ВАЖНО. ЧТО ТАКОЕ КОВИД И КАК ЕГО ЛЕЧИТЬ. Выступление доктора Шанкара Четти 3 день Большого Жюри по Ковиду

Райнер Фюльмих: Теперь о хороших новостях. В этом есть хорошие новости. Доктор Шанкара Четти расскажет нам об этом, потому что, как мы узнали, это иллюзия. Мы имеем дело не с пандемией Короны, а с пандемией ПЦР-тестов. И есть способы лечения этого вируса, который, как говорят нам цифры, не более опасен, чем обычный грипп. Доктор Четти, какие хорошие новости вы можете нам сообщить?

Четти: Спасибо, Райнер, и спасибо всем моим коллегам на этой платформе. Это было двухлетнее душераздирающее путешествие, и я думаю, что мы делаем очень важную работу.
Я думаю, что понимание того, через что я прошёл за эти два года, поможет понять, что представляли люди до меня, и понять, что произошло на самом деле. Поэтому я думаю, что просто рассказ о моем путешествии и моем понимании этой пандемии может многое дать для того, чего мы пытаемся достичь.
Итак, прежде чем начать, я хотел  бы рассказать о том, что произошло до того, как Ковид появился в Южной Африке.
У меня есть опыт работы в генетике, в продвинутой биологии, в микробиологии и в биохимии, помимо моей работы врача общей практики. Поэтому я очень подозрительный врач. Я все расследую и  слежу за тем, чтобы  опираться на знания, полученные за годы учебы в высшем учебном заведении, и не слишком легко верю всему подряд.
Итак, до того, как пандемия пришла в Южную Африку, нам сообщили, что в Ухане был вирус, и он распространялся от человека к человеку. Это был респираторный вирус, который казался очень заразным. И, конечно, с новым вирусом у нас не было понимания того, как он убивает, как вызывает тяжелые заболевания и смерть. Но нам сказали, что он очень заразен и может стать началом новой пандемии.
Первое, что мне показалось очень странным, это то, что китайцы оцепили Ухань, и вирус не распространился ни на один другой город этой страны, однако их международные границы остались открытыми, и он распространился по всему миру. Это было первое, что показалось мне очень подозрительным. Мы имеем дело с очень заразным вирусом. Почему он не был полностью локализован?
И, конечно, мы не получали много информации из Китая, чего я и ожидал. Теперь, как врач, я должен была планировать. Когда этот вирус доберется до моей страны, я должен быть к этому готов.
Первое, что я заметил, что было проблематичным, это тест ПЦР. Они разработали ПЦР-тест для проверки самого вируса. Теперь, имея научное образование, я хорошо знаю, что ПЦР-тест никогда не используется в качестве диагностического инструмента. Поэтому мне стало интересно, почему это стало нормой.
Кроме того, мы начали получать сообщения о бессимптомном распространении, о котором раньше медицинская наука не слышала. Таким образом, появлялись необычные вещи.
И, конечно, ПЦР-тест не имеет абсолютно никакого отношения к инфекционности, о чем уже упоминали предыдущие люди. ПЦР-тест только проверяет фрагменты вируса. Он не проверяет наличие инфекционного полного агента. И он не говорит о том, действительно ли кто-то инфицирован или заразен. Единственное, что говорит о существовании вируса, - это культура, клеточная культура вируса, которая доказывает, что вирус может расти, реплицироваться и распространяться. Поэтому я смотрел на этот ПЦР-тест с некоторым подозрением. И затем этот ПЦР-тест использовался для оценки или определения мер общественного здравоохранения. А меры общественного здравоохранения были санитарными.
И, конечно, мы получали сообщения о том, что этот вирус живет на поверхностях в течение пяти дней, десяти дней и 15 дней на различных видах материалов. И это совершенно бессмысленно. Вирусы не живут так долго. Для размножения и распространения им нужны хозяева. И нет абсолютно никаких научных доказательств того, что вирусы живут на природных поверхностях в течение такого длительного времени. Поэтому я стал  относиться к подобной информации с большим подозрением.
Конечно, появилась масочная терапия, и она тоже была спорной. Как врач, я знаю, что у масок есть ограничения. И наука говорит вам, что маска никогда не предотвратит заражение респираторным вирусом. Это все равно, что поставить забор вокруг дома и думать, что вы защищены от комаров. Наука не сходится. Поэтому я начал изучать все эти доказательства.
И затем, конечно, они рассмотрели меры по изоляции, и они хотели, чтобы люди были изолированы на 14 дней. Я посмотрел  на это и подумал: вы хотите, чтобы людей изолировали на 14 дней, но вы не установили, как долго вирусное заболевание сохраняется на самом деле - это произвольная мера, 14 дней. Поэтому мне нужно было понять, почему так получилось, что мы выбрали именно 14 дней - из всего, что у нас было. Итак, у меня были эти опасения.
Кроме того, с моей историей и генетикой я знал  об исследованиях по усилению функции, которые проводились в то время. Я знал  о вирусологии и, конечно, о генетической войне, манипулировании с вирусами. Я знал  об исследованиях, проводимых в лаборатории в Ухане с коронавирусами и вокруг  спайкового белка задолго до того, как появился ковид. Итак, у меня есть базовые знания о том, что мы имеем дело с коронавирусом, и это кажется очень странным и подозрительным. А теперь у нас есть пандемия после продолжающихся исследований коронавирусов.
Поэтому у меня было здоровое подозрение, что это была утечка из лаборатории. Конечно, если пойти еще дальше, это мог быть вирус, созданный в лаборатории. Таким образом, это было то, о чем я думал  с самого начала пандемии. И конечно, необычные вещи: тесты ПЦР, бессимптомное распространение, санитарные меры, локдауны, изоляция, все эти вещи не имели для меня научного смысла.
Теперь я столкнулся с людьми, которые были напуганы, потому что им сказали не обращаться за медицинской помощью. Им сказали держаться подальше от своего врача. А нам, врачам, сказали не лечить. Это не лечится, и мы должны просто заниматься телемедициной. А если состояние пациента ухудшается, направлять его в больницу.
Я не из тех людей, которые так легко капитулируют. Поэтому, обладая теми знаниями, которые у меня были, я решил, что возьмусь за это дело. Нам нужна была информация об этой болезни, а без этой информации - о патологии этой болезни - мы никогда не решим проблему.
