рассмотрении я смог убедиться, что кувшин действительно имеет верхний регистр с буквами "lmlk", что означает "принадлежащий царю". Его емкость, значительно меньшая, чем у кувшина, предназначенного для пшеницы, составляла два израильских "батоса".1 Он всегда оставался герметично запечатанным с буквами "lmlk". Он всегда герметично закрывался фаянсовой крышкой, которая, в свою очередь, скреплялась матерчатыми лентами.
Крышу камеры высотой два метра пересекали шесть деревянных балок, вероятно, хвойных пород, которые в изобилии произрастали в окрестностях. Другие крытые части дома, за исключением террас, были построены менее прочно. Например, конюшня и склад для сельскохозяйственного инвентаря были покрыты легко воспламеняющимися материалами: соломой, смешанной с грязью и известью. Такая кровля, как объяснил мне Ласаро, имела существенный недостаток. Каждый раз, когда шел дождь, необходимо было заново выравнивать ее, чтобы закрепить материал поверхности и избежать протечек. Для этого использовались небольшие каменные катки длиной около 60 см.
Лазарь и остальные евреи встали вокруг потрескивающего очага и уселись на козьи шкуры, покрывавшие пол. Я сделал то же самое и приготовился к разговору.
В этот момент в комнату вошла женщина. В левой руке она держала хрупкую зажженную лучину. Не говоря ни слова, она прошла вдоль шести глиняных ламп, висевших вдоль белых стен и содержавших масло. Зажегши их, он взял фонарь - тоже глиняный - и вставил пламя своего импровизированного факела в устье колоколообразного сосуда. Мгновенно вспыхнуло маленькое желтоватое пламя. Женщина осторожными шагами поставила переносной фонарь на ближайший к группе конец стола. Затем подошла к очагу и бросила на угли остатки лучины и две гранулы, похожие на смолу. Тростниковые капсулы - благовоние, часто используемое у евреев, - загорелись, словно выдохнули, и по комнате разлился мягкий, тягучий аромат.
Плоды этой лозы - очень ценного сорта - отличались тем, что были без ягод. Во время моего пребывания в Вифании я имел возможность узнать, что Иисус из Назарета питал особое пристрастие к плодам этой лозы.
Лазарь и его друзья пересекли мощеный пол двора и подошли к одной из дверей слева. Когда они проходили под крыльцом, я заметил четырех женщин, сидевших на одной из двух каменных скамеек, пристроенных к каждому из четырех фасадов монастыря. Все они были одеты в полные светлые одеяния, обычно зеленоватого цвета, головы их были покрыты платками. Однако никто из них не скрывал своего лица.
У меня навсегда останутся приятные и неизгладимые воспоминания о той прямоугольной комнате, в которую привел меня друг Хесуса. Именно в ней я провел несколько самых спокойных минут за все время моего пребывания в Бетани.....
Это была "семейная" комната. Она представляла собой нечто вроде гостиной-столовой длиной около восьми метров и шириной четыре с половиной метра. Три узких вытянутых окна, расположенных в стене напротив двери, почти не пропускали света. В центре комнаты стоял белый сосновый стол, пол которого был оштукатурен раствором.
В углу комнаты шипело несколько поленьев, подбрасываемых сильным сквозняком от очага. Очаг выполнял двойную функцию. С одной стороны, он служил для обогрева в суровые зимние месяцы, а с другой - позволял готовить пищу. Для этого на небольшом расстоянии от очага хозяева возвели круглую стену высотой около 30 см, состоящую из четырех слоев чередующейся грязи и щебня. Внутри, между углями, размещались горшки, а также выпуклые сковороды, на которых выпекались лепешки из пресного теста. Когда хотелось приготовить пищу без непосредственного использования огня, женщины клали на свечу плоские камни. После того как угли раскалялись, их отставляли в сторону, а на камнях готовили рагу.
Почти все стены были заставлены деревянными шкафами и полками с тазами, подносами, супницами и другой утварью, большинство из которой было сделано из глины или бронзы.
У стены напротив очага, заглубленные примерно на четверть в пол, стояли два больших куполообразных кувшина коричнево-красного цвета. Они были высотой чуть больше метра и, как рассказала мне Марта несколько дней спустя, предназначались для ежедневного употребления зерна и вина. Один из них, в частности, очень ценился Лазарем и его семьей. Он был извлечен много лет назад в окрестностях города Хеврона и принадлежал, судя по королевской печати на одной из четырех ручек, к королевским виноградникам. При ближайшем рассмотрении я смог убедиться, что кувшин действительно имеет верхний регистр с буквами "lmlk", что означает "принадлежащий царю". Его емкость, значительно меньшая, чем у кувшина, предназначенного для пшеницы, составляла два израильских "батоса".1 Он всегда оставался герметично запечатанным с буквами "lmlk". Он всегда герметично закрывался фаянсовой крышкой, которая, в свою очередь, скреплялась матерчатыми лентами.
Крышу камеры высотой два метра пересекали шесть деревянных балок, вероятно, хвойных пород, которые в изобилии произрастали в окрестностях. Другие крытые части дома, за исключением террас, были построены менее прочно. Например, конюшня и склад для сельскохозяйственного инвентаря были покрыты легко воспламеняющимися материалами: соломой, смешанной с грязью и известью. Такая кровля, как объяснил мне Ласаро, имела существенный недостаток. Каждый раз, когда шел дождь, необходимо было заново выравнивать ее, чтобы закрепить материал поверхности и избежать протечек. Для этого использовались небольшие каменные катки длиной около 60 см.
Лазарь и остальные евреи встали вокруг потрескивающего очага и уселись на козьи шкуры, покрывавшие пол. Я сделал то же самое и приготовился к разговору.
В этот момент в комнату вошла женщина. В левой руке она держала хрупкую зажженную лучину. Не говоря ни слова, она прошла вдоль шести глиняных ламп, висевших вдоль белых стен и содержавших масло. Зажегши их, он взял фонарь - тоже глиняный - и вставил пламя своего импровизированного факела в устье колоколообразного сосуда. Мгновенно вспыхнуло маленькое желтоватое пламя. Женщина осторожными шагами поставила переносной фонарь на ближайший к группе конец стола. Затем подошла к очагу и бросила на угли остатки лучины и две гранулы, похожие на смолу. Тростниковые капсулы - благовоние, часто используемое у евреев, - загорелись, словно выдохнули, и по комнате разлился мягкий, тягучий аромат.
Внезапно, едва наступили сумерки, комнату заполнила тьма.
Мы просим вас простить за наши опасения, - попросил один из друзей Лазаря. - Поскольку первосвященник Иосиф бен Каиафа и многие архиереи Синедриона согласились покончить с жизнью Учителя, все наши меры предосторожности несколько.....
-Мы знаем, что у бефузийцев и приспешников Бен Бебая, - сказал другой участник встречи, - есть приказ арестовать Иисуса. Близится праздник Пасхи, и наши информаторы уверяют нас, что дубинки и кулаки полиции Великого Синедриона будут готовы обрушиться на раввина. Они только и ждут удобного случая.
-Почему? -вмешался я, желая понять. Учитель, как я понимаю, человек мирный. Он никогда никого не обижал...
Лазарь, видимо, заметил особую вибрацию в моем голосе. Это был первый шаг к окончательному открытию его сердца.
Ты - грек, - ответил воскресший, давая мне понять, что я не знаю многих обстоятельств, связанных с галилейским раввином. Не знаю, известно ли вам пророчество, которое с древних времен лелеет и размышляет наш народ. Однажды в Израиле родится Мессия, который освободит людей. Так вот, каста священников считает и заставляет народ считать, что этот Спаситель должен быть, прежде всего, первосвященником.

-Нужно ли Мессии быть членом Великого Синедриона?
-Так говорят они. Долгие годы иностранного господства укрепили надежду на Мессию, сделав его политическим эфой, который освободит Израиль от римского ига. Священники знают, что Учитель проповедует "освобождение" иного рода, и поэтому считают его самозванцем. Этого было бы достаточно, чтобы покончить с жизнью Иисуса. Но это еще не все...