Теперь я знал, что как только вирус попадет в Италию, я получу некоторую информацию о его симптомах. И то, что окажется необычным, позволит мне поставить диагноз без использования ПЦР-теста, потому что, как врачи, мы должны диагностировать болезни симптоматически. И поэтому симптомы, характерные для какого-либо заболевания, позволят вам понять, что вы имеете дело именно с таким заболеванием.
И симптомы, которые я нашел необычными, это потеря обоняния и вкуса, что обычно не случается при респираторных вирусах, и, конечно, одышка, с которой обращались люди. И эта одышка возникала очень внезапно, требовала очень быстрой вентиляции легких.  Таким образом, одышка и потеря обоняния и вкуса стали моим диагностическим инструментом для подтверждения наличия или отсутствия у пациента коронавирусной инфекции.
И я наблюдал. Мне нужно было подготовить себе набор инструментов для подготовки к этому. Итак, когда я посмотрел, мы имеем дело с респираторным вирусом. Первым препаратом, который пришел мне на ум, был гидроксихлорохин. Гидроксихлорохин или плазмохин хорошо известен. Его используют уже несколько десятилетий, и он обладает широким противовирусным действием. Поэтому, если бы мне нужно было рассмотреть что-то, что сдерживает распространение вируса, я бы рассмотрел  этот препарат в качестве основного лечения.
Итак, гидроксихлорохин и раньше использовался для лечения многих других заболеваний, например, для лечения ревматоидного артрита и прочего. Поэтому я знал, что имею дело с очень безопасным препаратом, который я мог  бы по этическим соображениям давать своим пациентам и оценивать его эффективность. Итак, я решил  приобрести запас гидроксихлорохина.
Но очень быстро я заметил, что, кажется, в журнале "Ланцет" была опубликована статья о токсичности гидроксихлорохина и его сердечных проявлениях. И я подумал: это же чушь. Я лечу пациентов гидроксихлорохином уже много лет, и в некоторых случаях в более высоких дозах, и у меня никогда не было побочных эффектов. Итак, я врач, который склонен использовать лекарства из Ноева ковчега, потому что я доверяю долгосрочной эффективности и безопасности этих лекарств.
Итак, я закупил  столько гидроксихлорохина, сколько смог, и впоследствии, через два дня после того, как я это сделал, правительство Южной Африки изъяло его с полок магазинов. К счастью, у меня был запас, и я приготовил  его для своих пациентов.
Пациенты приходили ко мне, очень расстроенные тем, что я могу закрыться и не быть доступным для них. Но я заверил  их, что буду мужественно бороться с этим и обязательно обследую каждого из них, и мне нужно понять, с чем мы имеем дело.
Поэтому, когда в Южной Африке был зарегистрирован первый случай коронавируса, я решил, что буду опираться на свое образование. Я переехал  из своего дома в изолятор, чтобы защитить свою семью. Мой дом и моя практика находятся на одной территории. Я установил  палатку, настоящую палатку клиники, за пределами моей практики на парковке, потому что я доверяю вентиляции и солнечному свету как лучшему способу защиты от этого вируса. Я знал, что если я продезинфицирую руки и буду держать руки подальше от лица, я буду достаточно хорошо защищен. И тогда я смогу видеть каждого пациента. И это был мой первоначальный план на случай пандемии.
Но учитывая споры вокруг гидроксихлорохина, использование ПЦР-теста в качестве диагностического инструмента, слова о том, что существует бессимптомное распространение, у меня было очень здоровое подозрение в отношении того, что мне говорили. И так называемые эксперты, похоже, не ставили это под сомнение. Не было никаких доказательств всего этого, и все же правительственные эксперты проталкивали эту версию.
Итак, я начал  принимать пациентов. С первого пациента, вошедшего в мою практику, я обязательно осматривал  его. Я хотел  понять две вещи: во-первых, симптоматику. И, конечно, у каждого пациента, который приходил с внезапной потерей обоняния и вкуса, что необычно, я подозревал  коронавирусную инфекцию.
Поэтому я не хотел  делать этот ПЦР-тест. Я не хотел  полагаться на этот ПЦР-тест. Я с самого начала знал, что это исказит цифры. И я видел, какое столпотворение и страх возникли во всем мире.
Поэтому, когда пациенты приходили ко мне на прием, я начинал  изучать симптомы, и те, у кого наблюдалась потеря обоняния и вкуса, я предполагал, что у них результат на коронавирус. Я воспользовался возможностью протестировать несколько из них, и только у тех, у которых была потеря обоняния и вкуса, оказались положительные результаты. Таким образом, я подтвердил, что потеря обоняния и вкуса является симптомом коронавирусной инфекции. Поэтому я не чувствовал  необходимости тестировать каждого пациента. Если у члена семьи была потеря обоняния и вкуса, я тестировал  его и   был положительный результат, а остальные члены семьи заболевали примерно в то же время и имели такие же симптомы, я мог  с уверенностью предположить, что они подхватили ту же инфекцию, и лечила их практически одинаково.
Теперь, как от врача, от нас ожидают, что мы сможем поставить диагноз, обследовав пациента. Меня никогда не учили использовать тестирование в качестве диагностического инструмента. Тестирование используется только в том случае, если у меня есть некоторая путаница в моем клиническом диагнозе, и оно используется для уточнения. Оно никогда не используется в качестве диагностического инструмента. Поэтому я не тестирую пациентов, чтобы узнать, что с ними не так. Это плохая медицинская практика. Мы не проходим многолетнюю подготовку в клинической практике, чтобы использовать мазок для того, чтобы сказать мне, что с пациентом не так. Итак, я начал видеть всех этих пациентов с инфекциями ковида.
Второе, что меня очень интересовало, - это одышка. Это было то, от чего люди умирали. Но у первых нескольких пациентов, которые пришли ко мне на прием, был обычный грипп, респираторная инфекция, похожая на все другие респираторные инфекции, которые я видел. У них были ломота и боли в теле, лихорадка, немного болело горло, и, конечно, потеря обоняния и вкуса - необычные симптомы, которые привлекли мое внимание к тому, что это коронавирусная инфекция.
И поэтому я посоветовал каждому пациенту, который приходил ко мне на прием, что если у него появилась одышка, в любом виде или форме, я хотел бы, чтобы он немедленно сообщил мне об этом. Потому что мне нужно было понять, откуда берется эта одышка и почему пациенты попадают в больницу.
Да, в больнице мы знали, что пациенты страдают одышкой. Насыщение кислородом снижалось, их помещали на аппараты искусственной вентиляции легких. И из информации, полученной из Италии, мы знали, что прогрессирование этой одышки может быть очень разнообразным. У некоторых пациентов была легкая одышка, которая не прогрессировала и, казалось, исчезала. У некоторых пациентов одышка была немного более тяжелой и длилась очень долго. И, конечно же, были пациенты, у которых одышка развивалась очень внезапно, прогрессировала очень быстро и в течение дня или двух оказывалась на аппарате искусственной вентиляции легких. И вот я заметил, что существует странное изменение или разница в скорости прогрессирования этой одышки, которую мне нужно было понять и, конечно же, понять, как мы вообще дошли до такого состояния.
Итак, среди первых, я бы сказал, 20 пациентов, которых я принимал, ко мне пришел первый пациент с одышкой. И, конечно, просвещая своих пациентов, я объяснял им всю серьезность того, что мы видели. И, конечно, в мире было достаточно страха, чтобы обеспечить  так, чтобы они вовремя обратились ко мне. Каждый пациент, у которого появилась одышка, вернулся ко мне именно в тот день, когда заметил, что что-то не так. И я обнаружил несколько очень странных вещей в этой небольшой группе пациентов, которые вернулись ко мне  с нехваткой дыхания. Помните, что большинство пациентов выздоравливали без осложнений, как при обычной респираторной инфекции. У них было очень мало грудных симптомов. В основном это была просто боль в горле, которая проходила за два-три дня. После этого у них не было абсолютно никаких последствий. Поэтому, когда такое случалось и пациенты с нехваткой дыхания возвращались ко мне, мне нужно было обследовать их и понять, что именно происходит. И тут я заметил  несколько очень странных вещей.
Довольно многие из этих пациентов, обратившихся ко мне, были в полном порядке за день до появления одышки. Они думали, что полностью оправились от болезни. Были пациенты, у которых в течение дня болело горло, они выздоравливали от этой боли, проводили остаток недели в полном порядке, занимались спортом, а затем внезапно начинали задыхаться. Так вот, эта одышка была очень внезапной. И, казалось, она всегда возникала ровно через неделю после первого симптома.
Поэтому, когда пациент приходил ко мне в понедельник, я расспрашивал его. И если боль в горле начиналась в понедельник, я фиксировал это как начало симптомов. Теперь мы знаем, что при вирусных инфекциях есть некоторые вирусы, которые протекают очень четко. Они реплицируются в течение определенного количества дней, ваш иммунитет начинает действовать, и затем вы уничтожаете этот вирус. Так, например, ветряная оспа, корь и подобные вирусы протекают определенным образом. Они действуют в течение определенного периода времени.
Поэтому, когда пациенты возвращались, и я заметил, что это всегда происходило на восьмой день, ровно через неделю после появления симптомов, я подумал: ну, я имею дело с вирусом, который имеет такие временные рамки. Ровно через восемь дней он начинает делать что-то другое. Появляется новый симптом, и он проявляется не у каждого пациента. Это происходит у очень небольшой части пациентов. И конечно, я наблюдал то, что, как мне говорили, происходит в Италии. Некоторые пациенты поступали ко мне с легкой одышкой на восьмой день, некоторые - с более умеренной, а некоторые - с очень тяжелой.
В моем арсенале инструментов был гидроксихлорохин, и я зарезервировал  его для тех пациентов в первые дни, у которых, по моему мнению, была высокая вирусная нагрузка. Поэтому тем, у кого были сильные боли в теле и высокая температура, я давал  гидроксихлорохин. И в течение одного-двух дней я видел, что мне удавалось побороть эту лихорадку и вывести их на путь выздоровления.
Итак, каждый пациент, которого я видел на первой стадии, проявлял признаки выздоровления примерно к пятому или шестому дню, некоторые в течение дня или двух, но большинство к пятому или шестому дню имели признаки улучшения - у них вернулся аппетит, они чувствовали себя намного лучше, но это никоим образом не влияло на то, что может произойти на восьмой день.
Поэтому, когда я заметил этот нюанс, что люди возвращались на этот жизненно важный восьмой день с новыми симптомами, я начал просвещать свое сообщество об этом странном нюансе, который я наблюдал. Поэтому каждый пациент, который приходил ко мне на прием, подвергался допросу. Я очень внимательно изучал  день, когда они заметили, что чувствуют себя плохо. Я использовал  этот день, чтобы предсказать, когда наступит восьмой день, и предупреждал их о появлении новых симптомов на восьмой день, чтобы они своевременно обратились ко мне.
Второе, что я сделал, - я знал из Италии, что мы имеем дело с болезнью, реагирующей на стероиды. И как врач, мы знаем, что не следует применять стероиды при инфекции. Их нужно использовать очень осторожно. Они подавят ваш иммунитет и не дадут вам выработать надежный иммунную реакцию на инфекцию. А если вы подавляете иммунитет, вы рискуете позволить этой инфекции безудержно распространяться, неконтролируемо.  Поэтому мне нужно было выбрать конкретный момент в этой болезни, когда применение стероидов будет уместным. И, конечно, на восьмой день это было очень очевидно. Ухудшение наступило на восьмой день, и это был тот момент, когда стероиды стали бы уместны. И, конечно, учитывая, что до этого у пациентов наблюдались признаки выздоровления, я был  совершенно уверен, что наш иммунитет каким-то образом сумел справиться с этой болезнью и взять ее под контроль.
Поэтому я сразу же начал  давать пациентам стероиды. Тем, кто возвращался на восьмой день с одышкой, начинали курс стероидов, и к третьему или четвертому дню приема стероидов все они проявляли хорошие признаки выздоровления. Теперь, как врачу, то, что говорит мне о том, что что-то работает, - это скорость выздоровления. Я же не дам вам таблетку парацетамола от головной боли, а когда она пройдет через пять дней, буду считать, что парацетамол подействовал. Скорость выздоровления дает мне представление об эффективности моего лечения. А эффективность моего лечения и скорость выздоровления дают мне представление о механизме, лежащем в основе этого заболевания. Поэтому, если я лечу не то, что нужно, у меня не будет скорости выздоровления.