Лазарь все еще смотрел на меня, его глаза светились прогрессирующим и неконтролируемым гневом.
Эти беленые гробы, как назвал их Учитель, не прощают Иисусу того, что Он публично высмеял их. Впервые за много лет кто-то выступил против них, подорвав их влияние на простой народ. Иисус своими словами и знамениями увлекает за собой толпу, и это умножает их зависть и недовольство.
-Но у них ничего не получится, - сказал другой из Евреев.
Я вопросительно посмотрел на Лазаря: что означают эти сильные слова?
Любимый друг Иисуса отвлекся от разговора.
-Прошу простить нашу невежливость. Судя по пыли на твоих сандалиях и усталости на твоем лице, ты, должно быть, проделал долгий путь. Прошу тебя, как брата нашего, принять мое гостеприимство...
Этот неожиданный поворот в поведении Лазаря озадачил меня. Но я позволил ему это сделать.
Мужчина вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в сопровождении женщины.
-Марта, моя старшая сестра, - объяснил Лазарь, обращаясь к еврейке, которая была с ним, - омоет тебе ноги... - Мое сердце заколотилось.
Сердце колотилось. И, не понимая, какую ошибку я совершаю, я встал. Остальные члены группы остались сидеть. Исправлять ситуацию было уже поздно. Я попытался успокоить свои нервы. Я не мог отказать хозяину в просьбе. Это было бы оскорблением глубоко укоренившегося восточного чувства гостеприимства. Поэтому, положив руки на плечи поднявшегося человека, я улыбнулся ему, поблагодарив за доброту, как умел.
Я едва успел заметить Марту, "госпожу", ибо таково истинное значение этого имени. Не успел брат закончить речь, как она уже переступила порог зала и скрылась во дворе с портиком.
Лазарь умолял меня присесть на один из маленьких, разбросанных вокруг стола плетеных табуретов на четырех ножках.
Не прошло и пяти минут, как в дверном проеме вновь показалась фигура Марты. В руках у нее был пустой таз, а с левого предплечья свисало длинное белое полотно. За ней следовал мальчик с бронзовым кувшином, наполненным водой.
По привычке старшая сестра Лазаро поставила тазик у моих ног, обернув вокруг себя то, что сегодня мы бы назвали полотенцем. Я поспешил ослабить кожаные ремешки, составлявшие шнуровку моих сандалий, а женщина тем временем вылила часть содержимого кувшина в таз. Опустив ноги в широкий глиняный горшок, я почувствовал приятное ощущение. Вода была горячей!
Спасибо, - пробормотал я. -пробормотал я. Большое спасибо...
Марта подняла лицо и улыбнулась, обнажив золотую нить, на которой держались вставные зубы. Это был еще один верный признак богатого положения семьи.
Когда женщина принялась мыть мои ноющие ноги (четыре оборота шнурков оставили на коже множество красноватых следов), я старался внимательно наблюдать за ней. Марта была, конечно, старше Ласаро. На вид ей было лет 45-50. Ее руки, крепкие и мозолистые, свидетельствовали о долгой и напряженной трудовой жизни. Ростом она была очень похожа на своего брата - около 170 см, но была толще и с круглым обветренным лицом. Я сделал вывод, что ее волосы, прикрытые черной вуалью, ниспадавшей по спине, должны быть черными, как и глаза и брови.
Когда мытье закончилось, Марта завернула мои ноги в ткань, обмотанную вокруг талии, и отжимала мягкую ткань (вероятно, хлопок) до тех пор, пока обе конечности не стали совершенно сухими. Она взяла сандалии и, к моему удивлению, протянула их мальчику. Я молчал, предполагая, что добрая женщина пытается их почистить.
Когда я уже думал, что операция закончена, Марта попросила меня закатать рукава халата. Я повиновался, и она с большой нежностью взяла мои руки и положила их на таз. Она вылила на них остатки воды из тазика, предлагая мне энергично растирать их. Наконец, она высушила их и отставила тазик в сторону. В этот момент "хозяйка" дома, по-прежнему стоявшая передо мной на коленях, потянулась к маленькому шнурку на шее и достала из-под груди небольшой матерчатый мешочек цвета струи. Она открыла его и высыпала содержимое на ладонь левой руки. Это была горсть мягких, крошечных гранул, похожих на слезы, которые блестели в свете свечи. Марта провела резиновой субстанцией по каждой из моих ног. Затем она проделала то же самое с моими руками, вернув пахучее средство в пакет.
Я не смогла сдержать любопытства и спросила, как называются духи.
-Это мирра.
В последующие дни после моего отъезда из модуля я узнал, что многие израильтянки, особенно из среднего и высшего сословия, носили, как и Марта, под одеждой мешочки с миррой. Это придавало им постоянный и очень приятный аромат. Мирра, алоэ, бальзам и другие ароматические смолы были широко распространены в еврейском народе, который использовал их не только для ароматизации храмов, но и для личной гигиены, в быту и даже в постели.
Марта с мальчиком вышли из комнаты, и я, благодарный и успокоенный, присоединился к группе. Лазарь разжигал огонь. В моей голове кипело столько вопросов, что я не знал, как возобновить разговор. Я хотел знать учение и личность Галилейского Учителя, но меня также остро интересовал этот уникальный экземпляр: еврей, возвращенный к жизни после смерти и погребения. Не желая упускать такую прекрасную возможность - к тому же запланированную генералом Кертиссом, - я попросил своего любезного хозяина развеять некоторые сомнения относительно известного чуда Иисуса. Мне, как врачу, несмотря на евангельские тексты и многочисленные комментарии, которые я уже успел собрать, было очень трудно представить, что человек перенес то, что мы сегодня называем клинической смертью, и что, в довершение всего, через несколько дней после его смерти другой "человек" вызволил его из гроба.
-Что ты хочешь знать? -сказал Лазарь, продолжая помешивать варево.
Рискуя показаться дерзким, я высказал свое первое сомнение с достаточной хитростью, чтобы спровоцировать любопытство собравшихся.
-А не может ли быть так, что вы спали?
Лазарь забыл про камин и, сурово глядя на меня, ответил:
-На этот вопрос лучше пусть ответят эти люди......
Его друзья молчали. На мгновение мне показалось, что я затянул с ответом. Но наконец один из них сочувственным тоном подхватил тему разговора.
-Это естественно, что ты сомневаешься. Вас, как и многих других, не было здесь, когда в последние дни февраля наш брат Лазарь заболел сильной лихорадкой. Несмотря на заботу сестер и предписания лекарей, прибывших из Иерусалима, болезнь его становилась все сильнее и сильнее. Его слабость дошла до такой степени, что он не мог удержать в руках таз с молоком.
Даже храмовый врач Бен Ахия не смог ему помочь. Учителя в это время не было в Иудее, и семья, учитывая его серьезный недуг, решила послать гонца, чтобы он попросил его исцелить их друга. Однако через несколько часов после отъезда всадника Лазарь умер.
-Ты помнишь дату? -вмешался я.
-Как я могу забыть день смерти друга? Скорбь опустилась на этот дом поздним вечером в воскресенье, 5 марта.
-Это значит, - снова перебил я своего собеседника, - что гонец пришел к Иисусу, когда Лазарь уже умер?
-Это верно. Рабби находился тогда в городе Вифаваре в Перее2 , и хотя посланец ехал всю ночь, Иисус получил известие только на следующий день, в понедельник.
-Гонец получил приказ умолять Учителя прийти в Вифанию?
-Нет. Сестры Лазаря достаточно доверяли рабби, чтобы понять, что в его присутствии нет необходимости. Они знали, что Иисус проповедует и что одного Его слова будет достаточно, чтобы исцелить их брата. Поэтому, когда Лазарь умер вскоре после ухода посланника, все поняли и смирились с тем, что уже слишком поздно.
-Что было непонятно даже Марфе и Марии, - продолжал мой рассказчик, его голос дрожал от печальных воспоминаний о тех минутах, - так это реакция Иисуса на слова посланника. Когда тот вернулся в Вифанию во вторник утром, он снова и снова уверял их, что слышал, как рабби сказал, что "болезнь эта не ведет к смерти". Все мы, как я уже сказал, и верующие, и неверующие, были озадачены.Никто не мог понять, почему Иисус, великий друг семьи, не подает признаков жизни.