А на восьмой день ситуация не изменилась. Пациенты, была подгруппа пациентов, состояние которых ухудшилось на восьмой день, но это ухудшение изменилось. Теперь у тех пациентов, состояние которых ухудшилось на восьмой день, появились желудочно-кишечные симптомы, повторное появление желудочно-кишечных симптомов. Таким образом, я понял, что на восьмой день снова возникла аллергическая реакция. Но не аллергическая реакция, вызванная в легких, как в первой волне, эта аллергическая реакция была вызвана в кишечнике. Но по мере прогрессирования она приводила к гиперинфламмации, к свертыванию крови и, в конце концов, к одышке.
Итак, я снова наблюдал одышку, но уже на восьмой день. На восьмой день наблюдалось ухудшение симптомов, желудочно-кишечных симптомов, но одышка появилась через два-три дня, и это и есть прогрессирование аллергии. Я лечил этих пациентов точно так же, поймав их на восьмой день быстрыми и агрессивными действиями, и все они вылечились.
Однако вторая волна привлекла мое внимание или подтвердила мои подозрения о том, что виновником является спайковый белок. Потому что на восьмой день второй волны я наблюдал гораздо более серьезные аллергические реакции, которые требовали гораздо более агрессивного вмешательства, чтобы обуздать их.
Теперь скорость выздоровления снова стала мерилом того, что мне нужно было сделать. Доза стероидов, сработавшая в первой волне, во второй волне требовала гораздо больше времени, чтобы обуздать это, и ее нужно было увеличить. Чем дольше этот "краник" оставался открытым, тем больше становилась проблема. Поэтому во второй волне я использовал гораздо более высокую дозу стероидов, но остальное лечение оставалось почти таким же. И, конечно, в этом был замешан спайковый  белок.
Это было в конце 2020 года, во время второй волны, и это было в тот момент, когда вакцины собирались распространить по всему миру. К этому моменту я уже уточнил, что основным возбудителем болезни Ковида был вовсе не коронавирус. Коронавирус был переносчиком - он вызывал преходящее респираторное заболевание, и наш иммунитет был достаточно силен, чтобы справиться с ним. Но как только наш иммунитет справился с вирусом, его обломки, оставшиеся после этого восьмого дня, вызвали аллергическую реакцию у тех, кто был чувствителен к спайковому белку, и поэтому у людей, страдающих аллергией на спайковый белок, возникала такая реакция. Таким образом, спайковый белок стал основным возбудителем болезни Ковида, и спайковый белок был причиной всей смертности и всей заболеваемости, у меня не было ни одного пациента, умершего в первые семь дней этой болезни.
Итак, спайковый белок теперь явно был патогеном, с которым я имел дело. И, конечно, будучи патогеном, он вызывал аллергию. Вакцины, которые разрабатывались в то время, вакцины с мессенджерной РНК, были разработаны для того, чтобы заставить организм вырабатывать спайковый белок. Спайковый белок, являющийся основным возбудителем болезни Ковида, это была опасная игра. У нас есть много других частей этого вируса, которые мы могли бы выбрать, которые были бы более стабильными, и которые можно было бы использовать для создания вакцины. По какой-то причине был выбран спайковый белок.
Поэтому я надеялся, что моя работа привлечет внимание к опасности использования спайкового белка для создания вакцины, и таким образом я обратил на это внимание людей. Но меня снова проигнорировали. Поэтому я понял, что в этом есть какие-то скрытые мотивы. И поэтому, зная, что вакцины не будут остановлены, мои исследования, понимание и натиск стали направлены на изучение спайкового белка, не отвлекаясь на вирус и пытаясь понять, что спайковый белок будет делать в человеческом организме.
Помните, что когда у вас коронавирусная инфекция и на восьмой день вы получаете свободный спайковый белок, это статическая доза спайкового белка, и он причинит вам вред только в том случае, если у вас аллергия на него, - если же нет, ваш организм избавится от него. Но если вам вводят вакцину, которая заставляет ваш организм вырабатывать спайковый белок, то теперь вы будете подвергаться воздействию спайкового белка в течение длительного периода времени. И, таким образом, спайковый белок теперь не только обладает аллергенным потенциалом, но и будет оказывать биологическое воздействие на ваш организм.
Представим это как такую картину: такой препарат, как пенициллин, оказывает биологическое действие на организм как антибиотик. Но чтобы он оказал такое биологическое действие, необходимо пройти полный курс. Если я дам каждому человеку на этой планете одну дозу пенициллина, он не окажет такого биологического действия, как антибиотик. Но если бы я дал каждому человеку на этой планете одну дозу пенициллина, а затем лишил его медицинской помощи на 14 дней, каждый человек, у которого была сильная аллергия на пенициллин, умер бы от аллергической реакции. И именно это произошло с инфекцией Ковида. Людям отказывали в лечении из-за простой аллергической реакции.
Но при использовании вакцины и длительном воздействии спайкового белка, как и при длительном воздействии пенициллина, он начинает действовать как антибиотик. Поэтому мне нужно было понять, как длительное воздействие спайкового белка повлияет на организм человека. Это и стало основной темой моего исследования и понимания с тех пор, как было обнаружено влияние спайкового белка.