"Когда стало известно о смерти Лазаря, многие его родственники и друзья из ближайших селений, а также из Иерусалима отправились в путь и сопровождали сестер в этот скорбный момент. Выполнив первую часть траурных предписаний, наш друг был похоронен рядом с родителями в семейной гробнице в конце сада.
-Немного погодя, - снова перебил я, - Лазарь был похоронен здесь, в своем доме?
-Да, в пантеоне своих старших.
Хотя мой вопрос, наверное, показался мне неважным, для меня он имел несомненную ценность. Согласно всем библейским текстам, с которыми я ознакомился перед операцией "Троянский конь", гробница Лазаря была расположена экзегетами за пределами деревни, а именно - на восточном склоне Масличной горы. На следующее утро старшая сестра Лазаря, по моей просьбе, отвезла меня к естественному гроту, открывшемуся у подножия скального выступа высотой около десяти метров, чуть более чем в четырехстах метрах от задней части дома и в глубине пышного фруктового сада, составлявшего усадьбу. Эта проверка развеяла мои сомнения, укрепив первое впечатление о благополучном экономическом положении семьи, унаследовавшей от родителей обширные площади виноградников и оливковых рощ. О богатстве братьев говорил и тот неоспоримый факт, что на территории их дома находилось даже собственный фамильный склеп.
-В какой день был похоронен Лазарь?
-В четверг утром, 9 марта. По истечении положенных по закону трех дней родные и близкие положили останки Лазаря на одно из каменных ложе, вырытых в гроте, и закрыли вход плитой.....
Далее мои информаторы рассказали о судьбе сестер покойного. Несмотря на многочисленных друзей и родственников, пришедших их утешить, Мария и "дама" пребывали в глубоком горе. Но одно их отличало: если Мария, казалось, потеряла всякую надежду, то Марфа все еще держалась за одну мысль: "Учитель должен был появиться в любой момент". И хотя она не совсем понимала, что может сделать рабби в этот момент, когда ее брат мертв и окутан пеленой, "госпожа" прожила эти почти четыре дня с горячим желанием увидеть появление Иисуса. Ее вера в Учителя была настолько велика, что в тот же четверг утром, когда гробница была закрыта, она попросила соседа из Вифании встать на вершине холма, к востоку от деревни, чтобы наблюдать за дорогой, ведущей в Иерихон, по которой должен был прибыть Галилейский раввин. Через несколько часов молодая женщина ворвалась в дом Лазаря, тайно предупредив Марфу о скором приходе Иисуса и Его учеников.
Вскоре после полудня "госпожа" встретила Назарянина на вершине холма. Марфа, увидев Иисуса, бросилась к Его ногам, давая волю слезам и громко восклицая: "Учитель, если бы я была здесь, то не умер бы брат мой!"
Тогда Иисус наклонился и, подняв ее, сказал ей: "Веруй, и брат твой воскреснет".
И Марфа, не смевшая критиковать непонятный, казалось бы, поступок Учителя, ответила: "Я знаю, что он воскреснет в воскресение в последний день, и отныне верю, что Отец наш даст вам все, чего бы вы ни попросили у Него".
Рабби положил руки на плечи женщины и, глядя ей прямо в глаза, сказал: "Я есмь воскресение и жизнь!"
Слезы еще текли по щекам сестры Лазаря, а Иисус продолжал: "Верующий в Меня будет жить, даже если умрет. Истинно говорю вам: верующий в Меня жив будет и не умрет никогда". Марфа, веришь ли ты в это?
Женщина кивнула головой и, вытерев глаза, добавила:
"Да, я уже давно верю, что ты - Избавитель, Риджо Бога живого..., тот, кто должен прийти в этот мир".
Спутники Лазаря продолжили свой рассказ, раскрывая странность хозяина, не увидевшего рядом с сестрой Марию. Пришедшая в себя "госпожа" объяснила Иисусу глубокий и болезненный транс, в котором находилась Мария. И Назарянин умолял ее пойти и рассказать ему.
Марфа вернулась в дом и, отведя сестру в сторону, рассказала ей новость о приходе Учителя.
Мои собеседники, видимо, заметили мое удивление этим жестом старшей сестры Лазаря и, вникнув в мои мысли, пояснили:
-Среди множества людей, пришедших в этот дом, были и враги Иисуса; Марфа, стараясь избежать каких-либо инцидентов, сочла разумным не говорить публично о недавнем прибытии рабби в Вифанию. Действительно, она намеревалась остаться в доме со своими друзьями и семьей, пока Мария пойдет искать Иисуса.
Но внезапный и стремительный уход младшей сестры встревожил присутствующих, которые последовали за ней, полагая, что Мария идет к гробу брата."Придя к Учителю, Мария также бросилась к ногам Его и воскликнула: "Если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой!"". В этот момент, пока рабби утешал их, многие из друзей и родственников возобновили свои сетования и стенания.
"Солнце уже начало клониться к западу, когда Иисус спросил Марфу и Марию: "Где он?". "Госпожа" ответила: "Пойдем, посмотрим". И сестры повели Его через сад на ферму. Когда они оказались перед большой скалой, Марфа указала на камень, ограждавший семейный склеп, а Мария, испугавшись нового нападения, опустилась на колени у ног Галилеянина, рыдая и погружая лицо в землю. Воцарилась тишина, и те, кто стоял рядом с раввином, видели, как увлажнились его глаза и по щекам побежали слезы. Один из друзей Иисуса, увидев его плачущим, воскликнул: "Видишь, как он любил его! Тот, Кто открыл глаза слепым, неужели Он не мог предотвратить смерть этого человека?"
"Но другие из собравшихся, непримиримые недоброжелатели Учителя, воспользовались случаем, чтобы высмеять Иисуса, говоря: "Если Он так высоко ценил этого человека, то почему не спас своего друга? Что толку исцелять незнакомых людей в Галилее, если Он не может спасти тех, кого любит?..."
Иисус, однако, молчал. Тогда, подняв Марию, Он заключил ее в Свои объятия, облегчая ее страдания.
-Какое было время?
-Была почти полночь. В этот момент рабби, обращаясь к ученикам, приказал им: "Поднимите камень!" Но Марфа, выйдя вперед к Учителю, спросила:
"Может быть, сдвинуть камень в сторону?".
Я расспросил друзей Лазаря о смысле этого вопроса "госпожи". Честно говоря, я не совсем понял, что она имела в виду?
-Марта и все мы, - объяснили они, - понимали, что Иисус хотел в последний раз увидеть Лазаря. И хотя все мы верили в воскресение мертвых, никто из нас (даже Марта) не представлял, каковы истинные намерения рабби. Поэтому "госпожа" посчитала, что достаточно будет частично отвалить камень. Таким образом, учитель смог бы заглянуть в могилу и созерцать труп своего друга.
"Однако старшая сестра Лазаря пыталась переубедить Иисуса, говоря: "Брат мой мертв уже четыре дня..... Разложение тела началось....".
"Пять человек, собиравшихся сдвинуть камень, смотрели на Марфу, не зная, что делать. Но Иисус, занявший место перед ними, тоном, не оставляющим места для сомнений, упрекнул логичную иносказательность "дамы":
"- Разве Я не показал вам с самого начала, что эта болезнь не смертельна? Разве Я не пришел исполнить Свое обещание? И после того, как Я увидел вас, не сказал ли Я, что если вы уверуете, то увидите славу Божию? Почему вы сомневаетесь? Сколько времени вам нужно, чтобы уверовать и повиноваться?
"Марфа уставилась на Учителя и, в свойственной ей вспыльчивости, призвала апостолов и соседей из Вифании, вызвавшихся помочь отвалить камень, открыть пещеру.
"Густая тишина нарушалась стоном круглой плиты, скребущейся о скалу, и вздохами добровольцев, пытавшихся отодвинуть тяжелую застежку. С четвертой или пятой попытки устьвход в гробницу был открыт.