В третьей волне у нас повторилось то же самое. Мы обнаружили, что пациенты проявляли его с симптомами. И снова гастроэнтерит исчез. Снова появились пациенты с болью в горле. Симптомы изменились, и, конечно же, изменился спайковый белок. На восьмой день у пациентов не было одышки, у пациентов не было гастроэнтерита, но у них была непреодолимая внезапная усталость. Поэтому я начал консультировать пациентов по поводу этого симптома на восьмой день. И если он появлялся, нужно было своевременно обратиться к врачу.
Мы увидели, что аллергическая реакция в третьей волне, казалось, больше всего влияет на сосуды. У пациентов образовывались тромбы, эмболии, и это, по-видимому, было пусковым механизмом. Итак, на восьмой день, похоже, мы снова столкнулись с аллергической реакцией, но аллергическая реакция была направлена на систему кровообращения. И снова было начато то же лечение с теми же результатами. Каждый пациент, поступивший на восьмой день с непреодолимым чувством усталости, начинал лечение по протоколу лечения тяжелой аллергической реакции. И все они быстро пошли на поправку.
И все это подтвердилось, теперь, когда у меня был доступ к лабораторным данным путем измерения значений интерлейкина 6, CRP и d-димеров. И я мог четко показать экспоненциальный рост этих показателей с восьмого дня у тех пациентов, у которых были симптомы. И я мог четко показать, как они возвращались к норме после того, как я их лечил. И возвращение к норме было очень быстрым. Каждый мой пациент почти полностью выздоравливал, независимо от того, в какой степени тяжести он обращался ко мне после восьмого дня, в течение недели. Ко мне поступали пациенты с насыщением кислорода 40%, которых привозили ко мне на скорой под капельницей. А уже через неделю они находились на домашнем лечении с насыщением 98% на комнатном воздухе. И своевременное устранение гипоксии свело на нет необходимость в дополнительном кислороде. Итак, в третьей волне я понял, что изменение спайкового белка изменило систему, на которую воздействовала аллергия.
И, конечно, я заметил еще кое-что необычное. Во второй волне ко мне приходили в основном пациенты индийского происхождения. Во второй волне больше не было чернокожих пациентов. Это были все пациенты индийского происхождения. А в третьей волне было очень мало пациентов, которые были чернокожими или индийского происхождения. В этой волне пострадали в основном белые и мусульмане. И мне это показалось очень странным, потому что я предполагал, что в первой волне это было черное население из-за их социального положения.
Затем я посмотрел на окружающий мир и обнаружил, что в Америке произошло точно то же самое. Первая волна затронула афроамериканцев больше, чем кого-либо другого. Вторая волна поразила Индию, и здесь, в Южной Африке, ко мне обращалось больше пациентов из Индии. А третья волна затронула белое население во всем мире и мусульманское население во всем мире.
Это привлекло мое внимание к чему-то более зловещему. Я знал, что имею дело с созданным вирусом. Я предположил, что это была утечка из лаборатории. Но в глубине души я также понимал, что это могло быть заранее спланировано. И если у вас есть вирус с различными вариантами, которые, похоже, поражают различные системы, склонность к различным системам - дыхательной в первом варианте, желудочно-кишечной во втором и кровеносной в третьем - и склонность к определенной этнической принадлежности, это очень плохой знак. Потому что если это было заранее спланировано, то это преамбула к этнической чистке. Это понимание того, как воздействовать на различные системы и как воздействовать на различные группы населения с помощью мутаций, которые вы закладываете в вирус. И поэтому в тот момент я понял, что, скорее всего, имею дело с биооружием.
И поэтому все мои исследования были в этом направлении. Я подталкивал исследователей к тому, чтобы они перестали рассматривать вирус и начали изучать спайковый белок. И нам нужно было понять, что делает спайковый белок, потому что я знал, что компания Pfizer и ей подобные собираются подвергнуть всю планету воздействию этого биологического агента под названием спайковый белок.
И вот мы начали изучать долговременный Ковид. Мы начали изучать  травмы от вакцинации.  Теперь, когда я начал наблюдать пациентов с долговременным Ковидом, я начал тестировать уровень IGE, чтобы доказать, что я имею дело с гиперчувствительностью, и у каждого из них был повышенный уровень. И это подтвердило для меня, что мы имеем дело с гиперчувствительностью.
Впоследствии Кеннет Дир и Маркус Санчес опубликовали статью о летальности при болезни Ковидом, предположив, что летальность была вызвана пневмонитом гиперчувствительности, а не Ковидом с пневмонией. И я доказал это клинически.
Недавно в Китае была опубликована статья, в которой рассматривалось использование стероидов, но также рассматривался конкретный подтип IGE для спайкового белка. Это означая поиск тех, у кого есть аллергия на спайковый белок, чего и я хотел сделать. И они обнаружили прямую корреляцию между тяжестью заболевания и уровнем специфического IGE на спайковый белок, что убедительно доказало, что на восьмой день мы имели дело с спусковым механизмом гиперчувствительности. Это была аллергическая реакция, которую никто не контролировал, и она стала причиной всех смертей, которые мы наблюдаем, и всех повреждений, которые мы видим.
Теперь, в результате изучения долговременного  Ковида и понимания побочных эффектов вакцин, исследователи изучили структуру спайкового белка и его долгосрочное воздействие на организм человека. Мы знаем, что он вызывает повреждение эндотелия и повреждает кровеносные сосуды. А если он повреждает кровеносные сосуды, то это приводит к образованию тромбов в различных областях тела. И те люди, которые предрасположены к повреждению сосудов - например, диабетики, гипертоники - наиболее подвержены опасности того, что это повреждение станет клинически значимым.
Второй факт, который мы заметили, это то, что он вызывает иммуноопосредованное повреждение миокарда в сердце. Поэтому мы наблюдали миокардит у маленьких детей. Мы видели тромбы. Мы заметили эти явления при использовании вакцины.
Другая вещь, которая была обнаружена, заключалась в том, что вакцина, спайковый белок, имеет сходство с другими известными нам патогенными белками. Одними из них являются белки, образующиеся во время ВИЧ-болезни, которые вызывают иммуносупрессию. Итак, если бы  спайковый белок вызывал иммуносупрессию, то мы ожидали бы повторного появления латентных инфекций, таких как вирус Эпштейна-Барра, опоясывающий герпес. Мы ожидали бы увидеть повторное возникновение раковых заболеваний, которые находились в стадии ремиссии. И мы ожидали бы увидеть ослабление иммунитета с течением времени, и люди, подвергшиеся воздействию спайкового белка, стали бы более склонны к заболеваниям. И мы видели это с вакцинами, и мы видели это с ковидом. Мы видели, что люди, получившие вакцину, на самом деле более склонны к развитию тяжелых заболеваний.
Итак, производители вакцин утверждают, что вакцины предотвращают тяжелые заболевания, и все же я нахожу удивительным, что они могут делать такие заявления. Они отказались принять мою работу о патогенезе болезни Ковида. Я думаю, просто потому, что я доказал, что основным возбудителем является спайковый белок. И если вы признаете, что спайковый белок является основным возбудителем, это показывает вакцины в очень опасном свете.
Итак, если вы не признаете то, что вызывает тяжелые заболевания и смерть, как вы можете утверждать, что ваш продукт может их предотвратить?
Таким образом, у них нет абсолютно никаких патологических или патофизиологических доказательств действия вакцины. Мы знаем, что это не вакцина, потому что она не предотвращает инфекцию и передачу вируса. Теперь, она подвергает вас воздействию спайкового белка. Поэтому очевидно, что если у вас есть аллергия на спайковый белок, вакцина работает как десенсибилизирующее средство.
Итак, мы проводим десенсибилизацию для пациентов с аллергией на определенные аллергены. Мы подвергаем их воздействию слабых доз этих аллергенов, после чего они становятся более терпимыми.
Таким образом, вакцина дает людям, склонным к тяжелым заболеваниям и смертям, в результате воздействия спайкового белка, который является аллергеном, небольшую толерантность на ограниченный период времени. И как только вакцина перестает производить спайковый белок, у вас снова появляется непереносимость к Ковиду, и она больше не способна предотвращать тяжелые заболевания и смерть. И мы наблюдаем это во всем мире.
Кроме того, спайковый белок является мембранным белком. И мы видели в японских исследованиях, что он циркулирует по всему организму. Теперь каждая ткань, которая подвергается воздействию спайкового белка и начинает производить спайковый белок, будет экспрессировать его на своей поверхности. Он будет распознан как чужеродный, и это вызовет множество аутоиммунных заболеваний, которые мы также наблюдали.
Мы также видели, что спайковый белок пересекает ядро в ядро клетки. Он ингибирует "белок", который используется для восстановления разрывов ДНК двойного стандарта. Таким образом, он влияет на способность ДНК к самовосстановлению. И это вызовет взрыв раковых заболеваний. Потому что клетки, которые остаются жизнеспособными после повреждения ДНК, скорее всего, станут раковыми.
И все это подтверждается долговременным "Ковидом" и побочными эффектами вакцины, которые мы наблюдали. Увеличение смертности по всем причинам, которое мы заметили во всем мире после введения вакцины. И если вы посмотрите на тенденцию смертности от всех причин, то это именно то, что мы предсказывали в результате применения вакцины. Мы видим нейропатии, мы видим тромбозы, мы видим миокардит, мы видим появление латентных инфекций, мы видим повторное появление раковых заболеваний, мы видим болезнь Альцгеймера, деменцию, нейропатии. Мы видим все эти вещи.
Теперь, когда мы переходим к Омикрону, Омикрон начался здесь, в Южной Африке, и сразу же все закрыли свои границы. Я подумал, что это совершенно излишне. Это была почти вакцина, которую мы могли бы использовать  как мягкую ослабленную вакцину. Но я также подозревал, что "Омикрон" со всеми изменениями, которые мы в нем увидели, может быть новым сконструированным вакцинным вирусом. Потому что теперь у нас внезапно появилось 30 новых мутаций в спайковом белке. И, как отмечали предыдущие гости, это неестественно.
Поэтому у меня в голове крутилась мысль, что это может быть рождественский подарок, который мы все хотели, но в его хвосте может быть жало. Поэтому я очень внимательно следил за омикроном. Единственной системой, на которую не повлияла инфекция ковида, была неврологическая система. Но мы видели невропатию в побочных эффектах вакцины. Поэтому я знал, что спайковый белок потенциально может повредить нервы. И поэтому я посмотрел на омикрон в этом свете, и с омикроном стало ясно, что он нейротоксичен.
Многие пациенты, которых я наблюдал, страдали нейропатией: жжение в руках и ногах, ощущение напряжения по всему телу, головные боли типа мигрени, боль, распространяющаяся от шеи. Казалось, что невропатия затрагивает точку C6/7, плечевое сплетение. Казалось, что он влияет на Т10 и 11 в позвоночнике, что он  влияет на диафрагму. И у людей были симптомы напряжения.