"Тогда наш рабби поднял глаза к синеве заката и воскликнул так, чтобы мы все его услышали:
"- Отец... Я благодарю тебя за то, что ты услышал мою молитву. Я знаю, что ты всегда слышишь меня, но ради тех, кто со мной, я обращаюсь к тебе, чтобы они поверили, что ты послал меня в этот мир, и знали, что ты вмешиваешься вместе со мной в то действие, которое мы собираемся совершить".
"Затем он уперся левым коленом в землю и, высунувшись из галереи, ведущей в погребальную камеру, громко воскликнул:
"Лазарь!... Выйди ко мне!"
"Эхо отозвалось в пещере, а сорок или пятьдесят человек, находившихся там, вздрогнули.
Некоторые из приближенных к Учителю заглянули в гробницу и увидели во мраке ямы обвязанного полосками белого льна Лазаря, покоящегося в правой нижней нише гроба.
"Мария, испугавшись, обняла сестру. Никогда еще молчание не было столь драматичным.
"На короткое время мы все затаили дыхание. Хотя многие из нас были свидетелями других чудес раввина, ощутимая и суровая реальность этих четырех дней погребения заставляла нас сомневаться.
"Что же должно было произойти?" Непривычная тишина распространилась даже на окрестности.Первые знакомые ласточки исчезли с неба, и даже сильный ветер, столь характерный для этого времени года, необъяснимо утих.
"Внезапно Мастер отступил назад. Внизу лестницы, ведущей ко входу в пещеру, показалась какая-то фигура. Мэри издала пронзительный крик и упала. Инстинктивно мы все отступили назад.
"Человек, накрытый тканью, пытался выбраться наружу. Но его руки и ноги были связаны полосками ткани, и это мешало ему идти.
"От неожиданности наступил ужас, и большинство мужчин и женщин с криками и падением побежали через весь сад.
"Это был Лазарь!
"С трудом, опираясь на локти и руки, он полз по сырым каменным ступеням, пока не добрался до нижних ступеней. Там он остановился, задыхаясь, а на наших лицах выступил холодный пот.
"Но никто - даже Марфа - не осмелился сделать ни шагу навстречу Воскресшему.
"Иисус понял нашу панику и, обратившись к "госпоже", велел снять полоски ткани и дать ему пройти.
"Марфа со слезами на глазах смело подошла к Нему и сначала развязала бинты, которыми были связаны Его запястья. Затем, не дожидаясь, пока он освободится от узлов на лодыжках, она разорвала простыню, открыв лицо брата. Его глаза были широко открыты, а лицо белым, как белила.
"Освободившись, Лазарь приветствовал Учителя и его учеников, расспрашивая свою сестру Марфу о значении погребальных пелен и о том, почему он очнулся в саду. Когда "госпожа" рассказывала ему о его смерти, погребении и воскресении, Иисус повернулся и со свойственным ему спокойствием наклонился и поднял тело Марии. Девушка еще не пришла в себя, и Учитель, забыв о Лазаре и о нас, понес ее на руках в дом.
"Вскоре после этого три брата простерлись перед рабби, благодаря его за все, что он сделал. Иисус же, взяв Лазаря за руки, поднял его и сказал: "Сын мой, то, что случилось с тобой, случится со всеми верующими в Евангелие, но они воскреснут в более славном виде. Ты будешь живым свидетелем той истины, которую Я провозгласил: Я есмь воскресение и жизнь. А теперь пойдемте и примем пищу для наших физических тел".
"Это все, что мы можем вам сказать".
Лазарь уставился на меня. Полагаю, с меньшим любопытством, чем я испытывал к нему.
-Если позволите, - вмешался я, обращаясь к воскресшему, - я хотел бы задать вам последний вопрос.
Друг Иисуса кивнул головой.
-Что ты помнишь о тех днях, когда познал вкус смерти?
-Я никогда не говорил об этом, - ответил Лазарь, - но я мало что могу тебе рассказать.
Этот вопрос и предположение хозяина дома удивили всех присутствующих. Любопытно, что никто не потрудился выяснить, что видел или чувствовал Лазарь за те четыре дня, что он был мертв.
-В какой-то момент - в момент смерти, наверное, - голову мою наполнил странный шум..... Это было что-то похожее на жужжание пчелиного роя. Затем, не знаю, как долго, я испытывал непонятное ощущение: как будто я мчался по узкому, темному проходу.....
"Когда я снова открыл глаза, вокруг была сплошная тьма. Я не понимал, где нахожусь и что произошло. Я почувствовал холод на своей спине. Потом я понял, что лежу на каменном ложе. Я попытался сесть, но заметил, что я связан и накрыт тканью. Я попытался закричать, но платок, завязанный на голове, крепко сжимал мою челюсть. Я сразу понял, что нахожусь в одной из подземных полостей, в которых хоронят наших покойников. Однако, вопреки ожиданиям, я не испытывал никакого страха. Напротив. На меня снизошло умиротворение, и я медленно, изо всех сил, пополз к столбу света в глубине камеры. Дальнейшее вы знаете.
Не знаю, как это пришло мне на ум, но я вдруг вспомнил, что в истории о воскресении упоминается простыня.
-Спрашивая вашего гостеприимства, - сказал я, - я хотел бы узнать, сохранились ли у вас погребальные ткани.
-Да, есть.
-Можно ли их осмотреть?
Мой необычный интерес к плащанице смутил присутствующих. Но Лазарь согласился и попросил одного из друзей сходить за ними. Через несколько минут иудей передал мне в руки рулон ткани. С помощью самого Лазаря и по моей просьбе мы расстелили льняную простыню на столе. По счастливой случайности сестры решили сохранить льняную ткань и повязки, снятые с тела Лазаря. И хотя строгий иудейский закон запрещал любое соприкосновение с трупами или с предметами, оставленными на останках людей или животных, необычность этого события, нарушавшего все юридические нормы, и либеральный настрой этих верных последователей учения Иисуса позволили не уничтожать погребальные одежды и дать семье возможность обращаться с ними без всяких угрызений совести.
Пронеся одну из масляных ламп над тканью, я увидел разрыв в самом центре простыни, как раз там, где должна была быть покрыта голова.При внимательном рассмотрении ткани я заметил на ней коричневатые пластоны - продукт мазевых смесей, использовавшихся при бальзамировании.Как врача, меня особенно интересовало обнаружение каких-либо признаков или следов, свидетельствующих о естественном процессе гниения. По моим расчетам и по информации, полученной от друзей, Лазарь умер примерно за 25 дней до этого, вечером в воскресенье, 5 марта. Несмотря на изолированность гробницы, низкую температуру в ней и возможное тормозящее действие масел и алоэ, предупреждение Марфы Иисусу о запахе трупа, конечно же, было явным признаком того, что у ее брата уже должно было появиться так называемое "зеленое пятно" в животе - первый признак разложения (это пятно обычно появляется в течение 24 часов после смерти, а Лазарь к моменту вскрытия гробницы был мертв уже около девяноста часов).
Однако, сколько бы я ни исследовал полотно, мне не удалось обнаружить никаких следов жидкости, например, от разрыва волдырей на эпидермисе. Зато, понюхав некоторые участки ткани, я почувствовал отчетливый сернистый запах, очень характерный для гниения органических веществ. Хотя это, конечно, не было окончательным доказательством, оно дало мне некоторое представление о возможной причине смерти Лазаря: вероятно, острый и общий инфекционный процесс. (От себя добавлю, что после "большого путешествия" я заинтересовался всеми апокрифическими и иными текстами, традициями и т.д., которые могли бы рассказать о судьбе Лазаря в последующие годы. Те немногие сведения, которые я нашел, указывали на то, что друг Иисуса умрет во второй раз в возрасте 64 лет и, что любопытно, от того же недуга, который привел его в гробницу в 30-м году).