Декстер Л-Дж. Райневельдт: Большое спасибо, что предоставили всю эту информацию и были так подробны. На самом деле я смотрю, что у нас еще есть несколько вопросов.

Четти: Да, я действительно закончил. Это было последнее - омикрон - место, где все закончилось и где мы находимся.

Декстер Л-Дж. Райневельдт: Хорошо, замечательно. Но если вы действительно собираетесь завершить еще и терапевтические испытания, это в основном то, о чем вы говорили. Модальность лечения и гиперчувствительность. Вы охватили все, что касается этих трех пунктов?

Четти: Да.


Декстер Л-Дж. Райневельдт: Хорошо. Итак, я хочу спросить вас о том, что теперь я, даже присяжные и граждане всего мира убедились, что, когда речь идет о SARS-CoV-2, это не смертный приговор. Без тени сомнения, его можно лечить. И вы очень блестяще изложили план лечения. Итак, мой вопрос к вам - то, что сейчас происходит во всем мире в каждой стране - согласитесь ли вы со мной, что правительство фактически практикует медицину на населении, и, как следствие этого, они фактически стоят на пути таких врачей, как вы,   дать подходящее лечение, спасающее жизнь? Согласны ли вы с этим утверждением, сэр?

Четти: Я полностью с этим согласен. Врачам не дают принимать решения, которым они обучены, и их принимают люди, совершенно не обученные.

Декстер Л-Дж. Райневельдт: Итак, да - мы согласны с тем, что правительство должно отойти в сторону и довериться врачам. Можете ли вы в то же время сказать нам, каков ваш процент успеха в процентном отношении?

Четти: Через меня прошло более 10 тысяч пациентов, которых я видел сам, физически сам. У меня не было ни одной смерти. Я не госпитализировал ни одного пациента, и я не посадил ни одного пациента на кислород. В моей практике было четыре смерти, но четыре смерти произошли из-за чрезмерной осторожности членов семьи, которые хотели госпитализировать этих пациентов. Когда этих пациентов поместили в больницу, врачи отказались сотрудничать со мной. Мое лечение было прекращено. Их перевели на больничные протоколы, и это были единственные четыре смерти за всю мою практику.

Декстер Л-Дж. Райневельдт: Итак, скажите, когда речь идет о вашем плане лечения, у вас 100-процентный успех?

Четти: Я бы сказал это без тени сомнения. И у меня есть врачи по всему миру, которые обучаются по тому же протоколу, что и я, добившись точно такого же успеха.


Декстер Л-Дж. Райневельдт: Большое спасибо, доктор.


Райнер Фюльмих: Да. Большое спасибо, Шанкара, это, так сказать, хорошие новости в конце дня.

Четти: Я надеюсь, что это прольет свет на то, что происходит вокруг нас, и на то, что мы планируем.

Райнер Фюльмих: Я согласен.

Четти: Я надеюсь, что это прольет свет на то, что происходит вокруг нас, и на то, что мы планируем.
Райнер Фюльмих: Я согласен.
Теперь, поскольку уже очень поздно.
Есть ли какие-либо комментарии, которые вы, Майк, Томаз или Соня, хотели бы добавить к этому?
Меняет ли это какие-либо ваши взгляды, которые вы высказали ранее? Или это подтверждает то, что вы уже сказали? И Делорес, конечно. Итак, похоже, что
Майк:: и Долорес, конечно, так что, похоже...
N. Ана Гарнер: Майк, вы отключили звук. Я думаю, ты пытался что-то сказать.
Майк Йидон: Да, я просто хотел добавить к тому, что, я думаю,доктор Четти очень подробно проиллюстрировал ,
что, я думаю, стоит сказать.
И я часто говорю это людям: не бойтесь вируса.
Это, вы знаете, это средний тип вируса,
мы теперь знаем, что коэффициент смертности от инфекции, конечно, нынешний штамм приближается к гриппу.
И если он приближается к гриппу, пожалуйста, люди из жюри,
тогда мы не должны предпринимать необоснованные, деспотичные, тоталитарные шаги.
И это не только схоже по смертности с гриппом,
но и хорошо поддается лечению. И существуют различные протоколы лечения, ранние методы лечения,
вы об этом узнаете.
Но то, что привлекло меня как опытного специалиста в области исследований и разработок в эту игру, и я думаю, очень рано в Великобритании,
было то, что я заметил, что правительство и их советники лгут нам.
На самом деле, я думаю, я дал много интервью, в которых я рассказывал о лжи COVID,
и они говорили нам, что этот вирус намного серьезнее, чем он есть на самом деле.
А затем говорили нам о том, что мы должны делать то, что не соответствует действительности,
например, маски, локдауны, закрытие границ, закрытие школ, массовое тестирование.
И я просто хочу обратить внимание людей на то, что до 2019 года у всех стран был план готовности к пандемии,
который не предусматривал ничего из перечисленного.
План готовности к пандемии на сайте ВОЗ и на сайте Великобритании просто гласил:
если у вас есть симптомы, оставайтесь дома и чаще мойте руки. Ничего другого,
ничего другого никогда не использовалось. И все же,
я указываю людям на то, что в марте 2020 года все страны отбросили эти простые, проверенные временем планы,
и приняли один и тот же набор безумных репрессивных мер,
которые в значительной степени продолжают действовать и по сей день, они как бы вписали их в глобальное сознание.
Но, как я, кажется, указывал вам, ни одна из этих мер не была подтверждена,
все они были проанализированы в 2019 году учеными ВОЗ,
вы можете найти этот обзор, и они проверили, они показали, что маски были проверены и не оказывают никакого влияния на передачу респираторного вируса.
И что закрытие школ, закрытие границ, закрытие предприятий также не повлияло на передачу вируса.
И это потому, что единственные люди, которые являются хорошим источником передачи вируса, - это люди с симптомами.
А когда у людей симптомы, они обычно остаются дома и не выходят на улицу.
Поэтому я обращаю на это внимание людей, потому что единственный возможный способ -
десятки и десятки стран одновременно отбросить планы, которые они использовали десятилетиями, и принять набор безумных мер,
которые не работают, и многие из которых, как было доказано ранее,
в предыдущем году, не работают, и все они приняты одновременно. Я боюсь, что это могло произойти
только в том случае, если бы у вас был наднациональный план, чтобы сделать это.
Так что не надо бояться вируса, он излечим,
надо бояться мер правительства, которые не имеют доказательств, и все они делают это одновременно,
так что это ложь. Мы не будем говорить об этом сегодня.
Но второй риск, которого вам следует бояться, а не вируса, - это вакцины.
И я боюсь, что третий риск, который пугает меня не меньше, чем два других, это наша общая
пассивность, и как граждане свободных стран мы принимаем эти меры, которые мы не должны принимать.
И я рад видеть, что люди в Канаде, в частности, говорят, что с них хватит, [и] совершенно справедливо.
Пока мы все не покажем, что с нас хватит, люди, которые привели к глобальной лжи,
о которой я уже говорил, я думаю, будут продолжать давить,
они будут продолжать давить, и если вы будете просто ждать, пока это пройдет, это никогда не пройдет.
Но только очень кратко, [были] прекрасные презентации ранее по PCR,
и я действительно хочу просто отметить несколько вещей.
Во-первых, существует очень много видов респираторных вирусов,
у людей может быть множество симптомов, которые часто могут быть очень похожими.
Поэтому люди говорят мне: ну, если эти тесты COVID, тесты ПЦР ненадежны,
то почему мой дедушка умер?
И я отвечаю: ну, у них были симптомы, почти наверняка с чем-то другим.
И у вас может быть ложноположительный результат от людей,
у которых вообще нет симптомов, и они точно не больны этим конкретным вирусом.
Поэтому стоит помнить, что обычные респираторные вирусные инфекции,
с которыми мы все знакомы на протяжении нашей жизни,
все еще существуют. Так что введение этого неточного ПЦР-теста при положительном результате не означает,
что вы все внезапно заболели КОВИДом.
У вас, вероятно, все еще могут быть грипп, риновирусы, аденовирусы и коронавирусы, между прочим.
И затем, если очень коротко продолжить тему плохого массового тестирования,
я специализируюсь на системе Великобритании,
потому что именно там я жил.
И я давил, давил и давил, и не мог заставить людей, занимающихся массовым тестированием,
согласиться с тем, что существует процент ложноположительных результатов любого теста.
Каждый тест, если вы делаете это в больничных лабораториях,
вы всегда хотите знать, каков процент ложноположительных результатов,
операционный процент ложноположительных результатов.
Вы должны знать, что это такое в том контексте, в котором вы это делаете.
И некоторые из суперлабораторий в Великобритании, проводящие очень большое количество тестов, в конечном итоге сотни тысяч тестов в день,
никогда не признавали, что какая-то часть этих положительных тестов была ложной.
И они объявляли только положительные результаты как показатель.
Вот сколько было случаев.
И это означает, что если у вас был 1 процент ложноположительных результатов, и вы протестировали миллион человек,
то вы получите 10 000 случаев.
Но на самом деле чистый процент ложноположительных результатов равен нулю.
Таким образом, плохая лабораторная техника в Великобритании,
в лабораториях с большим количеством пациентов, они также набирали людей, и это, должно быть, верно во всем мире,
они набирали людей для проведения этих тестов,
которые не были должным образом обучены как диагносты.
Обычно они имели научную степень,
им не обязательно было работать в лаборатории, их учили пользоваться пипетками,
поскольку, как сказал профессор Каммера,
если у вас плохая техника пипетирования, вы можете легко загрязнить свою рабочую зону,
даже если в клинических образцах было небольшое истинно положительных результатов.
Плохая техника загрязнит вашу рабочую зону.
И я думаю, что именно поэтому они намеренно нанимали людей, которые не очень хорошо разбирались в том,
что они делают, и должны были показывать им, что делать,
почти зная, что эта плохая техника увеличит количество ложноположительных результатов.
Один мой друг даже работал в одной из таких лабораторий, очень опытный ученый в области ПЦР,
и я спросил его после этого:
"Как вы думаете, если судить по технике, которую вы наблюдали, каков был бы процент ложноположительных результатов только из-за плохой техники?"
Он посмотрел на меня и сказал:
любое число, какое вам нравится... 115, я не знаю.
Он сказал, это настолько плохо.
Вы должны полностью игнорировать статистику,
выходящую из этой лаборатории, а она была самой большой в Англии в то время.
Так что, наверное, мне больше нечего сказать, но я надеюсь, что люди,
если они прислушаются к тому, что я говорил в прошлом и свяжут это с сегодняшним днем,
поймут, что нам лгут, что меры, которые вводятся, неуместны, наносят ущерб экономике, нашему обществу.
И что мы должны бояться этого, а не вируса,
который очень хорошо поддается лечению, потому что если мы в конце концов не восстанем мирно, но массово и не сбросим
этот деспотичный режим, я просто не думаю, что мы когда-нибудь вернем себе свободу.
Райнер Фюльмих: Спасибо. Спасибо, Майк. Я думаю, что это окажет большое влияние на многих людей.
Поскольку это жюри народа, мы верим, что это окажет влияние в том смысле, что они начнут восставать,
потому что это кажется единственным решением того, с чем мы сейчас сталкиваемся.
После всего, что я услышал сегодня, мы должны обратиться к народу, к народному жюри, остановить это.
Теперь, поскольку уже очень поздний час, я хотел бы попросить вас, Томаз, оставить ваше заключение на после вакцинации,
потому что это еще одна важная вещь.
И после этого, я думаю, будет еще более разумно, чем сегодня, подвести итоги того,
что мы наблюдаем,
в соответствии с тем, что мы услышали сегодня, в частности.
Вы не против, Томаз?
Томаз: Да. Хорошо. Я буду там. Хорошо.
Райнер Фюльмих: Большое спасибо.
Теперь, если нам не нужно больше ничего спросить у наших экспертов,
я бы предложил прервать слушания до следующей субботы,
когда мы продолжим вакцинацию. Все согласны?
Декстер Л-Дж. Райневельдт: Я не против. Большое спасибо.
Райнер Фюльмих: Большое спасибо. И спасибо всем, кто присоединился к нам и помогает в этом стремлении остановить пандемию и привлечь к ответственности в суде всех тех,
кто несет ответственность за эту пандемию. Спасибо вам большое, большое спасибо.
N. Ana Garner: Спасибо. Большое спасибо.
Райнер Фюльмих: Спасибо, Ана.
Проф. д-р Долорес Кэхилл: Большое спасибо.
Райнер Фюльмих: Спасибо всем. Мы увидимся с вами в следующую субботу. Спасибо, Долорес.