Что меня действительно поразило, так это то, что свидетельство Лазаря и его друзей полностью соответствовало иудейской традиции о смерти. Евреи вообще считали, что "капля желчи на острие меча ангела смерти начинает действовать на исходе третьего дня". Таким образом, к четвертому дню разложение трупа уже было неоспоримым фактом. Согласно информации, полученной от семьи Лазаря, Учитель получил известие о тяжелой болезни своего друга, когда тот уже был мертв одиннадцать часов, то есть утром в понедельник, 6 марта. Иисус знал об этом иудейском поверье о смерти и мудро дождался вторника, чтобы отправиться в путь, и прибыл в Вифанию, когда останки Лазаря были мертвы уже около 96 часов. Этого времени было более чем достаточно, чтобы все иудеи, знавшие о смерти, не сомневались в чуде, которое должно было свершиться.
В последующие часы, благодаря этим и другим сведениям, я понял, почему иудейская священническая аристократия, возглавляемая в те годы сагой бывшего первосвященника Анны, добивалась смерти Иисуса из Назарета. Уже через несколько часов после воскрешения Лазаря правители храма - и, конечно, зять Анны - имели полный отчет о том, что произошло на кладбище в Вифании. В то время как подавляющее большинство друзей воскресшего, оказавшихся исключительными свидетелями этого события, раздували из мухи слона, возвещая на все четыре ветра о знамении Учителя Галилеи, другие иудеи - гораздо меньшие по численности, но извращенные сердцем - поспешили сообщить об этом касте фарисеев, имевших тогда огромное превосход

ство над остальными священниками и левитами.
Почти наверняка, если бы чудо произошло в другое время еврейского года - не накануне торжественной Пасхи - и с менее богатым и престижным действующим лицом среди иерусалимских сановников, работа Левия могла бы быть добавлена в качестве "описи" к уже длинному списку чудес. Но Назарянин воскресил из мертвых Лазаря из Вифании - сила, доступная только Божественному (слишком близкая, слишком впечатляющая и слишком важная, чтобы о ней можно было забыть или умолчать).
Это событие приобрело такие масштабы, что, как рассказывали Лазарь и его друзья, Иерусалим был потрясен. Тот факт, что среди свидетелей его воскрешения были некоторые члены Храма и знатные иудеи, друзья семьи Лазаря, еще более ускорил события. И Синедрион, взволнованный этим известием, на следующий день, в пятницу, в час пополудни срочно собрал собрание. Единую тему можно сформулировать так: "Что делать с самозванцем?"
Хотя верховное собрание Израиля уже неоднократно обсуждало возможность ареста и суда над Иисусом из Назарета, обвиняя его в богохульстве и нарушении религиозных законов, в этот раз все было иначе.
Один из фарисеев дошел до того, что предложил резолюцию о немедленном аресте галилеянина и его казни без суда и следствия. Это вызвало ожесточенные споры между 71 членом Синедриона, особенно между некоторыми "старейшинами" или представителями "светской знати" (Иосиф Аримафейский) и фарисеями.Они считали такое решение незаконным и отвратительным.
После двухчасовых дебатов и ввиду незначительного успеха тех, кто хотел, чтобы суд над Иисусом проходил в строгом ортодоксальном порядке, четырнадцать членов великого иудейского собрания поднялись и на месте сложили с себя полномочия. Через две недели, когда Синедрион принял эти отставки, он освободил от должностей еще пятерых видных членов, обвинив их в том, что они "проявляли дружеские чувства к Назарянину". Эти обстоятельства освободили дорогу Синедриону, который почти единогласно принял решение об аресте и казни Учителя.
Лазарь и его семья не ошиблись, полагая, что судьба Иисуса предрешена. Ненависть Синедриона к рабби была такова, что вечером в ту же пятницу, 10 марта, храмовой полиции было приказано искать и схватить Иисуса, "где бы Он ни был найден". Но скорое наступление субботы (вечер пятницы) спасет Назарянина. Хотя весь Иерусалим знал о пребывании Иисуса в Вифании, левиты решили дождаться воскресенья, чтобы исполнить приказ о Его розыске и поимке. Друзья Учителя поспешили сообщить ему о серьезном решении Синедриона, призывая бежать. Но Иисус не обратил на это внимания и остался в Виффагии до утра воскресенья, 12 марта. Попрощавшись с Лазарем и его сестрами, раввин и его спутники отправились в свой лагерь в городе Пелла1.
Через несколько дней после ухода Учителя насмешливый Синедрион обрушил свой гнев на Воскресшего. Лазарь и его семья были вызваны в Иерусалим для дачи показаний, и священники вынуждены были уступить доказательствам чудесного деяния Иисуса. В этой связи решающим стало свидетельство храмового врача Бен Ахии, который ухаживал за соседом из Вифании во время его смертельной болезни и своими глазами видел ритуал бальзамирования. Однако извращенное сердце Каиафы и его сторонников заставило записать в архиве Синедриона, что "чудо произошло от злой силы князя бесовского, связанного с рабби Галилейским". Это воскрешение, настаиваю я, отнюдь не открыло души религиозных представителей еврейского народа, а еще больше отравило их чувства к Иисусу. Первосвященник и главы храма взяли на себя труд убедить остальных членов суда в том, что если они будут продолжать идти по этому пути, то весь народ Израиля в конечном итоге будет следовать учению галилеянина и это может привести нацию к катастрофе. В каком-то смысле Синедрион был прав, поскольку многие евреи - в том числе и многие из его собственных учеников - видели в Мессии политического освободителя, революционера, который изгонит римлян из Израиля.
Именно на одном из таких заседаний Синедриона, как сообщил мне Никодим, Каиафа впервые упомянул старую еврейскую пословицу, повторенную впоследствии: "Лучше человеку умереть, чем видеть гибель общины".
Но проблемы верховного собрания Израиля не закончились на Иисусе. Синедрион понял, что необходимо устранить и Лазаря. Чего они добивались, заключая в темницу и казня Учителя, если величайший представитель этой силы был еще жив? Популярность Воскресшего достигла такой степени, что Каиафа и фарисеи решили расправиться и с Лазарем.
О планах синедриона в конце концов стало известно другу Иисуса. Эта драматическая ситуация повергла семью из Вифании в постоянное страдание. Теперь мне стало понятно их естественное недоверие, когда несколькими часами ранее я попросил о встрече с Лазарем.....
Возможно, на мой взгляд, еще одной серьезной ошибкой синедриона было то, что он не арестовал воскресшего первым. Когда священники поняли, что Иисус исчез, они на время забыли о Лазаре и дали прямое указание Йоханану бен Гудгеде, главному привратнику, а также остальным левитам или полицейским, дежурившим в храме, что в случае появления Назарянина он должен быть немедленно схвачен. Один из самых распространенных слухов в те дни, предшествовавшие празднованию Пасхи, который я слышал с момента моего прибытия в Вифанию, касался именно того, отважится ли Назарянин прийти в Иерусалим и совершить, как он делал это каждый год, священный обряд. Этот народный слух настолько встревожил священников, что "проблема Лазаря" отошла на второй план.
Так прошла моя первая встреча с любимым другом Иисуса, которую, наконец, прервала вошедшая в комнату Марфа. На деревянном подносе она предложила мне угощение, за которое я еще раз от души поблагодарил ее. После рассказа сопровождавших меня евреев мое восхищение этой "дамой" заметно возросло. И, наверное, она, с ее великолепной женской интуицией, это заметила. Передавая мне еду, Марта опустила глаза, покраснев.
-Прошу тебя, брат Ясон, - сказал Лазарь, - прими эту скромную пищу. Мы знаем, что ты нуждаешься в ней. И еще я прошу тебя считать себя дома. Сегодня ночью и еще столько же, сколько тебе понадобится, это будет твоей крышей.....
Я пытался отговорить его, но это было бесполезно. Лазарь и его друзья убедились, что на самом деле мое отношение к ним чистое и благородное.
Пережитые за день эмоции разожгли мой аппетит, и под довольными взглядами моих новых друзей я вскоре съел жареное зерно, сушеные фиги, финики, мед и миску козьего молока, которые составляли мой ужин.
Поздно вечером Лазарь сам привел меня в одну из комнат на верхнем этаже. В ней была устроена так называемая "ножничная" койка - ложе из ткани и переплетенных веревок. Каркас кровати был сделан из двух сосновых брусьев, каждый из которых прочно крепился к двум ножкам, перекрещивающимся в форме креста и не поднимающимся от пола более чем на сорок сантиметров.
При всей своей меблировке в небольшой прямоугольной спальне (1,80 х 2,50 м) стоял сундук из цельного дерева акации (того самого, из которого, видимо, был сделан легендарный ковчег завета) высотой в один метр. На нем Марта разместила мои сандалии, аккуратно вымытые, тазик, металлический кувшин с водой, льняную салфетку и небольшой букет розмарина с душистыми голубыми цветами. Над изголовьем кровати, свисая с белой стены и возвышаясь над красным кирпичным полом, стояла простая масляная лампа в форме раковины.
Закрыв дверь и оставшись один, я выглянул в узкий проем, служивший окном, и мои глаза заслезились при взгляде на легион звезд, похожих на те, что я привык видеть в пустыне Мохаве.
После долгой связи с модулем я рухнул на койку.
На самом деле мое суматошное исследование только начиналось...
31 МАРТА, ПЯТНИЦА
На рассвете меня разбудил хриплый монотонный шум. Выглянув в окно, я с удивлением обнаружил, что звук доносится, кажется, со всей деревни. Объяснить это я не мог.
Быстро умывшись, я связался с " люлькой", но и о нем Елисей ничего не смог рассказать.
Заинтригованный, я спустился по каменной лестнице, ведущей в центральный двор асиенды. Когда я подошел к пилястрам, раздражающее мурлыканье стало громче. Я заметил, что оно доносится из комнаты, где я провел большую часть предыдущего вечера, и направился туда. Огонь в очаге бодро разгорался над поленьями, которые только что положили на дно дымохода. У подножия круглой стены очага Марта и одна из служанок деловито мололи пшеницу на камне, очень похожем на те, что я видел накануне утром, спускаясь с южной стороны Елеонской горы. Но в отличие от них этот камень был черным и отполированным. 
Подойдя к женщинам и поприветствовав их, я увидел, что это базальтовый камень длиной почти полметра и шириной сантиметров тридцать, сильно изношенный в верхней части в результате ежедневного и энергичного трения. В одно мгновение мои сомнения рассеялись. С того дня я научился отождествлять ежедневное пробуждение Вифании и самого Иерусалима с обязательным и всеобщим для всех домов - могущественных и скромных - звуком молотьбы зерна. Как говорили мне старейшины деревни Лазаря, если однажды перестанет раздаваться стук жерновов, превращающих пшеницу в муку, то в Израиле наступит разорение и запустение, как писал Иеремия.
Конечно, я встал не первым. Еще задолго до рассвета женщины в доме были заняты домашними делами. Пока Марфа покупала хлеб в общей деревенской печи, Мария и другие молодые девушки ходили за водой и заканчивали приводить в порядок хозяйство. Мужчины тем временем вели последние приготовления к тяжелой работе в поле. Отец Лазаря - богатый землевладелец - оставил сыновьям достаточно земли, чтобы они могли жить безбедно, разрешив беднякам при каждом сборе урожая убирать один из углов своего поля, как предписывали старые заповеди.
Когда я вошел в столовую, старательная и неутомимая Марта готовила муку, чтобы испечь маленькие пресные лепешки. Увидев меня, она поднялась и попросила извинить ее брата. Лазарь должен был сопровождать своих работников на одно из близлежащих полей, где они занимались так называемым "поздним севом", то есть выращиванием таких продуктов, как просо, кунжут, чечевица, дыни и т.д., которые должны были быть посажены в период с января по март.
Не успел я отреагировать, как Марта попросила меня сесть за стол. В мгновение ока она поставила передо мной широкую деревянную миску и налила в нее горячее молоко. Тихонько, пока ее спутница продолжала размалывать зерно, она отрезала несколько ломтиков от буханки коричневого хлеба весом, наверное, более трех килограммов. Две щедрые порции сыра и меда завершили мой завтрак.
С третьего часа (около девяти часов утра) к воротам дома Лазаря стали подходить группы паломников из Галилеи, из Переи, старые знакомые семьи, родственники из Иерусалима и многочисленные зрители. Как и почти каждый день, эти иудеи воспользовались своим обязательным пребыванием в святом городе, чтобы "отвлечься", увидев и услышав Воскресшего Христа. Видя, как они сидят в саду и даже вторгаются во внутренний и центральный двор, я почувствовал некоторую злость: неужели Лазарь не понимал, что большинство из них ищет лишь повода для общения?
Я понимал, что терпеливый друг Иисуса предпочел бы уйти с дороги?
Когда я посоветовался с Марфой, как найти ее брата, "госпожа" любезно оставила свои дела и попросила меня следовать за ней через просторный фруктовый сад, расположенный на заднем дворе дома и усаженный многочисленными фруктовыми деревьями. Мы не прошли и трехсот шагов, как, выйдя на небольшую эспланаду, я остановился. Передо мной возвышалась огромная скала из мягкого известняка. У подножия этой сероватой массы, усеянной в некоторых верхних расщелинах грязевыми гнездами первых ласточек, я различил круглый камень.
Марта поняла причину моего удивления и взмахом руки пригласила меня подойти к фамильному склепу.
Я молча осмотрел закрытие входа в пещеру. Это была прекрасно высеченная плита диаметром едва ли метр и толщиной едва ли тридцать сантиметров. Этот камень, очень похожий на жернов, закрывал вход, который, судя по его размерам, был довольно узким. Передняя часть камня, на высоте двух метров от земли и шириной три метра, была высечена в виде фасада и оштукатурена белой краской.
Я понимал, что снимать плиту - это неуважение к мертвым. Поэтому, не комментируя, я забыл о порыве попросить сестру Лазаря разрешить мне перенести камень. С другой стороны, даже если бы Марта согласилась, ни она, ни я вместе не смогли бы сдвинуть с места три-пять сотен килограммов, которые, наверное, весила плита.
Через несколько минут я уже выходил из сада по одной из тропинок, идущих в западном направлении, которая, по словам "дамы", должна была привести меня на встречу с ее братом.
Температура в это утреннее время была еще прохладной: "десять градусов по Цельсию и умеренный северный ветер в десять узлов", - подтвердил мне Элизео. Накануне вечером специальный "цилиометр" на базе лазерного луча "колыбели" обнаружил барьер грозовых облаков (кучевых) длиной около трехсот километров, поднимающийся на высоту шесть тысяч футов над контуром финикийско-израильского побережья. В настоящий момент эти угрожающие вертикально развивающиеся облака, по-видимому, замедлены в своем продвижении к Иерусалиму холодным потоком воздуха с севера.
"Однако не исключено, - сказал мне мой спутник, - что ситуация может измениться и через 24-48 часов над нашим районом могут пройти ливни".
Заправив хламиду, я продолжил путь по извилистой дороге через ячменные поля. Некоторые фермеры уже приступили к уборке урожая. Жнецы держали стебли в правой руке, а другой рукой срезали их чуть ли не до основания колосьев. Серпы представляли собой небольшие изогнутые железные лезвия, прочно приклепанные к деревянной рукоятке. Молотьба происходила на молотильном поле рядом с дорогой. Женщины несли связки, раскладывая их на земле. Затем вручную или с помощью волов они отделяли зерно от соломы. В последнем случае - наиболее частом, насколько я мог судить, - животные топтали ячмень. После этого мужчины проходили по нему молотилкой, которую тянули те же волы. Самые распространенные из них были сделаны из плоской доски с вбитыми в нижнюю часть небольшими кусочками кремня. Другие представляли собой простые вальцы, также сделанные из дерева.
На втором этапе женщины просеивали солому, отсеивали зерно и складывали его в мешки. Несколько ослов и несколько телег перевозили зерно в деревню, где оно пересыпалось в силосные ямы или большие глиняные кувшины, подобные тем, что я видел в доме Лазаря.
Вскоре я нашел воскресшего человека и его работников. Лазарь был рад меня видеть, но категорически отверг мою идею помочь им в посевных работах. Мы были в самом разгаре диалектической перепалки, когда наше внимание привлек кто-то из слуг. Из деревни приближался всадник.
Лазарь поднял левую руку козырьком и внимательно наблюдал за ним. Вдруг, не сделав ни малейшего замечания, он отпустил жеребца, висевшего у него через плечо, и поскакал по тропинке. Всадник рысью подошел к моему другу и, сойдя с коня, обнял Лазаря. Через мгновение он снова был на коне и ускакал в сторону Вифании. Воскресший подал знак, чтобы я подошел ближе. Когда я подошел к нему, его лицо озарилось.
-Учитель идет! -воскликнул он с безудержной радостью. Наконец-то ты сможешь встретиться с ним... Пойдемте, у нас еще много дел.
-Но где он? Он уже приехал? -поспешно начал спрашивать я, пытаясь идти за ним. Но Лазарь мне не ответил.
Не успел я среагировать, как он оторвался от меня на полсотни метров. Несмотря на кажущуюся слабость, он бежал как дикий кот.
Когда я вошел в дом, то понял, что новость потрясла родных и близких. В частности, Марта бегала вокруг, улыбалась и нервничала. Увидев нас, она обняла Ласаро, подтверждая радостную новость:
-Иисус идет!... Иисус идет! ....
Брат попытался успокоить ее, расспрашивая о некоторых подробностях. Говорят, что до Вифании около десяти вёрст, - добавила "леди".
Раис произвел быстрый мысленный подсчет. Это означало, что рабби находился примерно в 1860 метрах от деревни.
Могу поклясться, что, несмотря на мою напряженную подготовку, долгие годы тренировок и скептицизм, нервозность семьи Лазаря передалась и мне. Не удержавшись, по позвоночнику пробежала дрожь. Необъяснимым образом у меня пересохло в горле. Но, пытаясь успокоить себя, я решил, что это из-за бешеной беготни по полям (опять я ошибся...).
Следуя совету Лазаря, я остался в доме. Сначала я хотел выйти навстречу Назарянину, но Воскресший подсказал мне, что гораздо лучше подождать Его здесь.
-Он всегда приходит в наш дом... К тому же, - намекнул Он, - новости уже дошли до Иерусалима, и скоро по улицам Вифании нельзя будет ходить.
- Значит, - с тревогой спросил я, - Учитель принял вызов и проведет Пасху в святом городе?
Мой друг не захотел отвечать. Однако я увидел в его глазах пелену печали. Они чувствовали, что это может быть последняя Пасха Иисуса из Назарета..... Конечно, первосвященник и его приспешники уже могли знать о присутствии самозванца в соседнем селении. А это, как хорошо знали Лазарь и его сестры, было опасно.
Вскоре после полудня - было, наверное, четыре или четыре тридцать пополудни - среди многочисленных людей, собравшихся во дворе гасиенды с портиком, внезапно вспыхнуло возбуждение. Марфа и Мария бросились в атриум и исчезли среди групп мужчин и женщин, которые практически блокировали главный вход.
Сердце у меня заколотилось. Снаружи послышался шум голосов, крики и приветствия. Не зная почему, я почувствовала страх. Я сделал несколько шагов назад и спрятался за одной из колонн в правом крыле двора. Ладони вспотели. Я хитро прижал ухо и тихим голосом сообщил Елисею о скором приходе Иисуса.
Через несколько минут слуги, друзья и родственники Лазаря разошлись, и во двор ворвалась большая группа мужчин.
Среди смеха, поцелуев и разноцветных плащей мой взгляд вдруг остановился на одном человеке, который выделялся среди остальных..... Это был Иисус!
Его необыкновенный рост - поначалу я оценил его как чуть выше шести футов - делал его, по сравнению почти со всеми собравшимися, гигантом. На нем было одеяние "бордового" цвета, опоясывающее грудь, концы которого были обернуты вокруг шеи и спадали на широкие мощные плечи. Длинная белая туника с широкими рукавами закрывала его почти до щиколоток. Ни кушака, ни пояса я не увидел. Белая ткань была обернута вокруг его лба и задрапирована с правой стороны его волос.
Даже в момент инверсии массы модуля в ночь на 30 января 1973 года я не испытывал такого ускорения сердечной деятельности, как в тот момент.
Гигант медленно шел к центру двора. Его правая рука лежала на плече Лазаря. Вокруг него Марфа и Мария жестикулировали и хлопали в ладоши среди всеобщего веселья.
Это был, несомненно, белый человек с высоким, узким лицом, характерным для представителей европейской расы. Прямые волосы цвета карамели ниспадали на плечи. Чуть позже, ослабив повязку на лбу, которую носили почти все мужчины из его группы, я заметил, что волосы у него разделены посередине. У него были усы и тонкая борода, разделенная на две части, цвета старого золота, как и волосы. Усы, хотя и ярко выраженные, не скрывали относительно тонких губ. Нос озадачил меня. Он был длинным и слегка выдавался вперед.
Войдя в дом, Иисус не переставал улыбаться, демонстрируя безупречно белые зубы, совсем не похожие на зубы большинства евреев.
Учитель подошел и сел на край центрального бассейна, на один из табуретов, которые кто-то притащил из "столовой". Вокруг него столпились мужчины, женщины и дети. Солнечные лучи падали на их лица, и я поразился. Контраст с огрубевшими, морщинистыми и постаревшими лицами его друзей и последователей был просто восхитительным. Его кожа казалась загорелой и бронзовой.
Я робко выглянул из-за колонны. Иисус, находившийся от меня на расстоянии чуть более четырех-пяти метров, вдруг поднял лицо и пронзил меня взглядом. Во мне вспыхнул огонь. К всеобщему удивлению, рабби встал, протискиваясь сквозь людей, которые начали рассаживаться на красных кирпичах тротуара. У меня задрожали колени. Но бежать было некуда. Передо мной стоял этот гигант.
Я никогда не забуду этот взгляд. Глаза Галилея - слегка раскосые, яркого медового цвета - обладали необыкновенным достоинством: в них, казалось, была сосредоточена вся сила Космоса. Они не только наблюдали, но и пронзали. Длинные, кустистые ресницы придавали ему особую привлекательность. Лоб, чистый, заканчивался прямыми, достаточно разделенными бровями. Он не моргал. Лицо его, спокойное и тепло освещенное солнцем, вызывало странное уважение.
Он поднял руки и, положив длинные волосатые ладони мне на плечи, улыбнулся и подмигнул.
Неожиданное тепло охватило меня с ног до головы. Я попытался ответить на его жест, но не смог: я был растерян и ошеломлен. Я был смущен, потрясен, взволнован...
Добро пожаловать.
Эти слова, произнесенные по-гречески, окончательно обезоружили меня. В его голосе было столько уверенности и ласки, что мне потребовалось много времени, чтобы отреагировать.
Рабби вернулся в купальню, а его друзья наблюдали за ним в полном молчании. Наконец кто-то из учеников нарушил молчание и спросил воскресшего, кто я такой. Юноша с нескрываемым удовлетворением объяснил, что я - их гость: "Странник, пришедший из Тира встретить Иисуса".
Я остался неподвижным, словно окаменевшим, пытаясь собраться с мыслями. "Этого не может быть, - повторял я себе снова и снова. Не может быть, чтобы он угадал..... Как это может быть?
Сколько бы я ни думал об этом, я всегда приходил к одному и тому же перепутью. Если ему никто не сказал обо мне - а зачем это делать, - то как он мог узнать, кто я и зачем здесь? Во дворе было полсотни человек. Многих из них я знал - это было ясно, - но других не знал. Это был именно мой случай, и все же он подошел ко мне.....
Я никогда не был уверен, даже сейчас, когда пишу эти воспоминания, но так могло поступить только существо, обладающее особой силой.
Чего же я буду врать? Остаток вечера прошел для меня, как молния, разорвавшая небо с востока на запад. Я почти ничего не замечал. Я знаю, что Марфа, как и я, омыла ноги Назарянина и натерла их миррой. Смутно помню - среди постоянных приветствий - как Иисус вышел из дома в сопровождении Лазаря и большой группы людей. Позже Марфа сообщила мне, что все комнаты на ферме были полностью заняты приехавшими в Вифанию друзьями и родственниками и что, по договоренности с Симоном, пожилым товарищем Учителя и старым другом семьи, Иисус проведет ночь в доме этого бывшего прокаженного.
Поначалу многие жители Вифании и пришедшие в селение паломники спорили между собой, полагая, что Рабби войдет в Иерусалим вечером в пятницу вопреки указу Синедриона об аресте. Но они ошибались. Иисус и его люди договорились провести ночь в доме Симона, а также в других домах друзей и родственников семьи Лазаря. Все - и это правда - делали все возможное, чтобы Учитель чувствовал себя счастливым во время пребывания в маленькой деревушке.
По словам Марфы, Симон хотел как следует развлечь Иисуса и объявил о большом пире на следующий день, в субботу. Это означало новую суету в обоих домах, поскольку, согласно строгим предписаниям иудейского закона, святой для евреев день начинался ровно в сумерках предыдущего дня.
В течение всего дня к Учителю из Галилеи приходило множество друзей и посетителей, и Он беседовал с каждым из них.
Вечером Иисус вернулся в дом Лазаря и там, в окружении близких друзей и семьи Воскресшего, восстановил свои силы и был в прекрасном расположении духа.
Лазарь попросил сопровождать их. Мужчины заняли свои места за большим прямоугольным столом "столовой", а женщины во главе с Мартой начали сервировать стол. Сначала я с опаской стоял у камина. Но Лазарь настоял на своем, и мне пришлось разделить с ними обильную пищу: немного дичи, фасоль, бобовые, сухофрукты и вино. Меня удивило, что ни в одной из трапез не было воды. Обычно ее заменяли вином.
Перед началом позднего "ужина" Учитель и четырнадцать-пятнадцать человек, разделявших с ним трапезу, встали и спели короткую песню. Я сделал то же самое, хотя по понятным причинам молчал. Когда они закончили, Марта - в один из торопливых приходов и уходов - объяснила мне, что гимн, озаглавленный " Слушай, Израиль", на самом деле был молитвой. Я был удивлен тем, как рабби, несмотря на свои публичные и явные разногласия с представителями закона, уважал старые обычаи своего народа. Не знаю, упомянул ли я, что на протяжении всего вечера Учитель демонстрировал заразительное чувство юмора, смеялся и шутил по любому поводу. Это было - по крайней мере, в дни, предшествовавшие четвергу 6 апреля, - еще одной стороной, которая меня удивляла в нем. Как далек он был от того тяжелого, мучительного и отстраненного образа, который возникает при чтении многих книг XX века... Иисус из Назарета был смесью ребенка и генерала, наивного пастуха и добросовестного аналитика, человека, живущего изо дня в день, и благоразумного советчика. Но, прежде всего, он был счастлив. Гораздо более веселым и беззаботным, чем его ученики и друзья, которые были заметно расстроены угрозами первосвященника.
Тогда Иисус, сидевший за столом вместе с Лазарем, взял один из хлебов и, по своему обычаю, разломил его и раздал гостям.
Мы еще не успели начать, как вдруг Учитель обратился к одному из мужчин в группе. Когда он назвал его имя, у меня замерло сердце - это был Иуда Искариот!
Ученик медленно встал и, подойдя к рабби, протянул ему что-то. Затем он вернулся на свое место. Я стоял как завороженный, глядя на этого худого, долговязого человека ростом чуть больше пяти футов, с маленькой головой. Его аквилинный нос выделялся на фоне бледной, почти изможденной кожи, придавая ему классический "птицеподобный профиль", который я изучал в типологической классификации Эрнеста Кречмера (великий психиатр был бы очень рад узнать, что его определение "лептосоматического типа" в данном случае полностью совпало с "шизотипическим" темпераментом Иуды: серьезным, интровертным, замкнутым, необщительным и даже застенчивым. Правда, по мере знакомства с характером этого человека я понял, что на самом деле он был очень застенчивым человеком, у которого не было возможности развить свой огромный эмоциональный поток).
Его прекрасные, густые черные волосы контрастировали с почти безбородым лицом.
Когда он приблизился к Иисусу, я заметил, что его одеяние, вместо простого шнура или пояса, было скреплено на талии темным кагором или поясом, из которого он достал маленький кожаный мешочек. Насколько мне удалось выяснить, пояс использовался в основном для хранения денег или мелких предметов, а также оружия. Иуда носил небольшой меч, прикрепленный к правому боку. Однако в тот момент я не заметил одного необычного факта: как и Искариот, другие ученики тоже прятали свои мечи под плащами и кагорами.
Рабби попросил сестер Лазаря подойти к нему. Мария первой оставила свои вещи у очага и заняла место в одном из углов стола, рядом с галилеянином. Вскоре вошла Марта, вытирая руки о фартук. Свет одной из двух больших переносных ламп или фонарей, стоявших на столе, высветил привлекательный профиль Марты. Густая копна аккуратно расчесанных черных волос спадала по спине почти до пояса. На лбу у Марии, сдерживая часть волос, была надета светло-голубая лента, выделявшаяся на фоне оливкового цвета лица. Черты ее лица были мелкими и тонкими, типичными для ее шестнадцати-семнадцати лет.
Ему ни разу не удалось поговорить с ней, но в ее бесконечных черных глазах было видно необыкновенно чуткое сердце.
Иисус вложил мешочек в руки Марии и, повернувшись к ним обеим, попросил принять этот небольшой подарок. Когда Мария покраснела, Марфа, охваченная любопытством, выхватила подарок из рук сестры и с готовностью открыла его. Со своего места я едва смог разглядеть несколько гранул. Позже я узнал, что это были семена бальзама, купленные самим рабби по дороге в Иерихон.
Под всеобщее ликование Мария, всегда молчаливая, подошла к Иисусу и приложила к его щекам два звонких поцелуя.
Постепенно, однако, радостный и легкомысленный тон трапезы ослабел, благодаря милости некоторых мужей Христовых. Было видно, что они всерьез обеспокоены направлением дальнейших действий своего Учителя, о которых, без сомнения, совершенно не подозревали. Вскоре встал вопрос о приказе первосвященника схватить Иисуса и о мерах, которые необходимо предпринять для обеспечения безопасности в первую очередь рабби, а заодно и остальных членов группы.
Одним из самых вспыльчивых и радикальных был ученик с седеющей бородой и подбритыми усами, практически лысый и светлоглазый. Его круглая голова выделялась на фоне толстой шеи. Этот человек с лицом, испещренным морщинами, - по моим оценкам, он был одним из старших (возможно, ему было около 40-45 лет) - не был сторонником входа в Иерусалим. По понятным причинам он опасался за жизнь рабби и всеми возможными способами пытался убедить собравшихся в опасности этой затеи.
Иисус был бесстрастен и серьезен во время всей этой дискуссии. Он позволил другим говорить, не произнося ни слова. И только в самый разгар спора Учитель подал свой глубокий голос. И, обращаясь к голубоглазому апостолу, сказал:
- Петр, неужели ты еще не понял, что ни один пророк не принимается в народе своем, и ни один врач не исцеляет знающих его? ....
Затем, устремив свои ястребиные глаза на меня, он добавил:
Если плоть сотворена от духа, то это диво. Если дух создан из тела, то это чудо из чудес. Но я удивляюсь вот чему: как это великое богатство оказалось в такой нищете?
В комнате повисла густая тишина. Учитель встал и удалился на покой.
В ту ночь и в последующие ночи ученики, боясь всего и всех, попарно стояли на страже у ворот дома Симона "прокаженного". Иуда Искариот, Петр, его брат Андрей, Симон, прозванный "зилотом", и удивительные братья-близнецы Иуда и Иаков Алфеевы были вооружены короткими мечами, практически идентичными гладиусам римских легионеров: известным gladius Hispanicus, или испанским мечом, по определению Полибия. Это было оружие длиной шестьдесят-семьдесят сантиметров, широколезвийное, обоюдоострое, с острием, придававшим ему устрашающий вид.
Ученики Иисуса старались прятать их под плащами, обычно в боковой части головы.
-обычно с правой стороны - и в деревянных ножнах.
Иисусу не было неизвестно, что некоторые из его ближайших последователей носят оружие. Однако, за исключением печального момента Своего пленения в четверг вечером на Гефсиманской ферме, Он никогда не упоминал и не упрекал их.